Живые деньги - Андрей Скалон

Скалон Андрей Васильевич

Живые деньги

1

В Шунгулешский промхоз Арканя приезжал уже не в первый раз. Он быстро оформил договор, получил небольшой аванс и десять банок говяжьей тушенки в счет пушнины, смотался в соседнюю экспедицию, где всегда можно было застать вертолет, договорился с летчиком на пятнадцатое, через три дня, число и вечером уже сидел у своего старого знакомого Пикалова за столом.

Летчик в экспедиции попался какой-то новый. Фиксатый, прыщавый, тоненький, в шелковом шарфике, папироску жует. Арканя подвалил к нему будто спросить про Дормидонтова — летает ли, дескать, старик. Но вертолетчик Арканю правильно понял; молодой-то молодой, а ухом не поворачивайся, откусит. Да это и спокойнее, потому что если человек на деньги падкий, то он и дело сделает. Прилетит. Договорились: сотню сразу и сотню или пару соболей, — это видно будет, — за обратный конец.

Арканя привык жить удачливо, фартово, и Пикалов слушал его не без зависти, удивлялся и радовался за своего оборотистого друга. Арканя же поучительно цедил сквозь зубы:

— Это вы здесь сидите и сопли на кулак мотаете!

Шунгулеш — село действительно темное, отсталое. Здешние жители измеряли трудности не деньгами, а по старинке: лошадьми, которых можно перекалечить, перетопить в болотах; лодочными моторами, которые можно переломать на перекатах, мелях и порогах; временем, которое потребно на заходы и выходы, особенно на заходы — с продуктами-то.

Арканя человек другой, его аршин — деньги. Никаких лодок, никаких лошадей. Кому надо уродоваться без пользы? В любом районе, где действует вертолетная служба, Арканя без хлопот попадал на место. Механика не сложная, да не всякий понимает. Вертолет — не попутка на шоссе, трояк не сунешь. Вроде бы. А если не трояк? Так ведь на большую сумму рука у деревенского не поднимается, он конями лучше пойдет.

Гуляли эти дни с Пикаловым отменно, на водку у Аркани было, но и дело он не забывал, а между прочим толковал со знакомыми охотниками про намеченные места. Он не говорил прямо, что собирается на Нерку, на Предел, в самые дальние и недоступные тайги, в верховья Шунгуле-ша, а наводил на эти места разговоры будто невзначай, вскользь, пока не выяснил, что, кроме него, туда никто не собирается. Там уже года никто не бывал. Кто в молодости хаживал, кто слышал только, кто летом, по большой воде, на рыбалке был. Чтобы досконально знать эти далекие таежные места — таких не оказалось людей. Говорили разное, вроде бы и есть там зимовья, а вроде бы и нет. Будто из Красногвардейского района заходили туда охотники, и даже строились. Но точно было, что давным-давно охотились там легендарные уже братья Балашовы, а в последние времена стояли геологи в бараке.

Что зверь в тех местах есть — в этом никто не сомневался. Зверь там есть. Ждет смелого человека.

Было у Аркани еще более важное дело, чем собирание сведений, — собаки! Отсутствие собак коренным образом отличало сезонного охотника Арканю Алферьева от истинных и настоящих охотников. У Пикалова, и у того бегала по двору собачка охотничьего вида.

Хоть он и на лесопилке работает, а все-таки в субботу-воскресенье да на отпуск отбегает в ближние места соболей погонять.

Но и тут Аркане повезло: совсем кстати случилось со знакомым Пикалову пасечником несчастье — обезножел разом матёрый охотник и на сезон остается дома.

Завели пикаловский мотор и поехали в Федоровку на пасеку.

Пасечник сидел в сарае и колотил улейки. По нему видать было, что уже не охотник этот здоровенный и молодой еще мужик. В сарае пахло чистым деревом, медом от висевших по стенам рамок. Тут же в стружке лежала и собака — Дымка, низкорослая лайка лет шести, с белым ухом, серая, с провислой спиной и мягкими ногами.

Дымка вышла, когда в столярку ввалились пахшие вином и безобразием гости.

Арканя поставил вино на верстак, бутылки сыто стукнулись друг о дружку. Пикалов сходил, вызвал из дому хозяйку, она стала греть на таганке под навесом похлебку, принесла в рассоле огурцов и чеснока с салом.

Хозяин смотрел настороженно, не зная, зачем пожаловали гости, а когда они сказали, что приехали за собакой, раздумался:

— Продать? Почему не продать. Нынче не пойду в тайгу-то.

— За деньгами не постоим, — сказал Арканя.

— В тайгу нынче не пойду, — не обращая внимания на тароватость Аркани, продолжал пасечник. — Но ведь и то сказать — собака вроде хорошая. Достойная. Так что приходится, хозяева, сорок рублей просить. И то все равно что даром отдавать. Вот что получается, дело-то какое. Поеду в город лечиться. Деньги нужны.

— Возьми сорок, — сказал Арканя, подтолкнув коленкой Пикалова под верстаком, чтобы тот не начал торговаться и не портил бы картину. Любил Арканя, по-городски легко относившийся к деньгам, озадачить медленно зарабатывающего и медленно тратящего деньги деревенского человека. Лихость эта Аркане обходилась недорого. Вот и теперь — в лучшем случае пятерку можно было выторговать, не больше. Цена и без того оказывалась бросовая,сотню Арканя приготовил на собаку! Своих он не держал с тех пор, как переехал из собственного дома в кварти-ру (ванна, газ, огород от комбината ежегодно нарезали под картошку), так что заранее готов был платить за собаку сколько спросят. Дымка эта самая бывала в тайге, вернулась оттуда живая, — значит, понимает, в охоте. Отщипнул Арканя четыре красненькие, портмоне — в карман, деньги — на верстак.

— Вот только сукотная она. Потому и прошу мало, — медленно продолжал пасечник, не обра-щая внимания на деньги. — Будь она пустая, например, меньше чем за восемьдесят не отдал бы.

— О, паря, чё делатца! — сказал Пикалов.

Замолк и Арканя, прикидывая. Сукотная, оказывается, Дымка…

— И с брюхом работать будет, она старательная. Ощенится, день-два полежит, не шевели ее. Потом опять начнет ловить. Это уж такая собака, я тебе доложу. Она как человек, за кусок уж она отблагодарит.

Выбора не было, совсем никаких собак в это время по Шунгулешу не найдешь. Арканя тряхнул кудрями, подвинул пасечнику деньги и в знак согласия разбросил на троих вторую бутылку.

— Покупать с легким сердцем надо. Это правильно, — сказал Пикалов, беря стакан.

Пасечник закурил, а пачку «Беломора» положил на деньги.

— Куда собираисся?

— Да вот на Нерку наметился. Не знаю, что будет. Есть там соболя, нет ли. — Слова Арканя растягивал по-здешнему. У него была такая привычка подстраиваться под разговор, рассужде-ние, интонацию. Он ценил это умение в себе и других, как признак ловкого и сильного человека, который берет свое вежливо и обходительно, а не прет грубо, как бульдозер.