ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ (Синодальный период) - Профессор протоиерей Владислав ЦЫПИН

ГЛАВА I. РПЦ В ЭПОХУ ПЕТРА I

§ 1. Период местоблюстительства

Патриарх Адриан скончался в 1700 году. Россия переживала тогда переломные исторические события, в ходе которых складывался новый облик государства: реформировалось войско, строился флот, на западноевропейский лад перекраивались культура и быт высшего слоя русского общества; на отвоеванном у шведов балтийском побережье в считанные годы была выстроена новая столица Российской империи - Санкт-Петербург.

Среди преобразований Петра Великого особенно важной по своим последствиям была церковная реформа, ибо главная черта Петербургского периода - абсолютизм государственной власти, существенно отличавшийся от старомосковского самодержавия с его традиционным обычным правом и, главное, неподчиненной светскому государю высшей церковной властью. Попытки московских государей узурпировать власть над Церковью являлись нарушением нормы, а нормой в отношениях между церковной и государственной властью до Петра оставалась симфония, унаследованная у Византии. Властной рукой Петра Православная Церковь была отодвинута от главного русла национальной жизни. Начиная с Петра I светское правительство стало смотреть на Церковь не как на высочайшую святыню народа, а как на одну из подпорок государственного аппарата, будто бы нуждавшуюся в опеке и надзоре. Для этого правительству понадобилось сломать старый строй церковного управления, сочетавший в себе соборное начало и первосвятительское возглавление, а на его месте учредить новую - синодальную систему.

Творец этой реформы Петр I получил старомосковское воспитание, которое однако не чуждо было западных влияний. Учился он, как и его сверстники, по Псалтири и Священным книгам, Часослову, но уже в детстве пристрастился к иллюстрированным книгам иностранной печати, а потом его на многие годы увлекли потешные военные игры с полками иноземного строя; в юности он завел знакомство в вызывавшей ужас и отвращение у ревнителей старины Немецкой слободе, где проживали иностранцы. На душу будущего царя неизгладимое впечатление произвел дикий стрелецкий бунт 1682 года, когда на глазах у юного наследника растерзали его дядей Алексея и Ивана Нарышкиных. С этих пор всякая старина в сознании Петра отождествлялась с неукротимым и темным фанатизмом.

Петру чужда стала любовь русских людей старинного склада к земным поклонам и долгим молитвам, к возжиганию свечей перед иконами, к колокольному звону. Царь не придавал важного значения постам и даже, к ужасу людей строгих правил, позволял себе шутовские забавы, которые воспринимались ими как кощунство. Его воспитатель - дядька Никита Зотов, возведенный в шутовский сан «князя-папы», на потеху государю в пьяной пирушке раздавал бражникам «благословения» двумя накрест сложенными чубуками. У ревнителей старины вызывало недоумение и пристрастие царя к табаку, которое патриарх Адриан связывал со склонностью к западному инославию: «Многие от пипок табацких и злоглагольств люторских, кальвинских и прочих еретиков объюродели».

Петра подозревали в неправославии, иные даже в безбожии. Но атеистом он не был. Вера его была твердой и по-своему сильной. Выражалась она в том, что в воскресные и праздничные дни он неопустительно молился за литургией, часто становился на клирос и читал Апостол; всякое свое дело, всякий военный поход он начинал с молитвы и ниспослании Божия благословения, а всякий успех и всякую победу сопровождал благодарственным молебном. О его живой вере в промысл Божий свидетельствуют часто повторяющиеся им слова: «Кто забывает Бога и не исполняет заповедей Его, тот сколько бы ни трудился, не сделает многого, ибо не осенен благословением свыше».

О вольнодумцах Петр I говорил со свойственной ему грубоватой крепостью выражений: «Кто не верует в Бога, тот либо сумасшедший, или с природы безумный. Зрячий Творца по творениям познать должен». Характерна одна из его бесед с историком Татищевым, который, увлекшись в Европе крайним рационализмом, позволил себе однажды в присутствии царя издевательски издеваться и насмехаться над Библией и церковными установлениями. Ударив вольнодумца за эти речи своей знаменитой дубинкой, царь поучал его: «Не соблазняй верующих чистых душ, не заводи вольнодумства, пагубного благоустройству - не на тот конец старался я тебя выучить, чтобы ты был врагом общества и Церкви».

Но искренность христианской веры Петра не мешала ему на все смотреть глазами государственного человека, под углом зрения государственной пользы. А его политические и правовые воззрения складывались под влиянием западных протестантских учений о примате государства во всех сферах народной жизни, из чего выводилась и ложная доктрина о главенстве монарха над Церковью. Однако он не спешил в осуществлении своего замысла поставить Церковь на место одного из подвластных ему ведомств, а действовал осторожно и расчетливо. Да и сам замысел не сразу обрел характер до конца продуманного плана. План складывался постепенно - и переходный период который поначалу мыслился как время межпатриаршества, затянулся на двадцать лет.

Весть о кончине патриарха Адриана застала Петра в действующей армии под Нарвой. Из Москвы к нему летели курьерские донесения. Первое предложение об учреждении межпатриаршего «соборика» поступило от боярина Тихона Стрешнева, в прошлом врага и гонителя патриарха Никона. Алексей Курбатов, ведавший казной, советовал царю: «О избрании же, государь, патриарха мню, достоит до времени обождати, да во всем всего сам твое самодержавие изволиши усмотреть… Из архиереев, государь, для временного в духовных управления, ежели тебе, государю, угоден, мнится многим добр быти Холмогорский».

Предложение «обождати с избранием патриарха» совпало с намерением самого царя. Но для временного возглавления Церкви он избрал не Холмогорского архиепископа Афанасия, как советовал Курбатов и как того ожидали в Москве, а одного из самых молодых архиереев - митрополита Стефана Яворского, ученого монаха из Киева.

Дело было, конечно, не в том, что великорусская иерархия оскудела талантами. Правда, некоторые из архиереев-великоруссов, напуганные петровскими новшествами, потеряли чувство духовного равновесия. Подобно старообрядцам, они видели в царе-реформаторе еретика и даже антихриста. В 1700 году к уголовному суду был привлечен Тамбовский епископ Игнатий, который поощрял Григория Талицкого, читавшего ему свои тетрадки, в которых он доказывал, что Петр - антихрист. Преосвященный, слушая эти бредни, плакал от умиления и приговаривал: «Павловы твои уста». Но среди великорусской иерархии были, конечно, и люди другого склада, умные, дальновидные, с широким кругозором.

Таким был упомянутый в донесении Курбатова Холмогорский архиепископ Афанасий. В своей епархии ему часто приходилось видеться с иностранцами, и он, к удовольствию царя, умел обходиться с ними приветливо. Это был тот самый Афанасий, которого во время стрелецкого бунта на глазах юного Петра в Грановитой палате избивал раскольничий протопоп Никита Пустосвят. Еще при жизни первосвятителя Адриана Петр высказывал свое желание иметь его преемником престарелого патриарха.

Другим незаурядным архипастырем был митрополит Новгородский Иов, постриженник Троице-Сергиева монастыря, покровитель просвещения в греко-славянском духе, деловитый благотворитель, который в своей епархии устраивал школы, странноприимные дома, больницы. Митрополит Иов доброхотно жертвовал епархиальные средства на строительство флота и войну с турками.

Наконец, подлинным светилом в сонме архиереев сиял епископ Митрофан Воронежский (1623-1703). До 40 лет он служил приходским священником, потом, овдовев, принял постриг в Золотниковской пустыне. В 1682 году его хиротонисали во епископа и назначили на вновь открытую Воронежскую кафедру. В ту пору это был дикий край, которого едва коснулось христианское просвещение. За время святительского служения епископа Митрофана в епархии построено было 47 новых храмов, основано два монастыря. Дом святителя служил приютом для странников и лечебницей для болящих. Замечательную черту в житии святого составляет его духовная дружба со святителем Питиримом, епископом Тамбовским.

Петр I близко познакомился со святителем Митрофаном во время строения кораблей на Воронежской верфи. Святитель видел в этом предприятии богоугодное дело. Войну с турками, угнетавшими православных братьев, для которых предназначались корабли, он считал священной войной Креста с полумесяцем, благословлял на нее царя и с радостью жертвовал сбережения епархиального дома «на ратных».

Но чуждый человекоугодия и искательства, святой Митрофан был непоколебим и бесстрашен, когда дело касалось веры. Его огорчала приверженность Петра к иноземным, «еретическим» обычаям. Однажды царь пригласил святого Митрофна на обед в свой воронежский домик-дворец, перед входом в который стояли статуэтки полунагих богинь. Возмутившись этим нечестием, святитель отказался войти в дом. «Лучше умереть, - сказал он, - чем присутствием своим или боязливым молчанием одобрять язычество. Неприлично государю православному ставить болваны языческие». Уверенный в том, что за этот дерзкий поступок царь прикажет казнить его, он, вернувшись к себе, велел звонить во все городские колокола. И когда Петр, удивленный звоном, спросил, что это значит, ему объяснили: владыка готовится к смерти. Преисполнившись уважения к исповеднической ревности архиерея, Петр велел убрать статуи.