Тесть приехал - Юрий Пахомов

Пахомов Юрий

Тесть приехал

Юрий Пахомов

ТЕСТЬ ПРИЕХАЛ

Юрию Казакову

1

Приезда тестя Швырков ожидал со смешанным чувством досады и любопытства.

В последний раз видел он старика лет шесть или семь назад. Да и прежде встречались урывка-ми. Ни разу, как мужикам подобает, не посидели, не поговорили. Тесть, Вениамин Борисович, был с чудинкой: держался в стороне, молчком, и самой, казалось, выраженной чертой его характера была нерешительность. И говорил, и двигался, и даже улыбался он так, словно хотел сказать - право же, я, по-видимому, что-то не то делаю, но уж вы меня простите великодушно.

Он и на самом деле выражался именно в таком роде.

Письма Вениамин Борисович писал редко, к себе не звал, в гости не напрашивался. И вдруг - бац, телеграмма: "Выезжаю десятого поезд сто вагон шесть отец".

Как снег на голову.

А Лера между тем собралась с иностранными туристами в Сибирь - поездка интересная во всех отношениях; да и Швыркову подфартило: получил творческий отпуск для окончания диссертации. И вот на тебе.

С Лерой что-то вроде истерики случилось.

- Не могу же я теперь отложить поездку. Все оформлено! - кричала она. - Ты подумай, такая поездка... Вот всегда у него не как у людей... Всю жизнь шиворот-навыворот!

Обычно спокойный, Швырков тоже разъярился.

- Ну-у, доченька... Хороша, нечего сказать! - орал он. - В кои-то веки отец собрался, а она - фьють и с приветом. А мне возись здесь со стариком.

- А ты пойди и дай телеграмму, чтобы он не приезжал.

- А сама? Отец-то твой!

Так они препирались битый час.

Уставший и озлобленный, Швырков в конце концов махнул рукой. Долго он спорить не мог.

Перед отъездом Лера успокоила:

- Не бери в голову. Он чудак, но из тихих. Главное, ты с ним особенно не миндальничай. Поживет с недельку и уедет.

2

После ранних заморозков в конце ноября погода вдруг разгулялась. Снег растаял. Машины с шелестом разбрызгивали на мостовую бурую кашицу. По утрам над каналом висел густой туман. В редком березнячке перед домом было по-осеннему гулко и пусто. И в гулкой этой пустоте лаяли собаки.

Швырков пошел в магазин за покупками. Он решительно не мог вспомнить, что старик любит. Подумал-подумал и прихватил, на всякий случай, брусок сыра "Чеддер", завернутый в целлофан и похожий на мыло, ветчины и маслин. В конце концов можно открыть что-нибудь из консервов - не возиться же с готовкой.

На Казанский вокзал успел только к приходу поезда. Из-за аварии чей-то заполошный "жигуленок" врезался в хлебовозку - пришлось полчаса проторчать у Восточного моста, да и скользко было - машину раза два заносило.

Протискиваясь сквозь толпу, Швырков почувствовал, что волнуется.

"Что это я?" - подумал он, удивляясь.

Пошел снег. С низкого фиолетового неба медленно падали крупные, похожие на клочки ваты, снежинки.

Рельсы лоснились. Пахло едким и кислым. И запах этот неприятно тревожил.

По трансляции объявили: "Сотый поезд прибывает на седьмую платформу"...

Люди заволновались, стали вытягивать шеи, вглядываться в темноту.

Показались два расплывающихся в тумане ярко-белых пятна света. Поезд надвигался медленно, обдавая стоящих на перроне стужей.

Проплыли четвертый, пятый вагоны. Показался шестой. Швыркова неприятно поразило, что тесть приехал в общем, каком-то замызганном вагоне. И проводница, в короткой до неприличия юбке, была худа, суетлива. Она все сердито оборачивалась и кричала на кого-то.

Из вагона долго выбирались тетки с мешками и корзинами.

Наконец из желтого вагонного полусвета возник тесть - неузнаваемо худой, высохший, с жалким каким-то ученическим портфельчиком, перевязанным бельевой веревкой.

Он остановился в дверях, увидел Швыркова, помахал над головой рукой и восторженно закричал:

- Дорогой мой, ах, какое счастье, что ты меня встретил!

Они обнялись, старик потерся о лицо Швыркова небритой щекой, отстранился, по-птичьему склонив голову набок, окинул взглядом зятя, пробормотал довольно: "Молодцом, молодцом!"

И чувствовалось, что он искренне рад, будто сына родного увидел после долгой разлуки.

- Ну, здравствуй, здравствуй, - смутился Швырков, поражаясь худобе тестя. Что-то изменилось в старике, но что именно, определить не мог.

- Давай-ка свои вещички... Турист.

Старик слабо посопротивлялся, но отдал портфель и спросил, озираясь:

- А Лерочка где?

- Накладка произошла, - сказал Швырков, глядя в сторону. Никак он не мог решить, как называть тестя: отец или Вениамин Борисович.- Валерия в командировке. С иностранными туристами раскатывает. Когда телеграмма пришла, она уже уехала, - соврал он и оттого еще больше смутился. - Ну, двинули. Я на машине.

