Маленькие сказки - Миёко Мацутани

Как мыши золотые монеты проветривали

Давно-давно это было.

Жил в одной горной деревушке парень, и был он очень ленив. Только и делал, что спал день-деньской.

Большой уж вырос, мог бы и родителям помогать, да куда там! Ест да спит, спит да ест — вот и вся его забота. Надоело отцу с матерью ругать его да уговаривать, махнули они на него рукой и прозвали Таро-Лежебока.

Как-то раз осенью выдался погожий денёк. Небо ясное-преясное.

— Чем валяться без дела в такую погоду, пошёл бы в горы, накосил бы травы, — велела мать.

И на удивление всем, поднялся вдруг Таро-Лежебока, зевнул и сказал:

— И то, пойду-ка я в горы.

И пошёл.

Поднялся он на гору: кругом трава стоит, сочная да высокая, солнце светит ярко, дышать легко. Перекувырнулся Таро через голову разок-другой, улёгся на камень, на море стал смотреть. А море всё в лучах солнца, так и сверкает, и сверкает. Вдруг слышит он тихое пение:

— Дзяккури, дзяккури!Мышиное добро —Монетки золотыеПроветривать несём,Чтоб не заржавели,Чтобы моль не съела.

Смотрит Таро-Лежебока — вылезают из нор мышки, монеты несут: кто на спине, кто в лапках, кто хвостом обмотал и тащит. Мышей видимо-невидимо из нор вылезло. Выносят монеты, на траву кладут. Выносят и кладут.

Скоро уж ни земли, ни травы не стало видно. Вся гора сплошь золотом усыпана.

— Вот это да! Монеты! То голубым цветом отливают, то красным. То серебряные, то золотые! — радостно воскликнул Таро, а сам ни с места — лежит, монетами любуется.

И вот склонился день к вечеру. Ветер холодный подул. Солнце в море окунулось. И снова послышалась тихая песенка:

— Дзяккури, дзяккури!Мышиное добро —Монетки золотыеМы в норки отнесём.Теперь не заржавеют,Теперь уж моль не съест.

Вылезают из норок мыши, монеты собирают: кто на спине, кто в лапках, кто хвостом обмотал и тащит. Оглянуться Таро не успел, как ни одной монетки на траве не осталось.

— Ну вот, мыши свои монеты убрали, пора и мне домой возвращаться.

Спустился Таро-Лежебока с горы, домой пошёл.

— Что же ты делал до сей поры? Ни одной травинки не скосил, не принёс, — сокрушается мать…

И кто бы мог подумать! Вечером раздаётся вдруг у дверей:

— Добрый вечер! Добрый вечер!

Видит мать — стоит у порога девушка в красивом кимоно, а в руках поднос с золотыми монетами.

Вот плата Таро-Лежебоке за труд. Караулил он наши монеты, пока мы их проветривали.

Сказала и поставила у порога поднос с золотыми монетами. Поставила и исчезла.

Вот ведь какие чудеса бывают!

Погонщик быка и Ямамба

Давно-давно это было. Жил в одной деревне Сандзюрó погонщик быка. Однажды вёз он по горной дороге воз с сушёной треской. Идёт себе не спеша рядом с повозкой, по сторонам поглядывает.

Время было зимнее, снег пошёл, снежинки кружатся. Уж и солнце село. Дело к ночи идёт. Тоскливо одному на горной дороге. Погоняет Сандзюро быка, поскорее до деревни добраться хочет, и вдруг слышит:

— Эй! Э-э-эй!

Испугался Сандзюро, хотел было бежать, да воз оставить жалко. Но сколько ни хлестал он быка, тот идёт себе еле-еле.

Тут слышит Сандзюро: нагоняет его кто-то. Страшно стало погонщику, но всё же оглянулся он, видит: бежит за ним Ямамба — Горная ведьма, космы длинные, спутанные, серебром отливают.

— Постой, Сандзюро, погоди! — кричит.

Налетела словно вихрь, руку тянет.

— Брось-ка мне треску! — говорит.

Вытащил Сандзюро из мешка треску, кинул Ямамбе, та на лету подхватила её и тут же сожрала.

— Ещё! — кричит и руку тянет.

Погоняет Сандзюро быка, а сам, не оборачиваясь назад, вытаскивает по одной треске из мешка и Ямамбе швыряет. Всю треску побросал и мешок кинул. А Ямамба снова кричит:

— Отдавай быка, Сандзюро!

Да таким страшным голосом кричит, что бросил погонщик своего быка и в бамбуковую чащу убежал.

Долго блуждал он по чаще, не разбирая дороги, не ведая, где запад, где восток, и вдруг видит: брезжит в темноте огонёк.

«Вот повезло!» — подумал погонщик и вошёл в дом.

Смотрит — никого нет, кругом грязь, паутина, в очаге огонь еле теплится.

Взобрался Сандзюро на чердак, под крышу, сидит, затаился.

Слышит: кто-то в дом входит.

