Дело о пропавшем ожерелье - Жак Фатрелл

Дело о пропавшем ожерелье

Жак Фатрелл

Мистер Брэдли Каннингем Лейтон был умным человеком. Это признавали даже его заядлые враги. Скотланд Ярд, к примеру, не только признавал, что он умен, но даже настаивал на этом. Причем настойчивость эта, также не была лишена энтузиазма, поскольку, по словам Герберта Конвея, одного из старших инспекторов Ярда, Лейтон был скользким — «таким скользким, что даже лед показался бы наждачной бумагой в сравнении с ним». Неизвестно, был ли осведомлен мистер Лейтон об этом изысканном комплименте или нет. Вполне возможно, что был, хотя он никогда об этом не упоминал. Он был хорошо воспитанным джентльменом и был осведомлен о многих вещах, о которых предпочитал не упоминать.

Внешне мистер Лейтон удостоился чести иметь сходство с безукоризненным театральным злодеем. Однако, Скотланд Ярд расценивал его умственные способности как гениальные, что ставило мистера Лейтона намного выше какого-то фигляра с сигаретой, которого ничего не стоило вывести на чистую воду. Мистера Лейтона еще ни разу не удалось вывести на чистую воду. Возможно, именно поэтому Скотланд Ярд признавал его гениальность и был готов отстаивать свою точку зрения.

Мистер Лейтон был вхож повсюду. На каждом великосветском приеме можно было встретить мистера Лейтона. Он был в списке гостей каждой хозяйки — очаровательное дополнение любого собрания. Скотланд Ярд знал об этом. И конечно то, что мистер Лейтон всегда присутствовал на тех собраниях, где «пропадали» или «терялись» ценные украшения, было всего лишь простым совпадением. Однако, Скотланд Ярд не считал это простым совпадением. И то, что он так не считал, было еще одним комплиментом мистеру Лейтону.

Скотланд Ярд полагал, что мистер Лейтон был идейным руководителем, если не непосредственным исполнителем, серии совершенно непостижимых краж ювелирных украшений. Кражи эти проводились с такими изяществом и утонченностью, не говоря уж о регулярности, что не могли не раздражать Скотланд Ярд. Однако, продолжая считать мистера Лейтона автором этих преступлений, Скотланд Ярд благоразумно не упоминал об этом факте самому мистеру Лейтону. Собственно говоря, Скотланд Ярд вообще не видел повода, чтобы делиться своими мыслями с кем бы то ни было.

У инспектора Конвея было собственное мнение о мистере Лейтоне, возвышающее того до положения, которое немало удивило бы джентльмена или даже польстило бы ему, узнай он о нем. Конвей в нескольких словах выразил отношение Скотланд Ярда к Лейтону намного точнее, чем я смог бы в более длинных выражениях.

— Он самый извращенный и смышленый малый во всем мире, — чуть ли не с восторгом описывал Конвей мистера Лейтона. — Это он стянул драгоценности Хемингуэя, браслет леди Челтенхэм и побрякушки Квеза, как пить дать. Я знаю, что это его проделки, но что толку. Никак его не прижучить, уж слишком он ловок. Только подумаешь, что сцапал голубчика — да не тут то было.

Все это было сказано еще до кражи ожерелья леди Варрон. Когда же известие об этом выдающемся событии дошло до Скотланд Ярда, восторг Конвея перед мистером Лейтоном вырос неизмеримо. И умом, и сердцем Конвей верил, что это преступление совершил Лейтон — но кроме своей веры он ничего больше не мог предоставить. Инспектор яростно закусил свои чахлые усики и с рвением принялся за поиски доказательств, заранее предчувствуя, что ничего не добьется.

Что больше всего озадачивало в этом деле, так это его простота, и в этом оно походило на другие кражи. Леди Варрон давала прием в своем лондонском доме в честь посла Соединенных Штатов. Она собрала у себя самое высокопоставленное общество. Среди гостей были представители Англии, Франции и России; присутствовали также несколько признанных красавиц континента, две американские «герцогини» и другие избранники американских колоний — и мистер Лейтон. Не помешает повторить, что он был вхож повсюду.

По этому случаю леди Варрон надела свое знаменитое ожерелье. Говорили, что его собственная стоимость составляла сорок тысяч фунтов; история ожерелья делала его бесценным. Леди Варрон танцевала с американским послом, но, поскользнувшись, упала и потянула за собой посла. Произошла неромантичная и унизительная сцена, что и говорить. Мистер Лейтон случайно оказался рядом и поспешил на помощь. Гости сразу окружили упавшую пару, но именно мистер Лейтон помог леди подняться.

