Я решил стать женщиной - Ольга Фомина

Ольга Фомина

Я решил стать женщиной

Глава первая

Я шел мимо радостных новогодних витрин, проталкиваясь через истеричную предпраздничную суету, я шел, ничего не замечая: «Скоро Новый год, блядь. Весь год профуфукал, ничего не сделано. На хуй надо было покупать дорогой ежедневник, чтобы к концу года он остался пустым!» Я перечислял, что собирался сделать в течение года, собирался каждую неделю…, собирался 52 раза… Благие намерения записывать, планировать, важно заглядывать с утра в эту красивую кожаную книжицу, — все утонуло в болоте моей безалаберности и инертности. Это не было традиционным распиздяйством, отличающим многих фотографов, работал я хорошо, работал я организованно, и записывать ничего не надо, — хочешь получать деньги, никогда ничего не забудешь…

«Девушка, с наступающим Вас! Заполните анкету, будете участвовать в новогоднем розыгрыше призов», — мне уже сунули в руку желтый листок, и я тупо его рассматривал…

«Приз?… Какой, на хуй, приз!? Блядь, опять таймшер*!» — быстро раскусила я самый вероятный вариант предстоящего обмана.

Но мне было приятно, когда меня называли девушкой, а называли, путая меня, все чаще и чаще, я начинал даже привыкать к этому. И я послушно стоял, растерянно улыбаясь, отловленный рекламным агентом. Посылать ее среди нарядных новогодних витрин, в царящей, как на детском утреннике, атмосфере, не хотелось.

— Вы сможете прийти на следующей неделе в наш офис на Маросейке? Только надо вдвоем с мужем? Вы замужем? Или с кем-нибудь прийти можете, — тараторила агентша, довольная моим слабоумием. «Блядь, если парочкой, то точно таймшер: Заебали: Новый год и никаких тебе призов, суки!»

— Уже не девушка, — привычный для меня ответ в подобных случаях и привычный для меня собственный грубый мужской голос. Этот момент меня всегда забавлял:, агентша заткнулась и покраснела:, она подергала свой безумный, вязаный берет:

— Как не девушка?…Ой, извините, я так устала за день… Просто… просто… — она рассматривала меня, она пыталась объяснить себе, почему она обратилась ко мне, как к женщине… Она еще раз уставилась, на торчащие через куртку ей в лицо мои сиськи.

— Вот, возьмите эту пластиковую карточку, Вы стали участником нашего розыгрыша призов: от телефона, как минимум, до телевизора, — и заговорщицким, доверительным голосом. — Вся эта реклама стала неэффективной. Телевидение, журналы… — никто ни во что не верит! Руководство нашей компании решило работать непосредственно со своим потребителем. Говорите свой номер телефона, Вам позвонят, скажут точно, что именно Вы выиграли.

Я уже вертела вместе с желтой бумажкой красивую пластиковую карточку, машинально трогая пальцем эмбоссированный выпуклый номер на ней.

— Это — точно не таймшер? — спросила я строго, но вопрос прозвучал предательски неуверенно.

— Не-е-ет, конечно нет. Просто приезжайте получить Ваш подарок, — голос ее уже был снисходительно-повелительный. Я растеряно кивнула головой и неловко ткнулась в не успевший раскрыться турникет перед входом в продуктовый отдел.

— Привет, Заечкин, — дверь открыла жена.

Я с трудом ввалилась с огромными сумками и сразу увидела себя в зеркале — вся в снегу, с красной от мороза рожей. «Да уж, тоже мне девушка», — увиденное разочаровало, я все-таки не понимала, как меня могли путать с особями женского пола. Из угла в коридоре выскочила моя дочка. «Ав!» — напугала она меня и, заливаясь смехом, прижалась ко мне.

— Ой, папа, какой ты холодный! — она отбежала от меня, вся съежившись.

— А это я сейчас на улице с Дедом морозом встретился, вот он меня и приморозил чуток, — объяснила я с серьезным лицом причины своего крайнего оледенения.

— Ты врёшь, он только к маленьким детям приходит, — не поверила мне дочка.

— Так я же просто мимо него проходил, случайно его встретил, поздоровался и напомнил ему, чтобы не забыл зайти к тебе.

— И что он сказал? зайдёт? — с надеждой направила на меня свои смешные карие глазки Лиза.

— Конечно, зайдёт. Сказал, что помнит тебя, и соскучился с прошлого года по тебе и что уже ищет для тебя хороший подарок.

— А ты сказал Деду Морозу, что я хочу такую Барби, я тебе уже говорила: её не Барби, а Анастасией зовут? И она в таком же красивом платье, в котором она на балу в мультике танцевала. Вот я такую хочу. Пусть он принесет мне такую.

