Журнал «Вокруг Света» №01 за 1973 год - Вокруг Света

В предгорьях Саян

Сверху и снизу

«Ну как? Поражает? — спросил Бруссе. Над нами было только небо. Дорога кончилась каменным завалом, а Енисей и котлован находились внизу.

Двести метров отделяло нас от дна. На этой высоте свободно могли летать маленькие самолеты, и если бы самолет появился сейчас и прошел рядом с нами, то пронзил бы тело будущей плотины, потому что над нами она еще должна возвышаться на пятьдесят метров.

Между двумя клыками гор, которые сжимали здесь Енисей, говорил главный инженер, будет уложено десять миллионов кубов бетона.

— А на Красноярской только пять! — он вскинул руку с растопыренными пальцами.

Меж двух скал надо было вогнать «клин» высотой двести пятьдесят метров. То есть из-под Новороссийска, с Мархотского перевала, взять целиком гору из мергеля (это почти цемент), перенести ее сюда, из Европы в Азию, перевернуть вниз вершиной и опрокинуть прямо в Енисей.

— Только обтесать и пригнать, — рассмеялся Бруссе, когда я сказал о таком варианте. — Подавайте рацпредложение... Тогда мы управимся раньше восьмидесятого года.

Мы никак не могли оторваться от созерцания пропасти.

Осыпи спускались под нами одна за другой, и камни в самом низу лежали мелкие и нестрашные. Но только несовершенство нашего зрения делало их такими — они были огромны. И там, рядом с ними и далеко от них, шевелилось нечто игрушечное, изображавшее бульдозеры и краны.

Это сознание, что камни там безмерно велики, а люди — отсюда едва видные — все же обыкновении, как мы все, разрушало то впечатление, которое, как хотелось Бруссе, должен испытывать всякий привезенный сюда. Виделось, что тем обыкновенным людям, чтобы выполнить задуманное, потребуется колоссальный труд. А сейчас, когда каждый из них был занят своей очень малой работой, труд их не казался ни грандиозным, ни поражающим, потому что был таким, каким должен быть, какими были сами люди, — обыкновенным.

— Все шевелится... Порядок! — удовлетворенно сказал Бруссе.

Глядя отсюда, он проверял, как работает техника в котловане и работает ли вообще. Инженер вовсе не собирался забираться сюда, чтобы «парить», это был просто великолепный пост для наблюдения.

И все же мы с удовольствием спустились вниз, потому что здесь человек чувствовал себя самим собой, а не парящим над всеми. Это, пожалуй, больше поражало, потому что из котлована при взгляде вверх видно было, куда в конце концов люди должны подняться вместе с плотиной — к вершинам «клыков».

В гостинице, куда я вернулся, со мною жил юноша. При знакомстве мы назвали друг другу имена, но, как часто бывает, тут же забыли их, спросить еще раз стеснялись, время шло — спрашивать и совсем стало нехорошо, так что мне приходилось про себя называть его Юношей, а вслух — никак.

Это был румянощекий, со светлыми длинными волосами мальчик, обладавший столь могучими плечами, что его детское лицо и эти необъятные плечи, буквально торчащие в стороны и делавшие его неуклюжим, производили впечатление радостное. И, глядя на него, хотелось все время улыбаться.

За вечер он трижды заполнил окурками пепельницу, потому что курил всего два месяца и не знал, как и зачем это делают, сознаваясь, что хочет казаться взрослым. А в перерывах между этой непосильной для него работой рассказал свою жизнь.

И вот для него должна начаться новая. Я с улыбкой думал о том, как это произойдет. Дома по утрам его будила мама, а завтра ему впервые в жизни предстояло подняться самому. Машины уходили из поселка на стройку в половине седьмого.

Я вышел побродить по коридору, потому что увидел, что стесняю Юношу. Только не понимал в чем. Вернулся через полчаса.

Юноша стоял посреди комнаты. Он с испугом повернул в мою сторону лицо. Краска стыда залила его щеки, тут же он побледнел, опять зарумянился...

— А что? — сказал он наконец. — Хорошая еще. Правда?

— Да, вполне, — подтвердил я, оглядывая его спецовку.

Юноша глядел на себя с плохо скрытым восхищением.

— Немножко великоваты, — сказал он о сапогах. Но тут же добавил: — Сказали, это пока, потом подберут как раз... А комбинезон староват, правда?

— Да нет. Вполне приличный, — настаивал я.

— Нет, стиранный уже...

— Ну, один раз... Подумаешь!

— Вы уверены, что один?

— Абсолютно.

— Нет, правда?

Я не мог скрыть зависти... Юноша приехал из Томска, хотел попасть непременно на «большую стройку». Родители, конечно, были против; к тому же из товарищей его никто с ним не поехал, сказали, что будут ждать его письма: если хорошо, то тоже приедут.

Уже неделю он жил здесь, каждый день ходил по начальству, ждал переселения в общежитие, а пока безропотно платил по рубль тридцать за номер. Я говорю об этом потому, что видел: деньги у него на исходе. А он, устроившись и зная, что завтра выходит бетонщиком третьего разряда, так и не решился спросить в отделе кадров, сколько же будет получать.

— Стыдно как-то, — объяснил он, пряча глаза. — Скажут, по путевке приехал, а о деньгах спрашивает...

Нарочито небрежными движениями он стал снимать комбинезон, но не удержался и все же сказал:

— Хороший еще... Наверно, правда один раз стирали... И не рваный. Вот здесь только дырочка. Я зашью.

Мы легли. В темноте Юноша рассказывал. Оказывается, кто ни поселится в этой комнате, все ему говорят о себе: археолог хотел, чтобы он стал археологом, химик — химиком. Последний был географ.

— Старый уже, воевал... О географии каждый вечер рассказывал. Лучше, говорит, науки нет. Он в экологической экспедиции работал тут, проверяли, можно ГЭС строить здесь или вредно это... А что? — оживился Юноша. — Может, и правда стать географом?.. Как вы думаете?

...Утром меня разбудило радио. Значит, было шесть. Я прислушался и удивился. Юноша не спал. Я понял это по дыханию. Что же он не встает?

Он заворочался и вздохнул. Ему не хотелось подниматься — так тепло и приятно было лежать.

В темноте за стенами уже урчали машины. Я решил молчать. Мамы его здесь не было, мама была далеко. «Ты, Юноша, проспишь свой день. Сейчас уйдут машины, ты проснешься в девять, тебе станет стыдно, и ты придумаешь какую-нибудь причину. Она будет смешная... Это уж точно». И тут я не выдержал.

— Вставайте, Юноша, — позвал я тихо.

— Я сейчас, — извиняющимся голосом отозвался он. — Я только чуть-чуть полежу... Чуть-чуть еще... Ладно?

«Зуб» плотины

Между работавшими в котловане возникла связь, которую не могли не ощущать даже только что пришедшие. Конечно, подобная связь существовала всегда: с самого начала люди, работая, давали работу друг другу, идя как бы следом; теперь же, когда готовилось место для «зуба» плотины, все поняли, что «зуб» и есть самое главное, и если завтра взрыва не будет, то в котловане в ближайшие дни станет просто нечего делать.

И, как всегда, на большой стройке нашлись люди, знавшие наперед, что этот момент всеобщей и явной зависимости наступит. Больше того, такие люди к этому моменту готовились. Прораб взрывников, например, стремился завести со всеми, кроме служебных, еще и другие отношения. Их нельзя было определить точно — например, назвать дружескими, и, кстати, не имей он их, дело бы все равно двигалось: те, от кого это зависело, также «тянули» бы до него энергию, другие — воздух для бурильщиков, а огромный экскаватор, находившийся прямо под площадкой, где бурили свои скважины взрывники, все равно бы разгребал завалы от прежних взрывов... Вопрос заключался лишь в том, как быстро это делалось. И вот настал момент, когда делать это медленно стало невозможно: до взрыва оставались половина рабочего дня и ночь, и за это время взрывники едва-едва успевали все приготовить.

Прорабу ничего не оставалось, как обойти все участки и словно бы напомнить о себе.

На «зубе» все шло хорошо. Кусок скалы буквально напичкали взрывчаткой, но этого было мало. Когда взрывом вырвет этот кусок, то в образовавшуюся яму заложат бетон — это как раз левый конец плотины, и тогда весь напор Енисея, сколько бы лет ни стояла плотина, будет падать на залитый в яму бетон, и он должен все выдержать. Так что не зря эту часть плотины назвали «зубом».

Потом прораб договорился со взрывниками, что работать придется всю ночь. Оказались и недовольные — завтра начиналась охота, было самое открытие, но прораб ловко ввернул, что и сам собирался завтра за ягодой, «но видишь, как вышло...».

Обеспечить освещение ночью тоже удалось легко. И вообще «связи» сработали хорошо. Кому-то он еще раньше рассказывал о двух братьях-взрывниках, которые по разу ошиблись: теперь у одного не было кисти правой руки, у другого — левой, но они продолжали работать. История не могла не трогать, и теперь те, кто знал ее, глядели на фигурки взрывников не просто как на чужих, незнакомых людей, но невольно искали среди них двух братьев, а значит, не могли отказать, если прораб попросит остаться на полчаса и помочь увести технику в котловане, подальше от взрыва... Другие знали, что прораб на этой своей третьей ГЭС уже собирался остаться совсем, а это была самая большая тайна. Все строители постепенно оставались рядом с какой-то стройкой, но решение об этом принимали всегда трудно и долго — можно сказать, всю жизнь, и люди часто изменяли ему, так как привыкали в конце концов к переездам и уже нуждались в них. Но прораб на этот раз решил твердо, и те, кто знал это, конечно, не могли отказать ему в каких-нибудь там рейках, при помощи которых взрывники засовывали в скважины заряды, или в другой мелочи, которая нужна была именно сейчас, и позарез.