— Ничего страшного, — неуверенно улыбаясь заверила она его. — Я просто поскользнулась.

Когда мистер Лейтон отвернулся, чтобы помочь послу, тот уже стоял на ногах, тяжело отдуваясь. Мистер Лейтон снова повернулся к леди Варрон и любезно заметил: — Вы потеряли свое ожерелье.

— Мое ожерелье?

Белая рука леди Варрон взлетела к ее обнаженной шее. Леди несколько побледнела, когда мистер Лейтон и гости расступились, чтобы освободить пол. Но ожерелья нигде не было. Однако, леди Варрон прекрасно владела своими чувствами.

— Оно должно быть упало, — в конце концов сказала она.

— А вы уверены, что надевали его? — услужливо спросил другой гость.

— О, да, — с уверенностью ответила она. — Но наверное я уронила его где-то в другом месте.

— Я заметил его на вас как раз перед там, как вы… мы… упали, — сказал посол. — Оно должно быть здесь.

Тем не менее в бальном зале ожерелья не было.

И в том отношении, что упавшая вещь просто бесследно исчезла, это дело напоминало пропажу браслета мисс Челтенхэм. Мистер Лейтон прогуливался вечером с достопочтенной мисс Челтенхэм и она уронила браслет. И на этом все. Браслет так и не нашли.

Возвращаясь к делу леди Варрон, можно не вдаваться в подробности о том, что последовало сразу за пропажей ожерелья. Достаточно сказать, что оно исчезло с концами, что гости смущенно и подозрительно косились друг на друга и что в конечном счете мистер Лейтон, не отходящий все это время от леди Варрон, вежливо намекнул, что вряд ли личный досмотр ее гостей будет неверно истолкован. Конечно, это сказано было не так откровенно, но его поняли.

Мистера Лейтона искренне поддержал американский посол, человек демократических взглядов и нравственных убеждений, которые он всегда демонстрировал в вопросах, касающихся личной сознательности. Но досмотр так и не был произведен и прием продолжился. Леди Варрон с редким достоинством перенесла свою потерю.

— Она молоток, — высказала одобрение одна из американских «герцогинь», чей отец заработал 20 миллионов долларов на производстве мыла. — Я бы взбесилась, потеряй такое ожерелье.

И только на следующий день Скотланд Ярд осведомили о пропаже ожерелья леди Варрон.

— Лейтон там был? — спросил Конвей.

— Да.

— Значит он его и украл, — решительно заявил Конвей. — Ну, на этот раз я его сцапаю или я не Конвей.

Но Конвей не сцапал Лейтона и до конца месяца, правда и Конвеем быть не перестал. Он перехватывал курьеров; он вскрывал почту, телеграммы и депеши; он опросил слуг; воспользовавшись отсутствием мистера Лейтона и его камердинера, он обыскал щегольские апартаменты Лейтона. Он сделал все и даже больше, что только мог сделать ответственный человек его профессии, и истерзал свои редкие усики, превратив их в постыдную полоску. Но ему не удалось найти никаких зацепок и следов.

Спустя некоторое время Конвей узнал, что мистер Лейтон собирается уехать на несколько месяцев в Соединенные Штаты.

— Чтобы вывезти ожерелье и продать его, — заявил он от всего своего томящегося сердца. — Как только Лейтон вступит на борт корабля с ожерельем, я его зацапаю — или я, или таможенные чиновники Соединенных Штатов.

Конвей не мог заставить себя поверить, что такой умник, как мистер Лейтон, попытается сбыть жемчуг в Англии и он также польстил себе решив, что Лейтон не отсылал ожерелье, поскольку тщательная слежка этого не выявила.

И вот так получилось, что когда спустя четыре дня из Ливерпуля в Бостон вышел лайнер Романик, на борту корабля находились не только мистер Лейтон, но и Конвей. Он знал Лейтона в лицо, но твердо верил, что сам он Лейтону незнаком.

На второй день плавания его заблуждения на этот счет были развеяны. Ему пришла в голову мысль, что не помешало бы как бы случайно познакомиться с Лейтоном и поэтому, заметив безукоризненного джентльмена в одиночестве курящего на палубе, он не спеша подошел и стал рядом, созерцая морские просторы.

После продолжительного молчания Конвей заметил:

— Прекрасная погода.

— Да, — ответил Лейтон, с улыбкой окинув взглядом окрестности. — Надо думать вам, людям Скотленд Ярда, нравится путешествовать за казенный счет?

Что бы он про себя ни почувствовал, Конвей и не подумал вздрогнуть или высказать изумление. Вместо этого он приятно улыбнулся.

— Дело леди Варрон доставило мне столько хлопот, — честно признался он. — Что я решил взять маленький отпуск.