Как ловчее сфотать ромашечку - Ярослав Полуэктов

Как ловчее сфотать ромашечку

Ярослав Полуэктов

© Ярослав Полуэктов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

– Я так вот понимаю, что если водка хреновая, то и капуста такая же должна: под каждый напиток свой рассол, – к такому выводу пришёл Кирьян Егорович, подытоживая всемирную историю взаимоотношений крепких напитков и закусонов.

– Во-во, а я попросту глоточку помочить… Киря, я попробую… Так, что это? – Рука Бима тянется к бутылке. – Nexte! Nexte… Некоторое… Экстро… Мужики, переведите Nexte.

– Следущий, – мигом переводит Ксан Иваныч.

– Следующее, – уточняет Кирьян Егорович то ли род, то ли склонение.

– Я так и думал! – радуется Бим. – Блин, я полиглот!!! Я в какую страну не заеду – вспоминаю их язык. И это никто не отменял…

2

– Вот такой нормальный случился завтрак. Из своих продуктов, – возвращает всех к реальной жизни Ксан Иваныч.

– Ну, расскажи чё ты… Киря, казак ты за нас, кто же до тебя домогался вчерась, когда я тебя за ненадобностью покинул? Ты же там в горшке остался, а когда я с улицы, покурив люльку, пришел, то ты ещё раз поднялся и снова стопы свои направил. – Это Бим. Сейчас он, раз уж вспомнил о трубке, прикинулся Бульбой и поэтому не только аккуратно подбирает слова, но и приноравливает к себе запорожские телодвижения.

– Нет, я на улицу выходил. Просто покурить.

– Что-то на улице мы не встренулись. Странно. У них тут две улицы? На улицу… на улицу… Ну а я-то то подумал красиво, что бабы тебя там… это… заимали А ну, а если бы я рядом э-э-э… был…

– Что?

– По-другому бы было. Мы б её… э-эх!

– Одному слабо?

– Вдвоём… оно веселее. Я б трахал, а ты б слова её переводил. Она ж по-негритянски говорит, а я по-негритянски не знаю. А ты ж полиглот… посильнее моёго… если по-честности. А ты с зонтиком и опахалом. Попутно. И мух бы отгонял. И бултыхал бы языком. Ну, один разок я бы позволил, конечно. Как тебе оральный вариант? А я б трахал, и трахался бы молча. По-настоящему. И радовался. А ты бы…

– Вот нихрена себе! – обиделся Кирьян Егорович, – так по твоему выглядит здравый русский смысл… когда тройничок? Я, промежду прочим, первым до неё… тренькнул…

Кирьян Егорыч в смысле отлить всегда бежит первым: у него так устроен пузырь.

Порфирий Сергеич бежит – вторым, причём не ранее, чем после третьего бокала. При этом выйдет не как артист на антракт, а включит этот выход в действие. Ну, например, объявит легенду, будто он Обама и сейчас у него выход из самолёта. А там полосатая ковровая дорожка поверх бетона, и гвардейцы навытяжку. А раз такое дело, то ему надо показать человечеству, что он тоже человек, правда, главный из всех, и что ему похеру почести, ибо это пОшло и недемократично. А в таком случАе, мол, ему полагается положенный правительством рекламный килограмм жвачек. А поэтому – пока он в отлучке – его товарищи должны по приходу президента выложить на золотой тарелочке с голубой каёмочкой всё то малое, что им – президентом только-что было скромно озвучено. А мог бы и перчаткой по морде, да только он не станет этого делать. И не оттого, что льняные перчатки в родном белом доме забыл с вышитой на них крестиком картой Расширенных Соединённых Штатов, а потому, что никто не достоин к ним прикоснуться, кроме, разумеется, него самого, коли уж он перевербованный президент Америки. У него уже год как контракт с Киевом и, nota bene, с Москвой. Смерть доллару. Алё! Ресторан? Да. «Якбар»? Воистину як бар. Кофе, коньяк? Як, як.

– Целуйте, господа, его – бимовские – следы, – считает хозяин следов. Звать его по-прежнему Бимом. Он демократичен и добр. Он выдумщик и потому жалеет мир. Он желает здоровья всем президентам второго ранга, и готов посыпать ковровую дорожку лабораторным песочком для улучшения отпечатков, глубина пять сантимов, залейте отпечаточки гипсом! А также ради гигиены целования. Смерть эболе!

Ксан Иваныч на такие интимные процедуры – не лобызаться с Бимом, конечно, а в туалет, – выходит с достоинством, как и положено настоящему генералу.

Малёха исчезает незаметно и стыдясь, будто воспитанный мальчик, который не обязан сообщать папочке и, тем более, чужим дяденькам, куда он пошёл, и сколь долго будет отсутствовать, развлекаясь с мужским опознавательным знаком.

3

Стук. Мытьё посуды в санузле.

Ксан Иваныч на сцене: «Ну что, ты там не нашел ничё?»

