Ангелы времени - Гаевский Валерий Анатольевич

Ангелы времени. Антиапокалиптический роман

Часть первая. Фрагмент первый

«Все, кого ты любишь, — спасут тебя!»

Поговорка человечества

Нектарной звезды

Часть первая

Как теперь зовут Бога? Кто помнит о том, как его зовут? Имя, хотя бы одно… Одно из тысяч, некогда звучавших в молитвах, под приношения, под дым воскурений и свет возжиганий… Имя, слетающее золотыми бликами с нетленных росписей и скульптур в храмах тысяч народов! Имя, ранящее своим величественным тайнозвучием, хранящее память, быть может, только одного слога, почти вздоха… Имя, непереводимое на язык чистых энергий, при тысячах толкований, имя — лабиринт для путеводных нитей, гром и молния… Лепет безумства, вызывающего на бой мириады демонов, тварных и сотворенных… Имя, слепящее незрячих и наполняющее слух глухим… Имя — поводырь…

Имя — клятва… Имя — младенец… Кто теперь помнит, как зовут Бога?

***

Дамиан Гомер мечтал о ребенке. Мечтал много лет. Еще когда сам был юношей и воспитывался в доме своего дяди — богатого ростовщика, известного на все круги Догорающей звезды, Пергама Гридаса. Мечтал молодым человеком, когда с болью и ужасом пускался в странствия, получив от дяди короткое, но все объясняющее послание — не возвращаться домой на каникулы, не возвращаться ни при каких обстоятельствах, потому что дом будет разорен и разрушен прислужниками ревнивого к состоятельности своих сограждан герцога, так что вряд ли им уже увидеться. Ему, Гомеру, лучше оставить Академию, не предупреждая ни о чем ни наставников, ни добрейшего ректора Суллу Мануситху, ни друзей-сокурсников, никого…

Мечтал уже взрослым, работая корабельным инженером на занюханном, но гордом своей «живучестью» каботажном галеоне «Неистребимый» (корабль попадал под обстрел пиратов восемнадцать раз и восемнадцать раз уходил почти невредимым, почти целым, в зависимости от удачи: то с простреленными дюзами, то с пробитым щитом антиграва).

Мечтал потом, когда попал в компанию к «возничим» — одной из подгильдий утильщиков Пестрой Мары — планеты, где, по слухам, не особенно ценились священные узы брака…

Мечтал, когда бежал с Мары, угнав из ремонтного дока «Помойницу» — один из дракаров, купленных возничими у пиратов. Бедняга развалился после пятого выстрела в «спину», едва продравшись в ионосферу Гнилого Яблока…

Мечтал, когда выживал в болотах этой планеты, сброшенный туда вместе с мусором с торгового триера «Меченый», прежде подобравшего его еле живого в обломках «Помойницы»… Мечтал, когда выбрался на свет Догорающей звезды, подцепив метановую лихорадку, мечтал, когда встретил ее, будущую жену, медсестру в старом портовом госпитале Снежной Лады — пятой планеты Внешнего круга. Тогда ему исполнилось уже тридцать шесть. Он мечтал. Гелеспа не могла забеременеть многие годы.

Мир, и без того неладный, порочный, суетный, обреченный, доживающий мир у Догорающей звезды, уходил из-под ног, терял смысл даже в том полууродливом качестве, которое донашивал в себе, как стареющий демиург конца творения.

Дамиан мечтал о ребенке и тогда, когда Королевский флот, собрав пожитки со всего Двора, а точней с единственной планеты Внутреннего круга, выстроив по ранжиру первые семьдесят каравелл, салютуя плазменной радугой, уходил, покидал систему навсегда, оставляя мечты, надежды, несостоявшиеся планы еще без малого сорока миллиардам разношерстного населения, тысячам переплавленных народов, не помнящих имя Бога…

Сам Королевский Двор это имя начал забывать также очень давно, но он, притом, позволял себе жить красиво, аристократично, со всей светской и привилегированной роскошью, хотя и роскошь эта уже без малого век имела привкус тлена. И все стало приобретать этот привкус. Тлен стал исходить от самой звезды. Звезда догорала. А Дамиан Гомер упрямо продолжал мечтать о ребенке…

Гелеспа забеременела на Снежной Ладе, когда Гомеру исполнилось сорок восемь. С того дня, как он узнал эту поразившую его новость, время перестало для него иметь прежнее значение. Впрочем, со временем тоже начали происходить дивные вещи, так же как и с мыслями, как и со всем, что окружало его.

