О чем мы говорим, когда говорим об Анне Франк - Натан Энгландер

Натан Энгландер

О чем мы говорим, когда говорим об Анне Франк

Чуть ли не с порога Марк развернул целую лекцию об израильской оккупации. Они с Лорен из Иерусалима, а все, кто оттуда, считают себя специалистами по этому вопросу.

Вот он с суровым видом покачивает головой:

— Если б у нас было все то, что есть тут у вас во Флориде…

Замолкает.

— Ну да, вообще б никаких проблем.

— Да есть у вас там все, что и у нас, — говорю я ему. — Все есть. Солнце и пальмы. Старые евреи, апельсиновые сады, ужасные водители. Хотя израильтян у нас сейчас побольше, чем у вас там.

Дэбби, жена, касается моей руки. Это сигнал такой — взял неверный тон, кого-то прервал, выдал секрет, неудачно пошутил. Знаки эти поступают постоянно, и мне даже странно, что Дэбби вообще когда-либо отпускает мою руку.

— Да уж, — говорит Марк, — сейчас у вас точно все есть, даже террористы.

Бросаю взгляд на Лорен. Это с ней моя жена дружит, и это она должна сейчас вмешаться. Но Лорен и не думает посылать мужу сигналы. Двадцать лет назад они с Марком уехали в Израиль и обратились в хасидизм — с тех пор они не прикасаются друг к другу на людях. И уж точно не будут сейчас, для разрядки обстановки.

— Мохамед Атта здесь ведь жил до сентября 2001? — вопрошает Марк и тычет пальцем в воображаемые дома. — Голдберг, Голдберг, Голдберг, о — Атта! И как это вы его проворонили?

— Другой конец города.

— Вот и я о чем. Вот, что есть у вас, и чего нет у нас — «другой конец города», «другая сторона дороги», «там и здесь».

Марк погладил гранит столешницы, выглянул из кухни в гостиную, потом в столовую и уставился через кухонное окно на бассейн во дворе.

— Такой огромный дом — и всего один сын! Представляешь?

— Нет, — отвечает Лорен поворачиваясь к нам. — Вы бы видели, где мы с десятью живем, — как бы оправдывается она.

— Десять детей… — удивляюсь я. — Здесь в Штатах мы бы вам реалити-шоу организовали. Насобирали б денег на жилье побольше.

Жена тянет меня за рукав.

— Фотографии, — говорит Дэбби, — хочу посмотреть на ваших девочек.

Лорен идет в гостиную за сумочкой, и мы все за ней.

— Нет, ну ты представляешь, — восклицает Марк, — десять дочерей!

Тут он начинает мне нравиться, и я решаю, что подожду с выводами.

Лорен и Дэбби возобновили старую дружбу в Фейсбуке и по Скайпу. В детстве их было не разлучить, все школьные годы месте — в иешиве для девочек. Сначала в Квинсе, потом ездили в метро на Манхэттен.

Они были лучшими подругами, пока Дэбби не вышла за меня и не отдалилась от религии. Лорен же вышла замуж за Марка. Отбыли они на Святую Землю, и стали сначала ортодоксальными, а затем и ультра-ортодоксальными евреями. (Прямо как стиральный порошок в новой упаковке: «Ортодокс-ультра®», теперь с усиленной заживляющей силой!) Вот из-за всего этого мы должны называть их Шошана и Иерушам, что Дэбби и делает. Я же просто стараюсь не обращаться к ним по имени.

— Принести воды? — предлагаю я. — Банку кока-колы?

— Ты кому? — интересуется Марк.

— Да вам обоим. Есть виски. Виски же кошерно, нет?

— Даже если нет, я его быстро окошерю, — Марк напускает на себя беспечный вид. Скинув свою огромную черную шляпу, он плюхается на диван в гостиной.

Лорен, раздвинув жалюзи, разглядывает двор.

— Две девчонки с Форрест Хилл… Кто бы мог представить, что у нас будут взрослые дети?

— Тревору шестнадцать, — отзывается Дэбби. — Выглядит как взрослый, считает себя взрослым, но нас он еще не убедил.

— Ну тогда, кто бы мог подумать: наши дети будут считать, что кокосовые орехи во дворе и ящерицы в доме — это нормально?

В этот момент Трев вваливается в гостиную всеми своими шестью футами роста. Клетчатые пижамные штаны волочатся по полу, майка вся в дырках. Он только что проснулся, и, судя по его виду, он не уверен, не снится ли ему все это.

— У нас гости, — объявляем мы.

Трев застывает, разглядывая незнакомца в черном костюме с бородой ниже пояса. Переводит взгляд на Лорен. До сегодняшнего дня я и сам-то ее видел только один раз — на нашей с Дэбби свадьбе. И вот, после десятерых детей и тысячи шабатов, она в нашей гостиной — грузная, в неказистом платье, в огромном блондинистом парике под Мэрилин Монро… Я и сам остолбенел, когда они вошли. Сынуля же наш просто не в силах скрыть шока.

