Трус - Александр Крон

Крон Александр

Трус

Александр Александрович Крон

Трус

Опыт трагедии

Книга известного советского писателя Александра Крона состоит из двух частей. В первой части представлены пьесы: "Винтовка № 492116", "Трус", "Глубокая разведка", "Офицер флота", "Кандидат партии", "Второе дыхание". Во вторую часть вошли статьи Крона, посвященные театру.

От автора

Эти пьесы написаны давно. Первая - полвека назад, последняя датирована 1956 годом.

С тех пор я больше не писал пьес и уже многие годы пишу только прозу.

Для литератора, вдохнувшего запах театральных кулис еще в школьные годы, переход от драматургии к прозе связан с существенной перестройкой.

Глаз писателя в некоторых отношениях подобен фотообъективу. Для различной натуры существуют разные типы объективов, более того, - одна и та же натура, снятая различными объективами, дает несхожие изображения. Когда прозаик берется за драматургию или, что реже, драматург за прозу, происходит как бы смена объектива.

Когда меня спрашивают, как могло случиться, что драматург, четверть века активно и небезуспешно участвовавший в театральной жизни, так надолго, если не навсегда, от нее отошел, у меня на этот вопрос нет однозначного ответа. Меньше всего мне хочется ссылаться на трудности и огорчения, каких было немало. Еще меньше - возлагать вину на кого-либо или на что-либо от меня независящее.

Одна из причин - хотя и не главная: драматическая форма стала для меня тесна. В послевоенные десятилетия обозначился любопытный процесс: кинофильмы стали длиннее, а спектакли короче. Стало уже нормой, что спектакли идут с одним антрактом или даже совсем без антракта. Появилось множество пьес, рассчитанных на минимальное число участников. Драматурги, писавшие раньше симфонии, стали писать дуэты и трио.

Большинство моих пьес - в четырех актах. В них много эпизодических ролей. Пьесы, несомненно, грешат многословием, тем не менее сокращать их трудно. От некоторой громоздкости мне, вероятно, уже не избавиться. Не случайно, став прозаиком, я обратился к романной форме, а не к новелле.

Но есть еще одна причина, пожалуй, даже более существенная. Отдавши драматургии четверть века, я обнаружил, что у меня нет близкого мне театрального коллектива, нет театра-единомышленника, где режиссура была бы заинтересована не в случайных контактах, а во мне как в равноправном участнике общего дела. Я достиг к тому времени возраста, когда уже становится утомительным ощущать себя вечным дебютантом и лишний раз убеждаться, что твоя пьеса лишь повод для спектакля.

У моего покойного друга, драматурга и театрального критика Леонида Антоновича Малюгина, есть книга с программным названием - "Театр начинается с литературы". Я полностью разделяю его убеждение. Вопреки мнению многих театральных деятелей, я не считаю пьесу полуфабрикатом. В отличие от пищевых полуфабрикатов, несъедобных без дополнительной обработки, пьеса самостоятельное произведение, предназначенное для театра, но существующее и вне театральных подмостков. Не называем же мы полуфабрикатами сонаты и симфонии, хотя чтение нот - умение сравнительно редкое, требующее специального образования. Читать пьесы значительно легче, и за последние десятилетия заметно возросло число людей, не только любящих, но и умеющих читать драматургию, выработавших на основе своего культурного опыта своеобразную стереоскопичность видения, позволяющую им разыгрывать спектакли наедине с автором. Об этом говорят возросшие тиражи пьес и киносценариев. Многие прозаики охотно включают в свои сборники наряду с повестями и рассказами киноповести и радиопьесы; все чаще печатаются пьесы в журналах, вышли из печати и разошлись несколько многотомных антологий. Рассчитаны все эти издания в основном на читающую публику, театры по традиции предпочитают машинописные экземпляры или стеклографические оттиски.

Почти одновременно с этой книгой в издательстве "Художественная литература" выходит в свет двухтомное собрание моих сочинений. Только проза - романы и очерки. Но мой отчет перед читателями за полвека работы в литературе был бы неполон без избранных пьес и статей о театре. Они составляют как бы дополнительный, третий том. Я включил в него только те пьесы, которые, с моей точки зрения, имеют право на жизнь. Не исключена возможность, что театры еще вернутся к ним, но в основном книга адресована читателям, а вошедшие в нее немногие статьи делают излишним особое предисловие к пьесам и помогут читателям ближе познакомиться с автором.

Действующие лица

ДОРОФЕЙ СЕМЕНЯК, ефрейтор

БАРЫКИН ВАСИЛИЙ

ИВАН АКИМОВ РОМАНЧУК } солдаты.

САФОНОВ /

РЯБОЙ, ефрейтор /

СОЛДАТ с письмом и другие.

СТЕПАН, рабочий

НАТАЛЬЯ, его жена

УГЛОВ, начальник станции } железнодорожники.

ТАТЬЯНА, его дочь, телеграфистка /

ИГНАТ, молодой рабочий /

ШТАБС-КАПИТАН РЫДУН

ПОРУЧИК ШЕБАЛИН

ПРАПОРЩИК ТИЦ } офицеры.

ПРАПОРЩИК ЗОЛОТАРЕВ /

СУЩЕСТВО.

Акт первый

Действие происходит на железнодорожной станции в

течение нескольких суток. Средняя полоса Российской

империи. Начало зимы 1905 года.

Приземистое каменное строение с заржавленным флюгером

на крыше. Поблескивающие полоски пути, упрятанного в

темный провал между платформами.

Нищенский перрон с традиционным медным колоколом и

маленькими, тускло светящимися потными оконцами

вокзальных помещений и служб. Мокрые и скользкие

созвездия фарфоровых роликов и стаканчиков на

железных рейках и трезубцах, обледеневшие на резком

ветру телеграфные провода. И стынущие в свинцовых

предрассветных облаках, усеянные вороньими гнездами

верхушки голых сосен.

Из освещенных желтоватым светом окон доносятся звуки

пианино. В бывшем зале первого класса мужской голос

поет романс. Поющий - офицер, в этом невозможно

ошибиться.

"Передо мной раскинулась дорога,

Во тьме огней не видно путевых,

На сердце у меня неясная тревога,

Душа полна предчувствий роковых".

Голос умолкает.

Затем возникает песня. Она начинается без слов,

протяжная и задумчивая. Песня мощная и печальная,

сложенная людьми труда и окрашенная русской природой

в неповторимые тона ее рек, лесов и равнин.

Люди вернулись с работы. В погруженном в сумрак зале

третьего класса вспыхивает слабый свет, бросающий

гигантские неясные тени. И в лязге складываемых

винтовок исчезает песня. Тишина. Затем включаются

новые звуки. Мерное постукивание станционного

телеграфа. Длинный серебристый звонок телефона. В