90-е: весело и страшно - Виталий Владимирович Держапольский

Глава 1

Август 1990 г.

Скорый поезд № 1

Москва-Владивосток.

Я открыл глаза под мерный перестук колес и огляделся: стандартная купешка, нижняя полка. В темном окне пролетают мимо мрачные деревья и столбы, изредка подсвеченные тусклыми огнями. Где-то вдалеке мерцает какой-то населенный пункт…

Так, стоп! Какого хрена я опять ничего не помню?

Взгляд от окна — рядом со мной на полке, привалившись головой к стене, расслабленно покачивался в так дергающемуся вагону темный силуэт какого-то мужика. И что-то с ним было явно не так…

Я скосил глаза на противоположную полку.

Сука! — увиденное там меня совсем не порадовало. Два тела… обвисшие кулями друг на друге… А по искусственной кожаной обшивке сиденья стекает и капает на пол что-то темное и вязкое… А в моей правой руке…сука-сука-сука! Нож! И вымазан он явно не малиновым вареньем!

Я вытянул левую руку и толкнул сидевшего рядом мужика:

— Уважаемый, а что тут…

Голова мужика от моего толчка проехалась по стене и с размаху влепилась в отделанный металлом бортик откидного столика, установленного между полками. Но мужик и ухом не повел — только пустые стаканы на столике звякнули, да едва не перевернулась початая бутылка водяры! Я подтянул свое враз ослабшее тело поближе к мужику, и осторожно заглянул ему в лицо. Когда в его немигающих глазах отразился свет выглянувшей из-за облака луны, я понял, что капитально попал: из четырех пассажиров купэ — трое уже совсем не пассажиры! Вернее, пассажиры, но уже не РЖД, а костлявого Харона.

Че происходит, мля? Приключения продолжаются? Похоже, плакала моя учеба? С такими-то попутчиками мне не во Владике, а где-нибудь в Сибири или Солнечном Магадане придется получать образование… И совсем не по тому профилю, которому планировалось…

Так-так-так, а как оно все произошло? Если я ничего не помню, значит, опять мой черепно-мозговой «сожитель» постарался? Но как, ведь я ни капли спиртного в рот не брал? Но явно без него не обошлось! Вот пусть он, сука, и разруливает!

Я схватил дрожащей рукой початую бутылку водки со стола и в несколько глотков её выхлестал.

— Выручай, дядя! — чувствуя, как стремительно пьянею, постарался я донести эту нехитрую мысль до своего «соседа» по черепушке. — А то мне полная жопа!

* * *

А когда поезд уходил — огни мерцали, огни мерцали, когда поезд уходил.

А поезд «чух-чух-чух» — огни мерцали, огни мерцали, когда поезд уходил.

А поезд «чух-чух-чух» — огни мерцали, огни мерцали, когда поезд уходил.

https://www.youtube.com/watch?v=e94ZO9m7yjc

Вот уже сутки, как эта гребаная сверх навязчивая песенка выносила мне мозг под ритмичный аккомпанемент вагонных колес. И весь прикол в том, что я точно знал, такой песни в природе попросту не существует. Я её никогда прежде не слышал даже краем уха. Её не показывали по телевизору, не крутили по радио, не бренчали по подъездам на гитаре под бутылочку крепленого… И все это по одной простой причине — её нет. Она не придумана, не написана, не сыграна! Но, тем не менее, она, наплевав на все вышеперечисленные обстоятельства, нарезала круг за кругом в моей напрочь «больной и отбитой» голове! И я ничего не мог с этим поделать.

Зачем меня ты, старый друг, не понимаешь? Не понимаешь ты меня, мой старый друг.

Давай-ка, тац-тац-тац, похулиганим, похулиганим мы с тобою, старый друг.

Давай-ка, тац-тац-тац, похулиганим, похулиганим мы с тобою, старый друг.

Да уж, знатно мы покуролесили и похулиганили с пацанами во Владике! До сих пор от некоторых приключений в дрожь бросает! Здесь, на родине, мои нервишки наконец-то пришли в какой-никакой, а порядок, а тот поц, что прописался без какого-либо спроса в моей голове, затихарился и не отсвечивал. Однако, я не забывал о нем ни на минуту — на километр не приближался ни к бухалову, ни к обкурке! Не буди лихо, одним словом!

А завтра к нам придет веселый старый доктор, больной веселый старый доктор к нам придет.

А вот и он, кхе-кхе, веселый доктор! Больной веселый старый доктор к нам идет!

А вот и он, кхе-кхе, веселый доктор! Больной веселый старый доктор к нам идет!

Вот-вот, действительно, если узнает кто посторонний, что твориться у меня в черепушке, больной веселый старый доктор ко мне действительно придет и закроет, нахрен, в дурку на большой такой, сука, замок! Вот тогда я действительно повеселюсь вволю в смирительной рубашке, накаченный по самые брови галоперидолом.

Базар-вокзал, ты чемоданчик свой забыла, ты чемоданчик свой забыла, ай-яй-яй!

Базара нет, тач-тач, сама забыла, ты чемоданчик свой забыла, ай-яй-яй!

Базара нет, тач-тач, сама забыла, ты чемоданчик свой забыла, ай-яй-яй!

А нет — свой чемоданчик я не забыл! Вчерашним вечером я появился на жэдэ вокзале Новокачалинска с сумкой на плече и билетом в кармане — пришел вызов из института. Честно говоря, за тот месяц, что я провел в родных пенатах, я реально извелся в ожидании этого вызова. Да, я отдохнул от «приключений», привел нервы в порядок, помог родичам — целый месяц вкалывал как проклятый грузчиком в ОРСе[1], чтобы хоть как-то поправить наши семейные финансовые проблемы. Денег, конечно, хрен да маленько, но я договорился и взял зэпэ продуктами. По госцене! А это не хухры-мухры! В магазинах голь, а у барыг на рынке цены заоблачные!

Но, мне пора! Свобода, я вновь возвращаюсь в твои крепкие и жаркие объятья! — Вот именно с такими мыслями я и залезал в купейный вагон скорого поезда, следующего по маршруту Москва-Владивосток.

Время было уже довольно позднее, почти полночь, поэтому основная масса пассажиров мирно посапывала на своих полках, и лишь несколько страждущих свежего ночного воздуха курильщиков, быстро смолили у открытых вагонных дверей свои папироски. Остановка в Новокачалинске было небольшой — всего четыре минуты. Я подошел к вагону и протянул билет помятому проводнику. Тот окинул квелым взглядом такую же, как и он сам, помятую бумажку, и кивнул — все в порядке, можешь проходить.

— Еще покурить успею, — произнес я, выщелкивая из пачки «Родопи» сигарету.

— Тогда поспеши, — недовольно буркнул проводник, — четыре минуты всего…

— Я быстро! — заверил я проводника, жадно затягиваясь и бросая прощальный взгляд на вокзал родного поселка.

Хоть я и сам стремился поскорее покинуть свою малую родину, но в груди все-таки что-то екало и щемило. На такой долгий срок (а,