30 лет до нашей встречи - Игорь Викторович Бажан

Глава 1. Икра

На балкон, сквозь листья мокрого после дождя орешника, заглядывает шикарное лето. Я пялюсь на «ковер» на стене – они висели у каждого в комнатах, плюшевые, с оленями.

Точно помню, вчера был мой день рождение – мне ровно 3 года и первая, отчетливо запомнившаяся моя мысль:

– Мне три года, и что я за эти три года сделала в мире?

Бред, но, ни разу в жизни, столь глобальный вопрос не прилетал больше в мою бедовую головушку.

4 года…

–Ой, ой, ой… Мамаша, да как же Вы допустили подобное! А еще медик в санатории, да еще и именно этой туберкулезной направленности – сапожник без сапог! – врачиха распинала и без того бордово-красную и сопливо-зареванную маму.

5 лет…

– Да как же так можно! Срочно менять климат, ей Кавказ противопоказан – категорически! Она год уже в санатории, но лечение только стабилизировало ее состояние. Икру каждый день даете?

Икра… буэ… черная, блестящая, в трехлитровой банке, каждый обед под наблюдением  40 пар глаз таких же, как и я туберкулезников, я ем ее ложкой в присутствии моей матери в общей столовой.

Она работала в этом же санатории секретарем-делопроизводителем. Уж откуда и на какие средства мои родители это чудо в банке достали – история пойдет дальше. А вот чувство стыда, что я «жру» икру и моя мама меня ею пичкает – ненавистно мне до сих пор.

Вердикт лечащего врача – срочно менять климат. Первый вариант – сухой, жаркий, пустынный Узбекистан или второй вариант – морозный, сухой Север. И я, исхудавшая до вида голодной глисты в скафандре, вечно кхекающая немочь, с кругами под глазами, которая упорно не желает жрать.

Думаете легко было родителям решиться уехать из так недавно полученной 3-х комнатной шикарной квартиры с двумя детьми? Думаете сразу? Ога! И счас!

Я позже узнала, откуда появилось то «чудо в банке». Отец с двумя друзьями залезли в государственный питомник саженцев Госфонда, в соседнем колхозе. И украли более 100 штук. Каждый саженец по 100 рублей и это не нынешние деньги, а оклад хорошего инженера. Грозило каждому по 10 лет с конфискацией имущества. А деньги и были нужны на эту проклятую черную икру для меня.

Все это я слышала из туалета, когда подслушивала, как мать разоряется на отца и судорожно звонит дядьке (Владимиру Ивановичу), просит спасти отца от суда. Я о нем ранее и не знала, и думала, что баб Тоня и вовсе была одним ребенком в семье, моя бабуленька. А мама все продолжала умолять дядьку, и его раскатистый баритон я слышала даже сквозь тонюсенькую стену:

 Танюша, ну ты же знаешь я не всесильный (врал, министр юстиции, стервец!), я, конечно, нажму куда надо и помогу, но лучше будет если муж твой исчезнет на пару-тройку лет. Как куда? Да чем дальше – тем лучше.

Глава 2. Папа

А жрала я только у папы. Грудь мамы я выплюнула примерно в 4 месяца, после того как у меня вылечили первое воспаление легких, подхваченное мной прямо в родовом зале – по жаркому лету. Жарко было акушеру – окошечко открыли… А меня оставили на сквозняке… Что? Бывает, и не только такое бывает.

Перестала я брать грудь совсем. Вот чем кормить 4-месячную дитенку в 75 году? В наличии – козье молоко, коровье, смесь «Малютка» была в диком дефиците… А что делать если стеклянных бутылок не было, да что там бутылок – не было латексных пустышек. Но у нас – была, мама с работы принесла (подарили) и ее я ни в какую – тьфу и нафиг…

Мать билась в тихой истерике и поднимала всех знакомых медиков на уши, как и чем кормить и как? Это сейчас есть смеси, баночки, безлактозные, безглютеновые да и еще бог знает какие прибамбасы. Но не тогда.

Тюря… Знаете о такой еде для младенцев? Я вот тоже нет. А пришлось узнать от отца, когда он, придя после суток, увидел в холодильнике молоко, налитое в его большую кобальтовую кружку. В такой обычно мама ему оставляла либо бульон, либо магазинное молоко из бутылки. Он, деловито покрошив в кружку сухари и посыпав их сахаром, смачно наворачивал на кухне.

– Все! Я не могу так, Вов! Она орет и орет как резанная и ничего не ест. Я ее ненавижу, забери ее хоть на полчаса, – и, всучив меня к отцу, мама вылетела из квартиры куда глаза глядят.

– Ну, чо, доча! Будем есть? – весело улыбаясь и шевеля шикарными усами, спросил у меня папа, – у меня не забалуешь! Вон, смотрю, сухарь с усов стащила, значит и «тюрю» будешь!

В ход пошла марля, пережеванный отцом сухарь, вымоченный в молоке из кружки и веселый хохот папы, который периодически опуская в молоко мешочек с сухарем, умудрился накормить меня до «отвального» состояния и засыпания прям с этой тюрей во рту.

– Вов, а где ты молоко-то взял?

– Ну как где, вот тут, в своей кружке, – продолжая меня держать на руках и допивая последний глоток.

– Молока я сегодня и не покупала, я только цедилась… ой!

– Чего теперь ойкать-то? Вкусное было… сладенькое, чего ей не нравится? А чем и как кормить завтра – поняла? Вот так и делай – пожевала, свернула мешочек и в молоко.

Как-бы не так! После первой тюри мамы я упорно не желала вторую. Ни с молоком, ни без него и даже из тяжело добытой стеклянной бутылки с соской, проколотой шилом – никак. Орала диким криком, до тех пор, пока отец не пожевал сам.

– Вот и будешь ее «жевками» своими кормить, ни у меня, ни у тещи она тюрю не берет.

Вот так и кормил, почти до 3 лет, что поделать, он жует, а я вытаскиваю. Поэтому мама и звала «папина дочка», мало того, что хотел, так и сделал дочь, мало того, что назвал сам, так еще и сам выкормил с самых первых моих дней.

До злополучной этой икры.

После разговора с Владимиром Ивановичем было все же принято решение – папа едет на Север. На вахту. На 15 дней в месяц – по вахте. А мама остается на Кавказе со мной и братом до того момента, пока папе не дадут семейного общежития. Но все оказалось еще интересней.