Ему хотелось, чтобы Гелеспа оставалась в положении как можно дольше, чтобы он успел, успел все рассказать будущему ребенку, успел предупредить его о самых великих и самых низменных вещах, о Добре и Зле, о Памяти и Беспамятстве, о Свободе и Выборе.

Он хотел наговориться, не забыть ничего из того, что знал сам, передать, объяснить, внушить, освободить… И так получилось, что он рассказал об этом всему человечеству в продолжении своего телешоу.

Каждое утро он приходил в комнату к любимой Гелеспе, приносил ей завтрак, целовал, гладил ее живот и говорил, говорил с ребенком, без устали, как заводной, как святой. Но он не был святым. Он видел много света в своем откровении. Он лучился. Пальцы его были нежней ковыля на летнем ветру. Они тоже лучились. Он изливал душу.

Гелеспа шутила, называла его своим сказителем, говорила, что любовь ее к нему бесконечна. Бесконечна… И многие из этих сцен становились достоянием человечества.

Так нужно было ему, Дамиану Гомеру.

***

Самое меньшее, что мог сделать Сулла Мануситха для трех своих дочерей, Радхи, Лилиан и Делии, а также для их семей, — спасти их. Ректор инженерной Академии мог позволить себе такую роскошь по достаточно веской причине: Академия уже больше ста лет именовалась Королевской, немалыми стараниями и его, Суллы, она продолжала быть кузницей кадров для всех космических отраслей. Выпускники Академии — кораблестроители, коммуникационные техники, материалоиспытатели, терраформисты, квантовые энергетики и еще не менее семидесяти самых продвинутых специализаций, поставляющих незаменимых профессионалов на службу Их величествам — Королевскому Двору. Выходцам из Внешнего круга учеба в Академии обходилась очень дорого. Разумеется, Сулла Мануситха гордился своими воспитанниками, и все бы имело смысл и никогда не обесценилось бы, не случись того страшного открытия, что стало заслугой одного из королевских астрофизиков — Рамзеса Имраэля. Именно он, десять лет назад, прочитал Великий Приговор системе и ее Нектарной звезде, превратившейся в Догорающую.

Имраэль подверг ревизии все существовавшие до него солярные исследования, переворошил всю гравиметрию Нектарной, пересчитал все флюктуации планетных магнитосфер за последние пятьсот лет. Он не хотел верить сам себе. Их Величества Королевский Двор дали ему в помощь целый штат таких же «вундер — молодых людей». Результаты подтвердились — Нектарная стремительно догорала, годы ее превращения в белый карлик были сочтены и выведены с точностью до нескольких дней.

Никакого утешения не предвиделось. Эти десять лет превратились для почти сорокамиллиардного населения в сущий кошмар. Гуманитарная катастрофа повлекла за собой не только моральный упадок — она стала воплощенной агонией, суицидальной Голгофой мятущегося обреченного человечества.

Удивительно, но все эти десять лет Академия не переставала работать, выпускать и готовить спецов для всей той глобальной мистерии, которую некогда называли техническим и научным прогрессом. Только огромная воля и влияние позволили ректору Мануситхе сохранять ничем не нарушаемый порядок в обучении, правда, для этого пришлось Академию военизировать, а некоторые отделения и факультеты строго засекретить. И хотя инициатива таких мер принадлежала Сулле — контроль над работой этих отделений и факультетов начал осуществлять королевский военный совет, а в Академии появился свой «серый кардинал», наблюдатель совета Лобсанг Пуритрам — особа весьма одиозная в своих планах и поведении. Так фактически было положено начало двоевластия в инженерной и научной альма-матер.