Том 1. Тихие зори - Борис Зайцев

Борис Константинович Зайцев

Собрание сочинений в пяти томах

Том 1. Тихие зори

От составителя

Литературное наследие Бориса Константиновича Зайцева огромно и остается доныне недостаточно исследованным. Пятьдесят названий его книг на русском языке и более двадцати на других языках описаны в библиографии Рене Герра (Париж, 1982). Кроме того, Зайцев опубликовал в журналах и газетах многие сотни рассказов, эссе, очерков, статей, писем, заметок, не вошедших в книги, но заслуживающих внимательного изучения и издания, ибо в них отражен наш бурный XX век, отражен глазами человека умного и наблюдательного, активного участника многих важных событий литературной и общественной жизни России и русского зарубежья.

Издание Собрания сочинений Б. К. Зайцева предпринималось не однажды, но впервые оно выходит в таком значительном объеме, с достаточной полнотой охватывая все многообразие его творческого наследия. Первый семитомник Зайцева был выпущен в 1916–1919 гг. «Книгоиздательством писателей в Москве»; второй – в 1922–1923 гг. издательством З. И. Гржебина в Берлине. Оба этих собрания представительно подводили итог всему, что было создано выдающимся русским прозаиком за двадцать лет работы, до его вынужденного изгнания.

В эмиграции Б. К. Зайцев за труженические полвека создает едва ли не самое свое значительное. «Я рано начал писать, – вспоминает он, – но зрелости художнической достиг поздно. Все, что написано более или менее зрелого, написано в эмиграции… И ни одному слову моему отсюда не дано было дойти до Родины». Вот почему особо следует отметить, что Собрание сочинений Зайцева, выпускаемое издательством «Русская книга», выполняет ответственную и огромной важности задачу – впервые знакомит читателей с десятками произведений писателя, никогда в России не издававшихся или изданных лишь в последние годы. Это в первую очередь его семь романов: «Дальний край» (1912), «Золотой узор» (1923), «Дом в Пасек» (1933), автобиографическая тетралогия «Путешествие Глеба» («Заря», 1937; «Тишина», 1948; «Юность», 1950; «Древо жизни», 1953), книги странствий «Италия» (1923), «Афон» (1928), «Валаам» (1936), художественные жизнеописания «Преподобный Сергий Радонежский» (1925), «Жизнь Тургенева» (1932), «Жуковский» (1951), «Чехов» (1954), книги мемуаров «Москва» (1939), «Далекое» (1965), «Повесть о Вере» (1967) и «Другая Вера» (1968).

Во все периоды его большого жизненного и творческого пути очень многое из того, что он создал, становилось предметом острых споров и обсуждений среди критиков, литераторов, читателей. Поэтому написанное о нем – это тоже сотни названий. О его рассказах, повестях, романах, пьесах высказывались Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, Л. Андреев, А. Белый, А. Блок, В. Брюсов, И. Бунин, 3. Гиппиус, А. Горнфельд, М. Горький, П. Коган, Е. Колтоновская, А. Куприн, А. Луначарский, М. Морозов, К. Мочульский, Б. Пастернак, Ф. Степун, Г. Струве, И. Тхоржевский, Г. Чулков, К. Чуковский, Эллис (Л. Л. Кобылинский) и др. «Число отдельных печатных отзывов и рецензий, юбилейных статей и пр. необозримо, как в России, так и в зарубежной прессе», – писал Зайцев.

Отбирая для данного Собрания сочинений лучшее из написанного Зайцевым и наиболее характерное для его творческой манеры, составитель руководствовался прежде всего тем, в какой последовательности сам писатель размещал свои произведения в большинстве сборников и в томах собраний сочинений (главным образом, соблюдая хронологический принцип, но изредка и вполне объяснимо нарушая его). Авторский принцип построения книг подтвержден многократно в письмах, автобиографиях, в его работе над композицией и составом сборников. Учтены также суждения его критиков, литературоведов.

Составитель провел максимально возможную сверку текстов первоизданий с последующими изданиями (эта работа в ряде случаев затруднялась тем, что в библиотеках России рукописей и книг Зайцева – особенно тех, что вышли в зарубежье, – крайне мало). Почти каждое его произведение имеет свою издательскую историю, интересную с текстологической точки зрения: когда и какого характера вносились в них автором редакторские изменения. Вот некоторые примеры: при жизни автора рассказ «Волки» переиздавался и у нас, и за рубежом 8 раз, повесть «Аграфена» – б раз; также по б раз перепечатывались и редактировались «Белый свет», «Голубая звезда», «Авдотья-смерть», «Путники»; 9 раз – «Тихие зори» и «Улица св. Николая», 5 раз – «Преподобный Сергий Радонежский».

