Три песеты прошлого - Висенте Сото

Висенте Сото

Три песеты прошлого

Предисловие

”Не двигаться! Всем лечь на пол!” Слова эти, дерзко выкрикнутые 23 февраля 1981 года подполковником Молина Техеро в лицо присутствующим в кортесах депутатам, потрясли всю Испанию. Заседание кортесов в тот вечер должно было быть не совсем обычным: около месяца назад объявил об отставке Адольфо Суарес, председатель правительства, и вот теперь собравшимся предстояло утвердить на этот пост Леопольдо Кальво Сотело, рекомендованного съездом правящей партии — Союз демократического центра. Правительство в полном составе было арестовано подполковником, ворвавшимся в кортесы в сопровождении всего двадцати гражданских гвардейцев, некоторые из которых, как потом выяснится, не представляли, для чего их подняли по тревоге. Через десять минут Техеро объявил, что гражданские власти низложены и страной управляют военные. Это, к сожалению, была отнюдь не выходка зарвавшегося солдафона. Через сорок минут, в 19 часов, генерал Милане дель Боск, командующий Валенсийским военным округом, объявил о введении в этой части страны — в состав Валенсии входят три провинции — чрезвычайного положения и о том, что он принимает на себя всю полноту власти. Военными были заняты ключевые гражданские учреждения, на улицах города появились танки. Готовилась занять стратегические пункты в столице дислоцированная под Мадридом танковая дивизия “Брунете”. Другие военные округа — их в Испании одиннадцать — выжидали. Только Барселона и Бургос сразу же заявили о своей верности правительству. От позиции, которую займет армия, зависела судьба страны. Несколько часов положение оставалось тревожным — истинной картины не представлял себе даже король. После неоднократных, но не увенчавшихся успехом попыток вступить в переговоры с мятежниками в начале второго ночи Хуан Карлос в военной форме, напоминая стране, что, согласно конституции, именно он является главнокомандующим и только ему обязана повиноваться армия, выступил по телевидению с обращением к нации, в котором отдал военнослужащим приказ “восстановить конституционный порядок”. И только после этого военные округа один за другим стали заявлять о своей верности правительству. К утру следующего дня здание кортесов было окружено, а к полудню освобождены все задержанные.

Опомнившись от шока, Испания задала себе вопрос — “почему?”, и найти на него ответ оказалось совсем непросто. Конечно, для всех было очевидно, что в стране немало сил, недовольных процессом демократизации, уходом в прошлое франкизма, потерей правыми и армией ведущего положения в расстановке социальных сил. Очевидным было и растущее недовольство, вызванное длительным экономическим кризисом, ростом безработицы, разгулом терроризма. Немалое значение имеет и еще существующее в сознании людей разделение страны на два лагеря, привычка оценивать любое явление действительности через призму прошлого — с точки зрения тех, кто выиграл войну, или тех, кто проиграл. Для понимания процессов, происходящих в современной Испании, эти психологические корни оказываются подчас не менее важными, чем причины чисто экономического порядка.

Вопрос “почему?” возникает и на страницах романа Висенте Сото “Три песеты прошлого”. С “навязчивостью одержимого” мучается этим вопросом герой книги: мучается тем сильнее, что вопрос этот неожидан для него (и для читателя) и, казалось бы, противоречит выводам, которые герой сделал для себя после поездки в Испанию. По существу, весь роман — это путешествие в прошлое, путешествие, цель которого не просто найти адресата и отправителя письма, случайно обнаруженного за холстом картины, но и понять новую, демократическую Испанию, разобраться в том, насколько ее вчерашний день связан с днем сегодняшним.