— Привет, — мямлит он.

Дэбби бросается к нему, приглаживает ему волосы, обнимает.

— Треви, это моя любимая подруга детства, Шошана. А это…

— Марк, — подсказываю я.

— Иерушам, — поправляет меня Марк, протягивая руку.

Трев отвечает на его рукопожатие и вежливо протягивает руку Лорен, но его рука так и повисает в воздухе под ее взглядом.

— Я не подаю руку мужчинам, — поясняет Лорен. — Но я очень рада тебя видеть, прямо как собственного сына. Правда.

И тут она начинает плакать. По-настоящему. Они с Дэбби бросаются друг к другу в объятия, и Дэбби тоже вся в слезах. Мы, мужчины, стоим в замешательстве, пока Марк, взглянув на часы, не сжимает Трева за плечо, крепко так, по-мужски.

— Спим до трех по воскресениям? Мы тоже в твоем возрасте бывало… Резвились по ночам.

Трев вопросительно смотрит на меня. Я собираюсь было пожать плечами, но при Марке не смею. Трев бросает на нас презрительный взгляд и направляется к выходу.

— На тренировку, — бросает он мне, снимая ключи от машины с крючка у гаражной двери.

— Полный бак! — кричу ему в догонку.

— Тут можно за руль с шестнадцати? С ума сошли, — фыркает Марк.

— Ну, так какими судьбами? — завожу я разговор. — После стольких-то лет?

Я на безопасном расстоянии от Дэбби, но от выражения на ее лице мне никуда не деться.

— Что, я должен был в курсе? Черт, Дэбби мне что-то говорила… Ну точно говорила. Виноват.

— Это все из-за матери, — отвечает Марк. — Мать совсем плоха, и отец стареет, хотя раньше приезжали к нам сами каждый год на Суккот, ну ты понимаешь.

— Я в курсе праздников.

— Ну да, они приезжали на Суккот и на Песах. Теперь состарились, летать больше не могут, ну я и решил их навестить, пока они живы. Мы в Штатах не были уже…

— Да уж, — соглашается Лорен. — Подумать страшно, как давно не были. Лет десять. Нет, двенадцать. С детьми не поездишь, пока не подрастут хотя бы старшие. Это вообще в первый раз, — говорит она, плюхаясь на диван, — в первый раз за все это время, что мы не под одной крышей с детьми. Вот это да… Нет, серьезно, ужасно странно. Аж голова кружится. Под «кружится» я имею ввиду, — Лорен встает и кружится по-девчачьи, — просто крыша едет.

— Как ты справляешься? — интересуется Дэбби. — Десять детей! Ужасно интересно.

И тут меня осеняет.

— Я забыл принести выпить, — говорю я Марку.

— Ну да, выпить. Вот как мы справляемся, — отзывается Лорен.

Мы снова на кухне — за столом и за бутылкой водки. Я не пью днем по воскресениям, но зная, что предстоит целый день в компании Марка, я, пожалуй, не откажусь. Дэбби тоже себе наливает, но у нее свои причины. Они с Лорен ностальгируют по веселому прошлому. По тому маленькому отрезку времени, который они, две только что оперившиеся молодые особы, провели в Нью-Йорке на пороге взрослой жизни. Видно было, как они счастливы снова быть вместе, как они празднуют встречу и захлебываются от эмоций.

— Мы вообще-то себе этого не позволяем, — оправдывается Дэбби, уговаривая уже вторую рюмку. — Это редкость в последнее время. Мы стараемся вообще не употреблять алкоголь при сыне. У него переходный возраст, и лучше при нем не пить. У него вдруг проснулся интерес ко всему этому.

— А я рад, что он хоть чем-то интересуется, — замечаю я.

— Я имею ввиду, что мы не должны демонстрировать подростку, что выпивать — это здорово, — протестует Дэбби.

Лорен улыбается, поправляя парик.

— А им хоть что-то в нас здорово?

Я смеюсь в ответ. Правда, она мне все больше и больше нравится.

— Это все ваши возрастные ограничения виноваты, — вступает Марк. — Все эти американские пуританские штучки: запрет на алкоголь до 21 года, например. В Израиле никому до этого дела нет, так молодежь и внимания на алкоголь не обращает. Кроме иностранных рабочих по пятницам, никого и не увидишь пьяным.

— Иностранных рабочих и русских, — добавляет Лорен.

— Ах да, русские иммигранты. Это вообще отдельный разговор. Многие из них и не евреи даже.

— Как это? — интересуюсь я.

— Ну это все наследование по материнской линии, — начинает объяснять Марк. — Эфиопы, например — обращенные евреи.

Дэбби не хочет о политике. Она сидит напротив меня, я — между гостями, так что ей пришлось перегнуться через наш круглый стол, чтобы схватить меня за руку.

— Налей мне еще, — просит она.