Речь про интернет, в котором Малёха должен был что-то откопать.

– Я не искал, – говорит Малёха. Ленивый чел!

– А чё вы там хотели? – осведомился Бим сразу у двоих. Развесил ухи: кто ответит первым?

– А никто! – отвечает сам себе, не дождавшись ни малейшего колебания воздуха с той стороны. И совсем уж не по-ирландски, не по Джойсу задумчиво, не по-набоковскому стеснительному «непрямому высказыванию», а как кривлястые «Иванушки с Интернет-шинеля», сам себе и далеко не шёпотом, почти-что селезень сдуру яйцо снёс, «выкрякнул»: «Конь в пальто!!!»

– Чё? Какой ещё конь? – реакция Малёхи.

– Морской. Беременный, – так отреагировал Бим. Он «Извращения в природе» недавно смотрел и теперь знает все звериные, одноклеточные и прочие био и зоо фокусы.

– А интернет работает? – спросил Ксан Иваныч, по привычке игнорируя абсолютно все вопросы со стороны. Когда он думает думу, то частенько будто бы напрочь отключает ненужную ему сторону ушного аппарата: не считает нужным… каждому там рядовому отвечать.

– А чё? – спросил Малёха, без всякой задней мысли и так просто, будто он пятилетний мальчик, а его отвлекли от компьютера, а он на всю семью один и его сейчас оторвут от игры, а докажите, что компьютер вам важнее, тогда, может быть, он и потеснится и ущемится, а ему за это родители что-то станут должны…

– Я хочу заказать гостиницу во Франции, – начал объяснять Ксан Иваныч Малёхе, влюблённо глядя в него, и вовсе не собираясь отнимать компьютер, который понарошку как бы на всю семью один.

На самом деле их около тридцати, никто не ослышался, если присовокупить к семейной базе компьютеры проектной конторы, где Ксан Иваныч пашет учредителем и как единоличный собственник первым поедает плоды.

И тут он внезапно вспомнил о товарищах, и включил слуховой отдел мозга, и понял, что это Бим задал вопрос по существу, а он обратился к сыну, и что его тут на этом сейчас поймают, если уже не подловили, а это плохая вещь, когда отцы так откровенно обожают сынов, а с товарищами он порою чёрств, хоть и сидят за одним столом и пьют одинаковое пиво, и у них общак, и вообще отлаженная схема, но это общая заслуга, а не только одного его заслуга. И то, что сейчас можно неплохо понравиться буквально всем.

От неожиданного прилива доброты к ближним, и, не имея особого артистического дарования, он всего лишь генерал архитектуры, Ксан Иваныч мелко заморгал ресничками, и сказал простую, но эффективную с точки зрения дружбы, вещь:

– В Лангре, где мы будем ночевать, заказано. Всё вроде бы! Ничего не отменяется. А вот у нас может там, …в Париже что-то проявиться. Ну, может на день, на другой, на день в Париже больше задержимся вдруг. Ну, насчёт Брюгге там… Позже станет ясно.

Бим: – А ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее. Якорных точек… мы знаем. Дни знаем. Чё хотим в Париже? Почему идёт изменение якорных точек?

Бим чрезвычайно боится новых изменений в маршруте.

А Ксан Иваныч с самого начала путешествия крутит маршрутом в свою пользу с учётом интересов прежде всего своих, не забывая при этом Кроху-Малёху, а также – вот же польза канцелярских привычек – и главную якорную точку в Ростоке, где уже заказаны и оплачены места в пароме до Хельсинки, которые стоят дорого. Обмен билетов чреват штрафами, которых никто не желает, соответственно, вся компания теперь на крючке пароходной компании и Ксаниванычевых планов.

А двое взрослых балбесов вроде бы и как бы едут на правах молчаливого балласта. Никакой справки на предмет хотя бы ограниченного употребления толерантности им не выписано, и вмешиваться поэтому они не должны бы вообще.

Вслух, разумеется, о последнем никто не говорит, ибо в роли злых Соединённых Штатов тут выступает Ксан Иваныч и он пользуется чудесными свойствами двойной морали на всю катушку.

– Не идёт пока!!! Невозможно.

– В чем хитрость изменения маршрута? – настаивает Бим.

– Не идёт изменения пока.

– Прижучили! – ярится Бим.

– После скажу. Рано ещё говорить.

Ксан Иваныч пошевелил челюстью и мотнул головой с такой явной неохотой отчитываться, будто он привязан к табуретке, а табуретка прибита к полу, а пол в том самом кабинете, где не так давно он лично измывался над врагами. А теперь власть переменилась, и он уже собственной персоной, слегка поблекший и пощипанный, на допросе перед недавними товарищами-чекистами, которые как-то сумели отбриться, а он взял, да как дурак попался. Причём по фальшивому навету от теперешних допросчиков, которым и без допросов всё и так ясно. И они даже могут добавить немало придуманной художественности в его куцые отговорки.