— Лизулька, ты нарисуй ему красивую открытку, положи её под нашу новогоднюю ёлку и три раза скажи: «Дед Мороз, Дед Мороз, подари мне паровоз!», и Дед Мороз тогда принесёт тебе всё, что захочешь, — ответил я своей дочке и поцеловал ее в щеку.

— А почему паровоз? Я же Анастасию хочу в синем бальном платье, мне паровоз не нужен, — возмутилась Лиза.

— Потому, что паровоз в рифму, и это волшебный паровоз, он приезжает, а Дед Мороз достает из него подарки, которые у него просят маленькие детки.

— Сейчас нарисую: Я тогда нарисую две открытки и попрошу себе ещё одну Анастасию, где она в другом платье, — и она убежала в свою комнату.

— Лизочка, а вдруг у Деда Мороза не хватит денег на вторую? Ему ещё нарядную зимнюю курточку в подарок тебе покупать, — крикнул я вдогонку, но было уже поздно.

Я сел на кухне перед тарелкой борща, ковырнул ложкой самую его гущу и очень обрадовался выныривающим над красной свекольной поверхностью большим кускам разваренного мяса, бухнул в борщ большим белым комком густую жирную сметану, и, зажмурившись от удовольствия, съел первую ложку. Я за весь день не успел нигде нормально пообедать, и это было внутренним оправданием для меня, почему я ем борщ на поздний ужин. А ещё тут же передо мной на столе уже красиво уложенные на тарелку терпеливо меня ждали и обещали своим сытным видом не дать мне умереть от голодной смерти четыре больших тефтелины, подпирающие своими залитыми подливой боками желтую волнистую горку картофельного пюре. А чтобы я ни в коем случае не похудела ни на грамм, огромные безе, купленные в пекарне у Коптевского рынка, по-зимнему покрыли сугробом большое плетеное блюдо и сильно озадачивали меня, сколько их съесть за чаем — одно, два: или всё-таки, может быть, съесть три — вовсе не будет преступлением и помехой моему планирующемуся похудению. От борща и безе меня отвлекал свисающий над столом на черной подставке старенький телевизор: Я пытался наблюдать за развитием событий в очередном сериале, ничего не понимал в сложно-запутанном бестолковом сюжете и украдкой рассматривал свою суетящуюся на кухне жену:.

За десять лет совместной жизни она внешне совсем не изменилась. «Как это ей удаётся?» — думал я, окуная большую мельхиоровую ложку в тарелку с борщом. Я искренне удивлялась этому физиологическому чуду. Я иногда разглядывал ее лицо, я подводил её к окну и пытался в дневном свете увидеть новые морщины. Морщины были, но все те же самые родные и знакомые морщинки вокруг глаз, которые пугали меня еще при нашем знакомстве. Я тоже тогда их внимательно рассматривал, подло пытаясь подсчитать, сколько она будет выглядеть молодой, если мы поженимся. Морщины эти, видимо, имели очень дурной характер, ни одной новой с ними не ужилось, лицо двадцатилетней девочки так и осталось лицом двадцатилетней девочки.

А вот дурацкой майке чуть ли не до колен, купленной Машей год назад, не повезло. Нелепая и немодная тогда, сейчас, заляпанная борщами, супами и разными шкваркающими из сковородок подливами, висела на Маше облезлой, в застиранных подтёках, половой тряпкой. Так быстро состарившаяся майка и совершенно не стареющее всё такое же молодое и красивое лицо… И тельце ее… спортивное и маленькое, ну никак не хотело превращать мою жену в обрюзгшую, взрослую тетку. Видимо, сговорившись, лицо и тело решили еще долго обманывать и выдавать Машу за юную школьницу. Когда она куда-то собиралась и бегала по квартире в разной степени обнаженности, я до сих пор после десяти лет совместной жизни по-прежнему смотрел на неё с желанием и удовольствием. Я неожиданно вспомнил, что весь секс за последние несколько месяцев нашей ставшей крайне конфронтационной жизни происходил именно в такие моменты. Пробегая десятки раз в трусиках и колготках между мной и телевизором, ей всегда удавалось завладеть всем моим вниманием и оставить телевизор в сиротливом ожидании без меня. Вначале, не поворачивая головы, одними глазами я наблюдал за её ногами, — они суетились, приседали, терлись друг об друга… Лицо её, отвлечённое делами, не изображало в эти моменты непримиримой борьбы со мной и не искажалось злобой, и даже приобретало утерянные теплые черты той милой девушки из моего десятилетней давности счастливого прошлого. Что мне оставалось делать? Я шла, смотрела, где и чем занимается наша дочка, и сколько она будет занята своими играми, ловила Машу, бестолково пробегающую мимо, и тащила её, как правило, в ванную: