Майор Ватрен - Арман Лану

Арман Лану

Майор Ватрен

РОМАН

Арман Лану — не начинающий писатель. Его перу принадлежат несколько романов и поэм, беллетризованная биография Золя, книга очерков о Париже. Все эти произведения написаны после войны. Роман «Майор Ватрен», вышедший в свет в 1956 году и удостоенный одной из самых значительных во Франции литературных премий — «Энтералье», был встречен с редким для французской критики единодушием. «Это большой многоплановый роман о войне, о любви, но прежде всего о патриотизме, — подчеркивалось в литературном еженедельнике „Леттр франсез“. — Мы давно не встречали столь значительного произведения. Арман Лану владеет подлинным мастерством романиста. Он умеет отбирать то, что надо, — это сжатая, конденсированная книга. Его роман не просто авторская удача, он показывает нам, каковы возможности современного реализма».

Почти во всех рецензиях отмечались талантливость и правдивость этой книги, являющейся плодом глубокого. раздумья над проблемами, поставленными последней войной перед французским обществом.

Герои романа — командир батальона майор Ватрен и его помощник, бывший преподаватель литературы лейтенант Франсуа Субейрак — люди не только различного мировоззрения и склада характера, но и враждебных политических взглядов. Ватрен — старый кадровый офицер, католик, консерватор; Субейрак — социалист и пацифист, принципиальный противник любых форм общественного принуждения. Участие в войне приводит обоих к тому, что они изменяют свои взгляды. Все, чем жил майор Ватрен, рухнуло в первые же дни войны. В романе ярко показано, как немногословный, суровый майор Ватрен вынужден в конце своего жизненного пути признать несостоятельность своих прежних убеждений.

Столь же значительную эволюцию проделывает и Субейрак. «Теперь я знаю, что это не только ваша, но и моя война, — говорит он в конце романа майору Ватрену. — Я должен воевать, чтобы защитить родину, на которую напал враг». Франсуа Субейрак приходит к выводу, что В мире, в котором он живет, нет места пацифистскому прекраснодушию. С агрессором следует бороться беспощадно, ибо в противном случае очень легко стать его сообщником.

Многие проблемы, над которыми так мучительно бьются герои романа Лану, для советских читателей давно решены. Это, однако, Не снижает интереса и значения талантливой книги Лану; автор сумел убедительно показать поведение своих героев в условиях, когда каждому из них пришлось для себя и по-своему решать, как говорят, французы, «конфликты совести», поставленные перед ними войной.

Часть первая

Ночь в Вольмеранже

Франсуа Субейрак вытер лоб. Было еще жарко, хотя там, далеко на западе, за горами, солнце уже опускалось в море.

Франсуа вспомнил о зеленом луче своего детства… Городок со странным названием Сен-Мишель-Шеф-Шеф, темные хрустящие галеты, ракушки, которые ешь сырыми, прямо тут же на скалах, добравшись до них вплавь. Ах это море! Эта девочка, розовая, как гвоздичка, — красотка из протестантской колонии Нанта… «Если я когда-нибудь выберусь отсюда, — подумал Франсуа, — я вернусь в Сен-Мишель-Шеф-Шеф… Мои счеты с зеленым лучом еще не кончены».

Солдат, шагавший рядом, тихонько кашлянул — наверно, Франсуа заговорил вслух… Так вот, удастся ли ему выбраться отсюда? Месяц назад, в самые опасные дни, он не сомневался в этом. Даже во время атаки на ОП-2, когда немцы обрушились целой ротой на его взвод и убили у него троих ребят, они сами оставили тогда на месте дюжину трупов, — даже тогда Франсуа не верил в свою смерть. Теперь он уже не был так спокоен: может быть, смерть поджидала его не на востоке, а в стороне заходящего солнца и зеленого луча, там, где она была бы особенно нелепа.

Франсуа вдруг перестал замечать солнце, хотя оно еще не село. Широкие лучи, подобно мечам, рассекали небо, и большая, покрытая холмами, горбатая долина окрашивалась в синий цвет церковного витража и зеленовато-голубые тона, напоминавшие о «зеленом охотнике» этих сказочных мест. Солнце скрылось за холмом, по которому, высунув язык и едва волоча ноги, плелись солдаты бравого батальона. Издалека доносилось звериное рычание: это била немецкая артиллерия.

— Здесь все-таки лучше, чем на ОП-2, — сказал Верлом, — а вы как думаете, господин лейтенант?

Верлом говорил фальшивым тоном, как плохой актер, изображающий крестьянина. Этот неуклюжий парень с Соммы, с маленькими хитрыми глазками, выделяющимися на его тупом лице, пыхтел, как боров, и волочил ногу.