Старик как-то странно посмотрел на него, вздохнул и пошел не оглядываясь, шлепая по грязи теплыми ботинками.

"Черт, не здорово с Леркой-то получилось. Свинство, конечно..." подумал Швырков и, чтобы скрыть неловкость, с нарочитой небрежностью спросил:

- Ну, как ты доехал?

- Прекрасно. - Старик снова оживился. - И, знаешь, в прелестной компании... Представь себе, ехал с колхозницами. Наши, станичные... Ну-у! Всю дорогу говорили о каких-то кофточках.

- Что у тебя в портфеле... Прямо кирпичи. Книги, что ли?

- Нет, айвовое варенье собственного изготовления. Лерочка, когда была маленькая, очень любила айвовое. А тебе я привез тарани. Настоящей, вяленой. В столице такой не сыщешь. O-o! Какой небоскреб, - он с восторгом разглядывал высотное здание гостиницы "Ленинградская" с красными огоньками где-то совсем уже в небе. - Клод Моне. Руанский собор!.. Кстати, на чем мы едем?

- У меня машина. Я же сказал... Да вот она.

- Этот роскошный лимузин? Твой собственный? - старик мелко, дребезжаще рассмеялся. - Помнишь, у Вертинского?.. M-м... "Я видел вас так близко, в пролеты улиц вас умчал авто... в притонах Сан-Франциско лиловый негр вам подавал манто!"

Говорил он громко. Размахивал руками. На него оборачивались.

"Ай да старичина, - подумал Швырков, - прямо не узнать. Может, выпил? Не похоже..."

В машине старик обмяк, ехал с полузакрытыми глазами - в голубом свете набегающих фонарей лицо его казалось мертвенно-бледным, неживым, темные губы скорбно поджаты.

- Нездоровится? - спросил Швырков, поглядывая на тестя в зеркальце.

- Ничего, - ответил старик, не открывая глаз. - В последнее время, перед отъездом, я упорно занимался французским синтаксисом и до чрезвычайности устал.

"Французским синтаксисом, - повторил про себя Швырков и улыбнулся: Да, да... старик ведь знает пять или шесть языков. Кажется, даже древнегреческий изучил. На кой черт ему этот мертвый язык?"

Машина нырнула под мост, и навстречу понеслись дома Тушина. Проплыл ярко освещенный и оттого казавшийся океанским лайнером кинотеатр, отгремел под колесами Восточный мост.

- Где мы едем? - вдруг спросил старик.

- Тушино... улица Свободы.

- Хе, хе... Тушинский вор здесь скрывался. Лжедмитрий... Уныло, уныло. То ли дело наш край. Да-а-а. Дорога, сады, а вдоль дороги, - старик плавно помахал руками, - га-га-га, гуси!

"Гениальный старик. Как это я его раньше не разглядел? - весело подумал Швырков. - С ним не соскучишься. Га-га-га, гуси... Ну, хохмач".

3

Пока Швырков ставил "Волгу" в гараж, пока подымались в лифте на десятый этаж, старик болтал без умолку, вроде веселился, и только губы его, по-стариковски западающие, сохраняли скорбное выражение.

Квартира - новая финская мебель и отливающая никелем сантехника - не произвела на Вениамина Борисовича особого впечатления.

- Деловой, современный стиль, м-м-м, - бормотал он, прохаживаясь по комнатам. - Эта обрядовая маска откуда?

- Из Африки, Гвинея. Не подделка, кстати сказать. Подлинник.

- Любопытно... А я стал, знаешь ли, привыкать к простоте. Опростился по-толстовски. Но какой при этом открылся простор для души! М-м-м. У вас красиво, но, извини меня, несколько респектабельно.

- Валерия, - нахмурился Швырков, - это ее затея. Мне на всю эту полировку начхать. Сейчас с ума сходит, ищет по комиссионкам старинную мебель... Барокко... Разных там Людовиков, черт... Пойдем-ка перехватим с дорожки.

Швыркова тронуло, что старик доволен приемом, но и досадно немного было, что квартира не произвела на тестя должного впечатления, и, чтобы заглушить в себе это чувство, Швырков принялся рассказывать об институтских делах, о своей диссертации.

- Вот как, вот как, - удивился старик. - А я ведь, признаться, очень мало знаю о вашей жизни. Лерочка пишет редко. Понимаю, дорогой, жизнь в Москве стремительна. Каждая минута на учете. Как говорят англичане, the life of self - destruction - жизнь на самоуничтожение.

"Каждая минута... Лерка по два часа на телефоне висит, вот уж действительно... самоуничто-жение. Да, черт, некрасиво-то как. Укатила, а мне отдувайся", - подумал он и предложил:

- Расскажи о себе, как ты там живешь.

- Неплохо, представь себе. Встаю в шесть утра и иду на рынок. Сколь великолепен южный рынок с утра! Нет, тебе, жителю столицы, этого не понять. Горы яблок... Цветы. Я, знаешь ли, люблю астры. Огромные влажные букеты. "...В последних астрах печаль хрустальная жива". Помнишь? А есть ряды, где торгуют исключительно рыбой...