Ближние горизонты - Владимир Швырёв

Владимир Швырёв

Ближние горизонты

Однажды страх съел меня в темном лесу.

С тех пор я — это все, что от меня осталось.

Пролог

Счастливое неведение.

Маленькая черная птица с позолоченным клювом — она не знает, что доживает последние мгновения своей и без того короткой жизни, и потому с удовольствием клюет пропитанное ядом зерно. Рядом с ней в огромной клетке черные сотни таких же отравленных птиц отбивают золотыми клювами жизнерадостные ритмы. Воздух наполнен щебетом и сухой трескотней коротких крыльев. Раннее утро. Первый день весны. В сером небе пока не появилось ставшее теплым всего за одну ночь солнце.

Внезапно в клетке все смолкло. Это произошло в тот момент, когда молочно-белая рука явилась из темноты и негромко постучала костяшками пальцев о ее тонкие прутья. В наступившей тишине рука неспешно порхала, отрезанная темнотой от своего хозяина, облетая клетку по кругу. Внешний вид руки был неприятен, но птицам не было знакомо чувство отвращения. Для них узкая ладонь с длинными суставчатыми пальцами была источником пищи — эта рука каждодневно приносила птицам зерно. Их не отталкивало отсутствие на пальцах ногтей, следы удаления которых были затянуты вечно розовой кожей.

Птицы никогда прежде не боялись этой руки. Но сегодня, в первый день весны, все было по-другому, и подтверждением тому была напряженная тишина, воцарившаяся внутри клетки. Рука из темноты, медленно облетая клетку по кругу, открывала ее многочисленные дверцы. В предчувствии нежданной свободы напряжение внутри клетки нарастало.

Неправильно. Необычно. Не так. В это утро первого дня весны все было не так. Белая рука таила в себе опасность, и птицы ощущали ее незримое присутствие. Зверь жил в белой руке. Черные птицы с позолоченными клювами чувствовали злой холод, идущий от него. Постепенно этот холод проник внутрь клетки и стал страхом. Время остановилось, словно выжидая, пока страх не наберет полную силу и не превратится в ужас. В момент, когда напряжение внутри клетки стало критическим, из темноты внезапно возникла вторая рука, и две белые ладони встретились в звонком хлопке.

Маленькой черной птице с позолоченным клювом на секунду показалось, что огромная кошка с яростным шипением выскочила из соединившихся ладоней и ворвалась внутрь клетки. И вот уже белый ужас на своих безвольных волнах выносит птицу из клетки и с силой забрасывает ее в серое небо.

Вмиг все пространство вокруг клетки, стоявшей в полутемной комнате на вершине высокой каменной башни, задымилось разлетающимися в разные стороны птицами. Их было много, и все они искали спасения в прохладном, свежем небе. Птицы задыхались свежестью утра, а бескрайние просторы сводили их с ума. Живя в душной клетке, они давно забыли вкус этого неба — пресный и между тем вобравший в себя и легкую сладость весны, и пряную горечь лесных пожаров далекого прошлого, и призрачную терпкость еще не выпавшей утренней росы. Эта освежающая пустота смывала с птиц остатки тусклого замкнутого пространства и насыщала их оперение новыми сочными оттенками, добавляя в стремительный полет блеска и жизненной силы.

Черная птица улетала от своего страха все дальше и дальше, прячась от него за тугими потоками прохладного воздуха, который, обтекая ее тело, явственно смыкался позади короткого хвостового оперения, спасая и пряча птицу в прозрачном небе. Под крылом птицы был лес, были реки, были скалы и холмы. Огромные просторы помещались под крылом маленькой черной птицы с позолоченным клювом.

Движение спасало птицу от страха. Она поднималась высоко, чтобы потом, сложив крылья, сорваться почти до самой земли и, коснувшись крылом верхушек деревьев, взмыть ввысь. Неведение спасало птицу от того, чего следовало бояться на самом деле. И потому она радостно летела навстречу своей смерти.

Ленивое, растрепанное и припухшее со сна солнце показалось за далеким горизонтом. Черная птица резко изменила направление и полетела ему навстречу. Она летела, спускаясь все ниже и ниже. Яд действовал быстро, прошло совсем немного времени, и вот уже птица с трудом летит над вершинами деревьев. Силы покидали ее. Из всех незримых опасностей жизни птица знала лишь страх внезапного нападения. Что следует за этим страхом, ей было неизвестно. Птица не знала, что такое смерть, и потому никогда не жила ее томительным ожиданием.

Внезапная острая боль пронзила сердце птицы. В ответ на эту боль она сдавленно пискнула, увидев одной только ей понятную картину. Это был ужас. Словно в диком сне полупрозрачная огненная кошка промчалась по небу, повторяя все виражи, проделанные до того птицей. Бег кошки был столь стремителен, что искры сыпались с ее боков на особо крутых поворотах. Злобный зверь, от которого птица спасалась все это время, настиг ее, вонзил свои жгучие клыки в ее тело и моментально, не сбавляя скорости, исчез в солнечном диске.

Смерть птицы предстала перед ней в единственно понятном для нее образе голодного и жестокого зверя. В этот момент яркого видения яд остановил ее сердце.

Мертвая птица с позолоченным клювом ударилась о голую ветку дерева и с мелким дождиком сбитых ею капель росы стала падать на землю, беспомощно закручивая вялыми крыльями посмертную спираль. Она яркой игрушкой с золотым клювом медленно упала к ногам пятилетнего ребенка, который стоял под деревом. Птица лежала на спине, широко раскинув крылья, которые с внутренней стороны оказались удивительного ярко-изумрудного цвета.

Ребенок был слишком мал, чтобы что-либо знать о смерти. Счастливое неведение объединяло его с черной птицей, лежавшей у его ног. Земля еще была по-зимнему стылой. Весеннее солнце не успело прогреть ее. Переступая с ноги на ногу, ребенок быстро нагнулся и взял птицу в руки.

Наверное, он боялся, что она улетит от него. Тело ее было все еще теплым и оттого казалось обманчиво живым. Ребенок осторожно погладил птицу по голове и положил ее к себе за пазуху. Он радостно побежал в дом, аккуратно придерживая мертвую птицу у сердца, чтобы она не затерялась во время бега в складках одежды.

А несколько дней спустя к дому подъехала группа черных всадников.

Вид их был страшен. Высокие, сухие, сильные. Даже свободная одежда не могла скрыть ширину их плеч. Головы их сложным образом были обмотаны черной тканью — подобием колокола, нижний край которого мягким изломом по кругу лежал на груди, плечах и спине всадников. Черные колокола полностью скрывали их лица, не оставляя прорезей даже для глаз. Как они видели и понимали мир, оставалось совершенной загадкой.