Такой подход характерен для современной испанской литературы. Прошло более сорока лет после окончания гражданской войны, но в памяти людей, ее переживших, события тех лет не поблекли. У нового поколения растет желание с позиций сегодняшнего дня оценить прошлое, непосредственными свидетелями которого они не были, но которое наложило отпечаток на их сознание, формирование их личности. Поэтому количество книг о национальной трагедии не только не уменьшается, а, напротив, возрастает, особенно после смерти Франко, когда со многих тем, и в первую очередь с этой, был снят запрет. “След от колоссальной травмы, каковой явилась гражданская война, никогда не сотрется благодаря свидетельству наших писателей: физическая боль со временем забывается, а душевная выплескивается на страницы, становясь поэтому не только постоянной, но и бессмертной”, — писал известный испанский литературовед, академик Гильермо Диас-Плаха в своей книге “Социология постфранкистской культуры”[1]. С уходом франкизма, с поворотом страны на путь нового, демократического развития литература все чаще и чаще стала возвращаться назад, пытаясь событиями далеких лет поверить сегодняшний день страны, найти там ключ к пониманию сложностей и противоречий современной Испании; сделать этические выводы из прошлого, которое нередко рассматривается как поворотный момент национальной истории. Среди таких книг и роман Висенте Сото “Три песеты прошлого”.

С 1953 года этот писатель живет в Лондоне, зарабатывая на жизнь преподавательским трудом. Но географическая удаленность в данном случае отнюдь не означает духовной оторванности от родины. Подтверждение тому книги Сото — несколько романов, сборники рассказов, — каждая из которых неразрывно связана с Испанией. В то же время в силу именно географической удаленности писатель остается несколько в стороне от собственно литературной жизни, и это позволяет ему сохранять независимость по отношению к господствующим в ней течениям, настроениям, а нередко и чисто конъюнктурным соображениям, что иногда с трудом удается серьезным писателям, живущим в стране. Сото всегда остается самим собой — если стиль или темы его книг меняются, то обусловлено это внутренней эволюцией художника, а не конъюнктурой книжного рынка. Когда в 1966 году роман Висенте Сото “Прыжок” получил одну из самых почетных литературных наград страны, премию имени Надаля, критика называла его “классическим”, вкладывая в это определение несколько пренебрежительный оттенок: то было время смены стилей в испанской прозе, ее поворота к более современной манере письма, и роман Сото никак не соответствовал литературной “моде” тех лет. Однако писатель, не отступая от выбранного пути, продолжал вырабатывать собственный стиль, искать свое творческое лицо. Начиная с самого первого сборника рассказов, “Незаметная жизнь незаметных людей” (1948), стиль этот был отмечен лиризмом, сочетаемым с нараставшей от книги к книге эмоциональностью, нервной напряженностью, сопряженностью разных временных планов. Все, что выходит из-под пера Висенте Сото, в той или иной степени связано с гражданской войной. Это естественно: ведь он принадлежит к тому поколению испанцев, для которых гражданская война стала неотъемлемой частью их жизненного опыта — девятнадцатилетним юношей Сото защищал республиканский Мадрид. Но книгу, где война стала центральной темой, писатель опубликовал впервые.

Роман “Три песеты прошлого” подчеркнуто автобиографичен и документален. Это становится ясно с первых же страниц, когда мы узнаем предысторию книги.

Однажды жена писателя за холстом картины, купленной в Мадриде, находит небольшой сверток. В нем оказывается значок члена Всеобщего союза трудящихся, профсоюзной организации, основанной социалистами, несколько песет времен Республики, давно изъятых из обращения, и короткая записка. Когда Сото — он, как и все прочие персонажи книги, выведен под собственным именем (Вис — уменьшительное от Висенте) — начинает разглядывать эти предметы, у него возникает ощущение, что в них звучит крик о помощи, “безмолвный крик истории, которую замолчали и потому ее словно бы и не было, пожалуй, это был крик погибших, которые лишь требовали, чтобы их опознали, чтобы люди узнали о них и чтобы чья-то рука возложила надгробный камень с краткой надписью на их могилу”. И как человек воевавший, воевавший и проигравший войну — горечью этого поражения пропитана вся его жизнь, — Сото чувствует, что обязан разыскать автора и адресата письма (или тех, кто знал их). Постепенно это ощущение крепнет, и необходимость воссоздать историю нескольких судеб, дабы воскресить остальные безвестные судьбы, начинает восприниматься как нравственный императив, как долг перед всеми погибшими.

В романе почти нет непосредственного описания военных событий. Война дана не через восприятие сражавшихся, а увидена глазами людей, принявших на себя все ее тяготы в тылу — голод, страх, кровавую месть, жесточайшие репрессии. Глазами людей простых и сугубо мирных, подчас далеких от политики, в которых чрезвычайные обстоятельства выявили огромные запасы мужества, цельность натуры, богатство и красоту души.