Старая Москва в автолитографиях Владимира Соколова - В. Адарюков

В. Адарюков

Старая Москва в автолитографиях Владимира Соколова

Автолитографии Владимира Ивановича Соколова.

Владимир Иванович Соколов—первый из наших современных художников, который своими работами воскресил у нас художественную литографию, совсем забытую и вытесненную различными фото - механическими способами воспроизведения, именно ту „оригинальную“ литографию, которая у нас одно время процветала и достигала высокой степени совершенства, и в одном этом уже большая заслуга В. И. Соколова.

Первая литография в России появилась в 1816 году. Это был небольшой альбом (46x31 стм.), заключавший в себе 13 литографий, без текста, с заглавным листом: „Premier Essai de la gravure sur pierre fait к St.-Petersbourg au mois de Novembre 1816“.

Единственный известный экземпляр этого редчайшего альбома был найден пишущим эти строки несколько лет тому назад в Эрмитаже. Первой картинкой в этом альбоме была литография А. Орловского, на которой изображен замок и три едущих верхами курда. В правом верхнем углу подпись: „А. Orlowski 18 HI 16“.

В деле популяризации литографии и доведения ее до той степени совершенства, до которой она у нас дошла, бесспорно огромную роль сыграло Общество Поощрения Художников, и история литографии в России неразрывно связана с деятельностью этого общества.

Общество это поддерживало исключительно русских художников, внесло живую национальную струю и способствовало развитию нарождавшейся русской школы в лице своего деятельного члена, первого русского жанриста А. Г. Венецианова, почти всех учеников которого оно взяло под свое покровительство. Огромную заслугу Общества составляет освобождение тех художников, которые состояли в крепостном состоянии, от этого позорного звания, так как крепостным двери Академии Художеств были закрыты.

С первого же года своего существования Общество широко занялось рекламированием литографии путем выпуска как отдельных листов, так и целого ряда увражей и альбомов. Одному из членов Комитета было поручено наблюдение за рисованием на камне, другому — за печатанием, третьему —- за иллюминованием или раскрашиванием от руки литографий. Каждый лист строго обсуждался в Комитете, и из сохранившихся протоколов видно, как строго относился Комитет ко всему тому, что выходило от имени Общества.

Самый выпуск литографий велся планомерно по разработанному плану: определенные суммы были отдельно ассигнованы на литографии с картин Эрмитажа и на литографирование с картин русских художников. Помимо этого, Общество покупало у художников камни с оригинальными литографиями и само их печатало.

В этих изданиях принимали участие лучшие художники того времени: А. Брюллов, К. Бегров, Бриоски, Васильев, С. Ф. Галактионов, Дезарно, Есаков, Ниц и др. Все эти превосходные литографии начала 1820-х г.г. с картин иностранных художников: Рафаеля, Доминикино, Гвидо Рени и др., и также русских: К. Брюллова, Басина, О. Кипренского, Егорова и др., в данное время составляют библиографическую редкость и полного комплекта их нет ни в одном из музеев.

Появление фотографии и изобретение разных фотомеханических способов воспроизведения репродукций вытеснило художественную литографию. Последней данью художников литографии в России был альбом, изданный в 1900 году журналом „Мир Искусства“: „15 литографий русских художников“. В этом альбоме были литографии: Ä. С. Бакста, А. Н. Бенуа, О. Э. Браза, Е. Лансере, Ф. Малявина, В. Серова, М. Якунчиковой.

Литография в России, конечно, не могла сыграть той роли, которую она сыграла на Западе, так как вообще в прошлом в русской жизни искусство большого значения не имело, зачастую у нас степень его процветания зависела от отношения к нему „сверху“: когда почему-либо переставали интересоваться искусством „сверху“ — пропадал интерес к нему и в обществе.

В общем литография у нас выразилась главным образом в воспроизведении портретов, но вместе с этим она несомненно имела огромное значение в смысле популяризации художественных произведений.

Оригинальные литографии талантливых художников по тонкости, мягкости и изяществу ни в чем не уступают гравюрам и, не обладая той некоторой жесткостью, которая более или менее свойственна всякой гравюре, литографии ближе к рисунку, чем гравюры...

В последнее время наши художники стараются воскресить старинную оригинальную литографию, и почин в ртом отношении принадлежит художнику В. И. Соколову.

Владимир Иванович Соколов родился в 1872 году в Рыбинском уезде Ярославской губернии. Первоначальное художественное образование он получил в школе Гунста, по окончании которой поступил в Училище Живописи и Ваяния в Москве и еще здесь своими талантливыми работами обратил на себя внимание своего знаменитого учителя, Левитана. На общественный суд В. И. Соколов выступил очень рано: еще будучи учеником, он уже выставлял свои картины на выставках Общества Любителей Художеств, затем на Академических в Петербурге, а с 1911 г. на Передвижных.

С 1900 года В. И. Соколов поселился в Сергиевом-Посаде близ знаменитой Троице-Сергиевой лавры и, живя там, состоял на службе Московского земства и заведывал художественной частью местного кустарного промысла.

Сергиев-Посад образовался из трех подмонастырских Кокуевских слобод еще в 1782 году и, благодаря огромному наплыву богомольцев, число которых превышало миллион людей ежегодно, сделался торговым и промышленным центром; помимо 2-х фабрик, в нем широкое развитие получили кустарные промыслы,—игрушечный и резьба по дереву, которыми занимались свыше 1.500 человек.

Московское земство, одно из первых в России, пришло на помощь кустарям, основанием специального Кустарного Музея в Москве, выдачей ссуд, основанием образцовых мастерских и т. п. Было обращено внимание и на поднятие художественной стороны кустарных работ, и В. И. Соколов внес в это дело много таланта, художественного вкуса, труда и энергии, обратив особенное внимание на раскраску и лакировку местных кустарных изделий, и заслуги его в этой области весьма значительны.

Вместе с этим, как сам Сергиев-Посад, так в особенности знаменитая Троице - Сергиева Лавра, являвшаяся когда - то оплотом русской национальности, вдохновили В. И. Соколова для воспроизведения в графике ее старинных построек церковной и гражданской архитектуры.

Первым плодом этих занятий был альбом „Сергиев-Посад“, заключавший в себе 14 листов, вышедших в 1916 —1917 годах.

В альбоме была статья С. Глаголя, текст которой был украшен девятью наклеенными превосходными литографиями цвета сангины.

В этой статье С. Глаголь, между прочим, писал: „Владимир Иванович Соколов не историк и не археолог, и потому не ищите в его рисунках ни главнейших достопримечательностей Лавры, ни ее наиболее ценных исторических или религиозных памятников. Не их он хочет показать нам в своем альбоме,—он только художник, чуткий к красотам родной старины, и вот он точно подошел к вам и зовет пойти с ним сделать прогулку по Лавре, Посаду и окрестностям. Пойдемте,— зовет он,— я покажу вам, какая здесь повсюду красота, и сколько в красоте этой родного искусства“.

Далее С. Глаголь так красиво и красочно описывает эти превосходные литографии:

„На дворе серый день, и уже надвигаются сумерки, но это не беда. Даже лучше. В сумерках очертания строений мягче, пропадают подробности, и еще стариннее кажутся хмурые башни и прилепившиеся к стенам крылечки. Пойдем же за художником.

„Вот северная стена Лавры с выступающей башней и пробитыми в стене воротами. Лесные дали тянутся за стеной до самого горизонта, и кто знает, не пробирались ли этими далями 300 лет тому назад полчища ляхов. Вот Ильинская слободка. Громоздясь друг на друга, стоят на взгорье скромные домики с покрытыми снегом тесовыми крышами, желтеет из-за крыши не успевшая еще облететь березка, и дальше—старая, посеревшая от времени церковка, сохранившая в своих очертаниях особенности нашей северной архитектуры. Иную, позднейшую архитектуру увидали бы вы, если бы перенеслись затем в „Гефсиманский скит“, где, утопая в золоте багрянца осеннего леса, ютится церковь Успенья.

„Но вернемся в Лавру. И здесь не мало красивого. Вот уголок „Успенского собора“, окруженного деревьями, засыпанными снегом, но еще уютнее там, у монастырских стен, на совсем каком-то средневековом „Дворе у звонковой башни“. Но вот выглянуло солнце, и повеселело все вокруг, и уже точно с улыбкой глядят на вас красные башни около паперти Троицкой церкви, а у стен в это время сгустились вечерние тени, и только где- то там, вверху, на „Пятницкой башне“ догорает еще пятно горячего вечернего света, да у Митрополичьих покоев краснеет в лучах заката стена под балконом. Но погас закат, быстро темнеет, и поспешим снова на простор за стены к „Успенским воротам“. Завтра праздник, наехали богомольцы, и у ворот теснятся и пешеходы и ямщики, поджидающие, не будет ли кого обратно на станцию. Не людно только здесь. Вся округа быстро пустеет и только у „Иконных лавок“ виднеются еще запоздалые покупатели. Пусто и у „Вознесенки“ этого уголка, точно чудом сохранившего такой же вид, какой он имел, вероятно, при Тишайшем царе Алексее, а, может быть, и в Смутные времена. Безлюдно и около уютной „Пятницкой церкви“, которую уже окутывает вечерняя мгла. Но пройдет ночь, и если вы опять пойдете за художником, перед глазами вашими снова откроются новые картины, полные русской старины. Вот „Кокуевская слободка“ на рассвете зимнего утра, или „Соляная башня“ с белеющим, только что выпавшим снегом и на крыше, и по всему двору“.