— Ах, господин лейтенант, не могу больше… Сил нет — всё!

Шедшие рядом с ним пехотинцы засмеялись. Верлом, шатаясь, поплелся к кювету, поросшему зеленой травой.

— Ну-ка, Верлом, еще маленькое усилие, — сказал лейтенант.

Франсуа Субейрак отлично понимал в чем дело: каждый раз разыгрывалась одна и та же комедия. Верлом прикидывался, что больше не может идти — нет сил. Лейтенант в свою очередь делал вид, будто дает ему нагоняй. Тогда Верлом выпрямлялся и, поглядев на лейтенанта смеющимися глазками, хвастливо заявлял:

— Ничего, господин лейтенант, еще не пришел тот денек, когда у Верлома силенок не хватит. Что верно, то верно — это уж я вам говорю.

Сегодня этот номер не имел успеха. Верлом, пройдоха и трус, который всегда устраивался за счет других, слишком много ныл и бахвалился. На передовых он вел себя очень осторожно. Теперь, когда бравому батальону ничто не угрожало, он снова принялся за свои фокусы. После сорокакилометрового ночного перехода Верлом паясничал, зубоскалил, строил рожи и без стеснения выражал свою радость. Его лицо сангвиника снова стало багровым. Вчера еще фермер Верлом был зеленым от страха.

Товарищам не хотелось смеяться. Но Верлом продолжал паясничать:

— Мы идем по правильной стороне, что — нет? Верно, господин лейтенант? Ведь самое главное — идти по правильной стороне!

Лейтенант Субейрак не ответил. Этот тип вызывал у него отвращение. «Твоя шкура не очень-то привлекательна, Верлом, но она еще цела. Поэтому ты так доволен».

Верлом, словно услышав то, что подумал офицер, тотчас заорал:

— Они возьмут мое сало, но шкуру они не получат, господин лейтенант, нет, не получат, господин лейтенант, нет, господин лейтенант!..

Солдаты шли так, словно тащили друг друга: заплечный мешок и крутой подъем придавали им вид горбунов, обеими руками они цеплялись за нагрудные ремни, их каски были сдвинуты на затылок, по склоненным лицам струился пот, неуклюжие и измученные, они едва волочили ноги. Так плелись они в этом торжественном освещении, гораздо более подходившем для вступления крестоносцев в Константинополь…

Да, эта рота уже не выглядела такой бодрой, этот бравый батальон уже не был таким бодрым, после того как он три раза побывал на передовых и дважды вступал в соприкосновение с противником!

— Мы скоро придем, господин лейтенант? — спросил Сербрюэн и добавил скороговоркой тоном старого служаки-балагура: — У меня уж ступни въехали в икры, икры в коленки, коленки в ляжки, ляжки въехали в кухню, а кухня — в закусочную! Все вдвинулось одно в другое, как в морском бинокле… Селезенка у меня увеличилась, а печенка стала как деревянная.

Несмотря на свою фламандскую фамилию, Сербрюэн был парижанином. Полк формировался главным образом из крестьян и шахтеров окрестностей Денена и Валансьенна, однако по прихоти мобилизационных властей в нем оказалось несколько парижан и эльзасцев. Был даже один человек из Шаранты. Он находился под наблюдением (графá «Б» — революционер). Из всех солдат он был самым добродушным, самым услужливым, веселым и дисциплинированным.

— Осталось не больше двух километров, — ответил Субейрак.

В косогорах таятся для пехоты скрытые неприятности: думаешь, что ты уже взобрался наверх, а оказывается, нужно опять карабкаться! По обеим сторонам дороги стояли огромные яблони с запыленной листвой. Солдаты шли гуськом. В уставе говорится о «построении подразделения на марше при приближении к цели». Правда, они-то не приближались, а удалялись, но это не имело значения.

Яблони означали близость деревни, скрытой за подъемом. Субейрак ускорил шаг, несмотря на дрожь в коленях и усталость, которая жгла ступни, сводила мускулы. Обогнав своих солдат, он поднялся на вершину холма. Кровь стучала в висках, ремешок каски прилип к подбородку. Отсюда были видны сливавшиеся с горизонтам синие горы и на их фоне маленькая деревушка — сбившиеся в кучу коричневые, словно лакированные домики, покрытый мхом замок с приземистой церквушкой — деревня, которую хотелось подержать на ладони, тихонько приговаривая: «Деревня, деревня, деревня…» Субейрак подошел к выбеленному дорожному знаку и прочитал: