Следствие - Станислав Лем

Станислав Лем

Следствие

1

Мерно щёлкали контакты на этажах. Старинный лифт со стёклами, гравированными цветочками, медленно полз вверх. Остановился. Четверо мужчин вышли из него и прошли по коридору. Хотя ещё был день, горело электричество.

Обитая кожей дверь отворилась.

— Входите, джентльмены, — пригласил человек, стоящий на пороге.

Грегори вошёл последним, вслед за врачом. В кабинете было темновато. За окном плавали в тумане голые ветви деревьев.

Главный инспектор уселся за письменный стол — чёрный массивный стол с резной балюстрадкой. На полированной его поверхности стояли два телефона, плоский микрофон внутренней связи, лежала курительная трубка, очки, лоскуток замши — больше ничего. Усаживаясь в глубокое кресло, придвинутое к стене, Грегори обратил внимание, что над столом висит маленький портрет королевы Виктории. Главный инспектор обвёл их взглядом, словно пересчитывал или наново вспоминал лица. Боковую стену кабинета закрывала огромная карта Южной Англии, напротив, у другой стены, стоял большой книжный шкаф чёрного дерева.

— Джентльмены, — начал инспектор, — с этим делом я знаком только по протоколам, вы, несомненно, ориентируетесь в нём лучше меня. Поэтому я хотел бы попросить кратко изложить факты. Мистер Фаркар, давайте начнём с вас.

— Слушаюсь, инспектор, но ведь начало я тоже знаю только из протоколов.

— Ну, в самом начале и протоколов-то не было, — пробормотал Грегори несколько громче, чем следует. Все обернулись к нему. С подчёркнутой независимостью он принялся обшаривать карманы в поисках сигарет.

Фаркар выпрямился в кресле.

— Это началось в прошлом году, во второй половине ноября. Возможно, подобные случаи бывали и раньше, но сперва на них просто не обращали внимания. Первый рапорт мы получили за три дня до Рождества, но только позже, а именно в январе, тщательное расследование показало, что подобные истории с трупами случались и прежде. Этот рапорт пришёл из Энгандера. Собственно говоря, носил он несколько полуофициальный характер. Смотритель покойницкой Плейс жаловался коменданту тамошнего поста, который, кстати сказать, его шурин, что по ночам кто-то трогает покойников.

— В чём выражалось это «трогает»?

Инспектор методично протирал очки.

— В том, что утром трупы лежали не так, как вечером. Точнее, речь шла только об одном трупе, кажется об утопленнике, который…

— Кажется? — бесцветным голосом переспросил главный инспектор.

Фаркар ещё сильнее напрягся.

— Все показания представляют вторичные реконструкции, вначале никто не придавал этому значения, — объяснил он. — Смотритель покойницкой не уверен, был ли то утопленник или кто другой. В сущности, энгандерский комендант Гибсон допустил ошибку, не составив протокола об этом происшествии, но он думал…

— Может, не стоит вдаваться в такие подробности, — бросил человек, сидящий возле книжного шкафа. Он небрежно развалился в кресле, положив ногу на ногу, из-под задравшейся штанины выглядывал жёлтый носок и полоска голой кожи над ним.

— Думаю, что это необходимо, — сухо отозвался Фаркар, даже не взглянув в его сторону.

Инспектор наконец надел очки, и на лице его, дотоле безразличном, отсутствующем, появилось благожелательное выражение.

— Формальной стороны следствия, пожалуй, можно не касаться. Продолжайте, мистер Фаркар.

— Второй рапорт мы получили из Плантинга спустя восемь дней после первого. В нём сообщалось, что в кладбищенском морге кто-то ночью перевернул труп. Покойник, фамилия его Тикер, прежде работал докером, но уже несколько месяцев был прикован к постели и, в общем-то, стал для семьи обузой…

Фаркар покосился на нетерпеливо дёрнувшегося Грегори.

— Похороны должны были состояться утром. Родственники покойного, войдя в морг, увидели, что он лежит не на спине, а на животе, раскинув руки крестом. Создавалось такое впечатление, будто он… ожил. То есть так решила семья. Пошли слухи о летаргическом сне; говорили, будто Тикер проснулся и, увидев себя в гробу, так испугался, что умер уже взаправду.

— Конечно, всё это чушь, — продолжал Фаркар. — Смерть была засвидетельствована местным врачом. Однако, когда на эти слухи обратили внимание, оказалось, что в округе давно уже поговаривают о том, что трупы «шевелятся», то есть утром лежат не так, как лежали вечером.

— «Давно» — значит, сколько времени? — спросил инспектор.

— Установить невозможно. Об этом говорили в Шелтеме, в Диппере. В начале января тамошняя полиция провела расследование, правда довольно небрежное, потому что к делу поначалу никто всерьёз не относился. Показания местных жителей были достаточно абсурдны и противоречивы. Короче, результатов расследование не дало. В Шелтеме говорили о некоем Сэмуэле Филзи, умершем от разрыва сердца. Он якобы перевернулся в гробу в ночь под Рождество. Могильщик, утверждавший это, известен как горький пьяница, показания его подтвердить никто не мог. В Диппере речь шла о трупе женщины, страдавшей психическим расстройством; утром её нашли на полу возле гроба. Поговаривали, что это сделала падчерица, из ненависти; она будто бы прокралась в морг и выбросила тело из гроба. Короче, сориентироваться во всех этих слухах и сплетнях просто невозможно. Каждый опрашиваемый сообщал фамилию якобы очевидца, а тот отсылал к другому, и так без конца.

— Дело, вероятно, закрыли бы, — Фаркар говорил уже не так медленно, — но шестнадцатого января в Трикхилле исчез из морга труп некоего Джеймса Трейли. Следствие вёл сержант Пил. Труп был вынесен из морга между двенадцатью ночи и пятью утра, когда сотрудник похоронного бюро обнаружил его исчезновение. Покойному было… пожалуй, лет сорок пять…

— У вас какие-нибудь сомнения? — спросил главный инспектор. Он сидел, опустив голову, и, казалось, любовался своим отражением в полированной столешнице. Фаркар откашлялся.

— Нет, никаких… я говорю то, что мне сообщили… Причина смерти — отравление светильным газом. Несчастный случай.

— Вскрытие? — поднял брови главный инспектор. Слегка наклонившись, он дёрнул за рычаг и приоткрыл фрамугу. В застоявшийся, нагретый воздух ворвалась влажная струя.

— Вскрытие не производилось, но документально удостоверено, что это был несчастный случай. Через шесть дней, двадцать третьего января, в Спиттауне исчез труп двадцативосьмилетнего Джона Стивенза, рабочего винокуренного завода, который днём раньше отравился при очистке котла. Смерть наступила в три, тело отвезли в морг, где смотритель в последний раз видел его около девяти вечера. Утром тела уже не было. И в этот раз следствие вёл сержант Пил, и опять обнаружить ничего не удалось. Тогда мы ещё не думали, что можно связать эти два происшествия с предыдущими…

— Может, пока воздержимся от комментариев? Это бы облегчило и ускорило рассмотрение фактов, — вежливо улыбнувшись, заметил главный инспектор. Его небольшая тонкая рука лежала на столе. Грегори невольно засмотрелся на неё — старческая, совсем бескровная, без рисунка кровеносных сосудов…

— Третий случай произошёл в Ловринге. Это уже Большой Лондон. — Фаркар докладывал нудным, бесцветным голосом, словно потеряв интерес к своему затянувшемуся сообщению. — У медицинского факультета там новая прозекторская. Из неё исчез труп пятидесятилетнего Стюарта Алони, матроса, умершего от неизлечимой тропической болезни, которой он заразился в Бангкоке. Это произошло второго февраля, через девять дней после случая в Спиттауне, точнее, в ночь со второго на третье. На этот раз делом занялся Скотленд-Ярд. Следствие вёл лейтенант Грегори, которому позже было поручено ещё одно дело: об исчезновении двенадцатого февраля трупа из морга пригородного кладбища в Бромли. Трупа женщины, умершей после операции рака.

— Благодарю вас, — сказал главный инспектор. — А почему нет сержанта Пила?

— Он лежит в больнице. — сообщил Грегори.

— Да? А что с ним?

Лейтенант заколебался.

— Я не совсем уверен, но, кажется, что-то с почками…

— Ну теперь ваша очередь, лейтенант. Расскажите, пожалуйста, о ходе расследования.

Грегори откашлялся, набрал полную грудь воздуха, стряхнул пепел рядом с пепельницей и неожиданно тихо произнёс:

— Ну, хвастаться мне нечем. Трупы всегда исчезали ночью. Никаких следов вообще и тем более следов взлома не обнаружено. Да в моргах это и лишнее. Двери в них или вообще не запираются или запираются на такие замки, что даже ребёнку не составит труда открыть их гвоздём..

Прозекторская была заперта, — впервые подал голос полицейский врач Соренсен. Он сидел, чуть откинув голову (так её уродливая редькообразная форма была меньше заметна), и кончиками пальцев осторожно массировал набрякшие мешки под глазами.