— Съела, съела, воз трески съела! Быка тоже съела! Жаль, Сандзюро ускользнул.

Это Ямамба вошла в дом, сама с собой разговаривает.

Удивился Сандзюро. Надо же такому случиться — в дом к Ямамбе угодил! Но ничего не поделаешь, придётся сидеть тихо, не шевелиться — может, не заметит.

— Съесть, что ли, лепёшек вместо Сандзюро или так спать завалиться? — сказала Ямамба и плюхнулась на циновку у очага.

Заныло в животе у Сандзюро — очень есть захотелось. И прошептал он нечаянно:

— Лепёшки, лепёшки…

— Ага! Бог огня велит лепёшки испечь. Испеку-ка я лепёшек.

Посадила Ямамба лепёшки на решётку ирори, а сама задремала. Испеклись лепёшки, дух от них на весь дом идёт. Не выдержал Сандзюро, огляделся: нет ли какой палки зацепить лепёшку. Видит: лежит тонкий бамбуковый шест на чердаке.

«Вот это мне и надо», — подумал он, протянул тихонько шест к очагу, подцепил лепёшку и наверх поднял.

Ох и горяча, ох и вкусна лепёшка!

Все лепёшки у Ямамбы перетаскал.

Проснулась Ямамба, смотрит — нет лепёшек.

— Мда… Пока дремала, Бог огня съел. Ничего не поделаешь, спать лягу. Только где бы лечь? На чердаке или в котле?

— В котле! В котле! — поспешно сказал Сандзюро.

— Гм… Бог огня велит в котёл лечь. Ладно, залезу в котёл.

Сказала так Ямамба и забралась в котёл, а сверху крышкой прикрылась.

Слез Сандзюро потихоньку с чердака, видит: спит Ямамба мертвецким сном, басом похрапывает. Притащил он огромный камень с улицы и на крышку котла навалил.

— Что это? Видно, гром грохочет, — говорит спросонья Ямамба.

А Сандзюро подкинул дров в очаг, зажёг огонь. Горит огонь, потрескивает: кати-кати-кати…

— Что это? Видно, ветер кусты качает… — бормочет Ямамба.

Разгорелся огонь, загудел: у-у-у-у…

— Гм… видно, ураган во дворе, — сказала Ямамба и зевнула во весь рот.

И вдруг как завопит: «Ай! Горячо!» Стала из котла вылезать, да не тут-то было. Камень-то тяжёлый. Так и сгорела.

И поднялось над горами большое белое облако — точь-в-точь Ямамба.

Тут и сказке конец.

Дух бедности

Давно-давно это было.

Жил в одной деревне нищий крестьянин по имени Хэйсáку. Вроде бы и работал, а из бедности не вылезал.

— Надоела мне такая жизнь! — сказал он как-то и впал в уныние. Сидит и вовсе ничего не делает.

Однажды, в канун Нового года, открыл Хэйсаку кладовку и видит: спит на куче тряпья маленький старичок — клубочком свернулся. Худой весь, грязный. Удивился Хэйсаку, спросил:

— Эй, ты! Кто таков будешь?

— Я-то? Я — Дух бедности, — ответил, зевнув, старичок.

— Дух бедности?!

— Ну да! Мне дом твой понравился, вот я и поселился здесь, — сказал старичок, почёсывая грязные ноги одна о другую.

Расстроился Хэйсаку, сидел целый час, скрестив на груди руки, думал, а ночью тихонько шепнул своей старухе:

— Знаешь, старая, поселился у нас в доме Дух бедности. Теперь сколько ни работай, жизнь лучше не станет. Вот я и решил: бежать отсюда надо. Завтра на рассвете и убежим.

— И что это за напасть такая? Почему это он наш дом выбрал? — запричитала старуха. — Ну ладно, так и сделаем, старик, как ты сказал.

Сели они, стали ждать рассвета и вдруг слышат: каса-косо-каса-косо — будто кто соломой шуршит. И доносятся эти звуки из кладовки. Открыли кладовку, а старичок тот, давешний, проворно так соломой шуршит — сандалии плетёт.

— Для чего это тебе сандалии понадобились? — спросил Хэйсаку.

— Как для чего? В дорогу собираюсь, вместе и пойдём.

Услышав такое, совсем пали духом Хэйсаку и его жена — сидят, ничего делать не хотят.

Вышел Дух бедности вразвалочку из кладовки и говорит:

— Что же это такое? Эдак я с вами, пожалуй, никогда и не расстанусь. Научу я вас, что делать, но сначала затопим ирори.

Обыскали они весь дом, нашли немного дров, затопили очаг.

— А теперь старый год проводить надо. Вот тебе деньги, Хэйсаку, сбегай купи сакэ…

Налил Дух бедности Хэйсаку сакэ, сам с удовольствием выпил и говорит:

— Сегодня — канун Нового года. Немного погодя будут проходить мимо вашего дома Духи богатства. Сначала — Дух золотых монет, за ним Дух серебряных монет, а потом Дух медных монет. Изловчитесь да и поймайте кого-нибудь.