Безобразный Малыш - Айзек Азимов

Айзек Азимов и Роберт Силверберг

БЕЗОБРАЗНЫЙ МАЛЫШ

Мартину Гарри Гринбергу с двойной любовью

«Один в полумраке спящего кубрика, он казался еще больше — казался гигантом, старым, как сам Отец-Время, великий утешитель, сошедший в это тихое, как склеп, место, чтобы терпеливыми глазами созерцать краткую победу сна. Но он был лишь сыном времени — последним, кто остался из позабытого, исчезнувшего поколения».

Пролог

СЕРЕБРИСТОЕ ОБЛАКО

Ночью пришел снег — мелкий, тонкий как туман, гонимый западным ветром. Этот снег проделал, должно быть, длинный путь. От него еще пахло морем — теперь этот запах поднимался от всей широкой голой тундры, пригретой первыми лучами солнца.

Серебристое Облако видел море единственный раз, давным-давно, мальчишкой, когда Люди еще охотились на западных землях. Море было огромное, темное и неспокойное, а иногда, освещенное солнцем, горело как жидкий огонь. Войти в него значило умереть, но смотреть на него было увлекательно. Серебристое Облако знал, что больше никогда не увидит моря. Приморские земли теперь заняли Чужие, а Люди отступают, с каждым годом все дальше и дальше уходя в ту сторону, где родится солнце. Даже если Чужие вдруг исчезнут так же внезапно, как появились, ему, понимал Серебристое Облако, к морю вернуться не суждено. Слишком стар он, слишком сильно хромает, слишком близок его конец. Племени понадобилась бы половина человеческой жизни, а то и больше, чтобы вернуться вспять по пройденному пути. У Серебристого Облака не было в запасе половины жизни. Ему осталось от силы два-три года, если посчастливится.

Однако все устроено правильно. Он видел море когда-то — никто во всем племени не мог сказать того же о себе. Никогда Серебристое Облако не забудет его запаха, его великой, накатывающей на берег силы. Сейчас он стоял на пригорке над стоянкой, глядя на нежданно побелевший простор, и раздувал ноздри, глубоко вдыхая мускусный запах моря, поднимающийся к нему от тающего снега. На миг Серебристое Облако вновь почувствовал себя молодым.

Всего лишь на миг.

— Ты не сказал, что будет снег, когда мы прошлым вечером разбивали лагерь, Серебристое Облако, — сказал кто-то у него за спиной.

Это был голос Ведуньи. Зачем она притащилась за ним? Он пришел сюда, чтобы побыть одному в тихий час рассвета. И меньше всего хотел, чтобы именно она докучала ему в его уединении.

— Разве снег — такое большое событие, что я должен каждый раз предупреждать о нем? — повернулся он к Ведунье.

— Теперь пятая неделя лета, Серебристое Облако.

— Снег может пойти и летом, женщина.

— На пятой-то неделе?

— На любой неделе. Я помню годы, когда снег шел все лето — день за днем. Сквозь него светило яркое летнее солнце, и все-таки он шел. И было это на западных землях, где летом теплее, чем здесь.

— Это было давным-давно, когда я еще не родилась. Теперь стало теплее — все так говорят, и это похоже на правду. Тебе следовало сказать нам, что будет снег, Серебристое Облако.

— Разве это снег? Припорошило чуть-чуть, вот и все.

— Мы достали бы спальные полости.

— Из-за того, что чуть-чуть присыпало снежком?

— Да. Кому же охота просыпаться со снегом на лице? Надо было сказать.

— Я не думал, что это так важно, — раздраженно ответил Серебристое Облако.

— Все равно надо было сказать. Если ты знал, конечно, что снег пойдет.

Ведунья не сводила с него злобных, враждебных глаз. С годами она становилась все докучливее. Серебристое Облако помнил то время, когда она была красивой стройной девушкой по имени Быстрая Река, с густой гривой темных волос и грудями как спелые дыни. Все мужчины племени желали ее — и он тоже, что скрывать. Но теперь она пережила свою тридцатую зиму, волосы ее повисли седыми космами, груди иссохли, мужчины больше не глядят на нее, и она переменила имя на Ведунью и напускает на себя важность, точно сама Богиня вселилась в нее.

— Я знал, что будет снег, — сердито ответил Серебристое Облако. — Но я знал и то, что о нем не стоит даже и говорить. Я чую снег старой раной на бедре, я всегда знаю, когда он будет.

— Не знаю, так ли это.

— Так, значит, я лгу?

— Тебе надо было сказать нам, что будет снег, если ты о нем знал. Тебе бы тоже не помешало укрыться полостью, как и всем остальным. Тебе особенно.

— Ну так убейте меня. Я сознаюсь во всем. Я не почувствовал, что будет снег, потому и не предупредил вас, и вы проснулись со снегом на лице. Это великий грех. Зови же Тех, Кто Убивает, пусть они отведут меня за холм и ударят двенадцать раз дубинкой из бивня. Думаешь, мне не все равно, Ведунья? Я прожил сорок зим и больше. Я очень стар и очень устал. Если ты, Ведунья, хочешь возглавить племя, я с радостью уступлю тебе...

— Полно, Серебристое Облако.

— Ты этого хочешь, верно? День ото дня твоя великая мудрость сияет все ярче, а я только старею. Займи мое место. Вот. И вот. — Он развязал свою медвежью мантию, знак своей власти, и швырнул женщине. — Бери! И шапку с перьями бери, и палицу из бивня, и все остальное. Спустимся вниз и скажем об этом всем. Мое время прошло, теперь главой племени можешь стать ты. Бери его! Оно твое!

— Ты говоришь пустое, и твои слова неискренни. Ты отдашь свою шапку с перьями и костяную палицу лишь тогда, когда мы найдем тебя однажды утром холодным и окостенелым — ни днем раньше. — Она сунула ему обратно медвежий плащ. — Избавь меня от своих громких слов. У меня нет никакого желания занять твое место — ни теперь, ни после твоей смерти. Сам знаешь.

— Тогда зачем ты пришла докучать мне этим несчастным снегопадом?

— Потому что у нас пятая неделя лета.

— Ну и что? Мы уже говорили об этом. Снег может пойти в любое время года, и ты это прекрасно знаешь.

— Я смотрела памятные зарубки. Снега в такую пору не бывало со времен моего детства.

— Ты смотрела зарубки? — опешил Серебристое Облако. — Когда — утром?

— Когда же еще? Я проснулась, увидела снег, и это испугало меня. Я пошла к Хранительнице Прошлого и попросила показать мне зарубки. Мы считали вместе. Семнадцать лет прошло с тех пор, как в последний раз выпадал снег на пятой неделе лета. А знаешь, что в то лето случилось? Шестеро наших погибло, охотясь на носорога, а еще четверых растоптали мамонты. Десять смертей за одно лето.

— Зачем ты мне это говоришь, Ведунья?

— Затем, что хочу спросить — не считаешь ли ты этот снег дурным предзнаменованием?

— Я считаю, что снег — это снег, и больше ничего.

— Не значит ли он, что Богиня гневается на нас?