В текстах собрания в основном сохранены авторская орфография и особенно пунктуация, на своеобразие которой обратил внимание еще Ю. И. Айхенвальд: «Показательна в этом отношении одна внешняя деталь у него: знак остановки, знак препинания, запятую он ставит там, где грамматика на это его не уполномачивает. Зачем, например, отдыхать писателю и читателю, зачем медлить обоим перед столь маленьким и нетрудным мостиком, как „и“, в сочетаниях: „было солнечно, и тепло“, „прекрасная жизнь, и любовь“, „милый, и грустный звук“, „пахло духами из комода, и липовым цветом“, „она все приняла, и поняла“, „славный, и кроткий русский вечер“? На таких коротких расстояниях запятые как будто неуместны; но всякий почувствует, однако, что ими осуществляемые паузы – не пустоты, которых боится природа и искусство, а наполнены они каким-то душевным содержанием, имеют свой психологический смысл» (Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. Т. 3. 4-е изд. Берлин, 1923. С. 220).

В примечаниях к каждому произведению Зайцева указывается, где оно впервые опубликовано и по какому изданию текст воспроизводится в собрании.

В подготовке собрания многообразное и заинтересованное участие приняли дочь писателя Наталья Борисовна Зайцева-Соллогуб, его внук профессор Сорбонны Михаил Андреевич Соллогуб, предоставившие составителю более двухсот материалов из парижского семейного архива, а также многолетний друг семьи Зайцева, тонкий знаток и ценитель его творчества профессор Евгения Кузьминична Дейч. Составитель и издательство «Русская книга» выражают им искреннюю признательность и благодарность.

Т. Прокопов. Восторги и скорби поэта прозы

Скорби, слез при этом я не видал, а была лишь умножавшаяся как бы до восторга любовь, но до восторга спокойного, восполнившегося, созерцательного.

Цветут ли человеческие души, – ты даешь им аромат; гибнут ли, – ты влагаешь восторг. Вечный дух любви – ты победитель.

Из долгого небытия, незаслуженного забвения длиною в семь десятилетий возвращается в нашу культуру имя Бориса Константиновича Зайцева (1881–1972), мастера акварельной, поэтической, мудрой прозы, которой восхищались и самые взыскательные из современников писателя. Сегодня мы можем прочитать, с каким неравнодушным вниманием следили за стремительным ростом его таланта Чехов и Короленко, Блок и Брюсов, Андреев и Бунин. В последние полвека своей долгой жизни (а прожил он девяносто один год и умер в Париже) самой светлой мечтой Зайцева было хоть что-нибудь из своих, как он выражался, «писаний» увидеть изданным в России. Не дождался. Как не дождались и многие, чье творчество составило «ту полосу, – по выражению Зайцева, – русского духовного развития, когда культура наша в некоем недолгом „ренессансе“ или „серебряном веке“ выходила из провинциализма конца XIX столетия к краткому, трагическому цветению начала XX-го».

Наконец-то мы открываем для себя наследство, от которого, обкрадывая российскую культуру, десятилетия нас принуждали отрекаться. Вспомним, как агрессивно выкорчевывались все ростки не только инакомыслия, но и простейшего разномыслия: всё выравнивалось в духовной сфере, выстраивалось по ранжиру, окрылялось лживым оптимизмом. И вот теперь только, – огорчаясь, что так поздно, и радуясь, что дождались, – мы все глубже осознаем: русская литература XX века немыслима без тех, кто обогащал ее, находясь в изгнании, – без Ивана Бунина и Вячеслава Иванова, Ивана Шмелева и Алексея Ремизова, Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус, Александра Амфитеатрова и Михаила Арцыбашева, Георгия Иванова и Владимира Набокова, Владислава Ходасевича и Георгия Адамовича… И, конечно же, немыслима она без Бориса Зайцева, большого русского писателя, возглавляющего скорбный список замолчанных и оболганных.

В интереснейшую пору вступил Борис Константинович Зайцев на свою творческую стезю. Только что отснял, отшумел девятнадцатый – золотой! – век русской литературы, навсегда вписавший в мировую культуру имена своих гигантов. Наступил век новый. Что-то будет? В апреле 1897 года Л. Н. Толстой записал: «Литература была белый лист, а теперь он весь исписан. Надо перевернуть или достать другой»[1].