Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник) - Гарри Беар

Гарри Беар

Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

©ГАРРИ БЕАР, 2014

©И.Е. Медвецкий, 2014

От автора

Уважаемые читатели!

С большим удовольствием хочу предложить Вашему вниманию пять своих ранних произведений – рассказы «Смерть Музыканта», «Нимфетки» и «Поездка в Одессос», повесть «Странный Дом», эссе «Набакофф». Хотя с момента замысла текстов и их написания прошло довольно много времени (все они создавались в конце 1980-х и первой половине 1990-х гг.), я не раз возвращался к ним, внося стилистические и технические коррективы. Наверное, нет смысла комментировать сюжеты произведений, если Вы держите в руках эту книгу или смотрите на нее с экрана монитора Вашего компьютера. Думаю, Вы сами во всем сумеете разобраться и растолковать себе ситуации, в которых, по воле непреклонного автора, оказывались его персонажи.

Обратить Ваше внимание я хотел бы на несколько моментов. Повесть «Странный Дом», которая использована в названии этой книги, обычно не вызывает раздражения у читателя, она выполнена в манере «готической новеллы». Это та жанровая разновидность, которую успешно использовали в свое время классики жанра – Э. По, Э.Т. Гофман, А. Дюма, ранний Гоголь. Сюжеты рассказов «Смерть Музыканта» и «Поездка в Одессос», пожалуй, тоже не требуют особого пояснения, это реалистические произведения, сюжеты которых сообщала мне порой сама жизнь.

Другое дело – рассказ-моралите «Нимфетки» и эссе «Набакофф», которые представляют собой, наряду с первыми моими романами «Альбатрос» и «Олли, или Новая Лолита», взаимодополняющий друг друга текст по имени «Пост Модерн». Эти тексты принадлежат к постмодернистскому периоду моего творчества, то есть несут в себе набор приемов, свойственных творческому методу, который в идеальном варианте был представлен в произведениях Д. Джойса, Ф. Кафки, В. Набокова, Х.-Л. Борхеса. И в «Нимфетках», и в «Альбатросе», и даже в эссе о Набокове присутствуют явные аллюзии на портреты и реплики героев классических текстов, и пародийное обыгрывание сюжетных ситуаций других произведений, и навязчивый автокомментарий, и «игра с читателем». В «Нимфетках» внимательный читатель сразу же почует острый запах «Тамани» М. Лермонтова, услышит отзвук песен Гриши Добросклонова из эпической поэмы Н. Некрасова, не говоря уж о прототипах героев из текстов, которые просто введены автокомментарием в рассказ.

В то далекое время я считал весьма принципиальным, чтобы читатель уподоблялся следопыту, который не просто пролистывает страницы моих произведений, а прямо погружается в иллюзию вновь создаваемой реальности, видя там все намеки, экивоки, подсказки и зеркальные отражения. Сейчас, конечно, я спокойней отношусь к одностороннему и поверхностному чтению произведений и даже к «обывательской» критике, которую всегда считал не вполне справедливой.

Тем не менее, моя надежда на ВНИМАТЕЛЬНОГО читателя не угасает, ибо читать художественный текст, не вникая в его суть, по-моему, это то же самое, что слушать классическую музыку, заткнув уши плотным слоем ваты, или смотреть современный игровой фильм, отключив в телевизоре всю его цветовую гамму, а заодно и звук.

В добрый путь, мой читатель! Всегда буду рад услышать твое объективное суждение. И да поможет тебе Бог…

Странный дом

«Есть вещи – очень странные, непонятные, которые едва ль поддаются логической проверке. Эти вещи порой составляют некую тайну, которую никогда не суждено раскрыть человеку…»

Предисловие

Конец 16 века ознаменовался для Франции событиями, имевшими впоследствии огромное значение, как для развития нации, так и по отношению к веротерпимости, а, точнее, наоборот – нетерпимости к чужим взглядам. Это породило и стычки с гугенотами в 17 веке, и раскол в обществе в конце века 18-го, и наконец – Великую революцию 1789-94 гг. с последующими за ней наполеоновскими войнами, когда Франция была сначала буквально обескровлена, а затем и раздавлена при Ватерлоо армией союзников.

Череда властителей, менявшихся на французском престоле, состояла как из гениальных (вроде Генриха 4-го, Ришелье, Людовика 14-го, Робеспьера, Наполеона), так и из посредственных людей. Но никто из них так и не сумел изменить дух соперничества и братоубийства, господствовавший во Франции с той самой кровавой драмы 1572 года. Варфоломеевская ночь – поворотный пункт французской истории, приказ Карла Девятого убивать собственных подданных такой же варварский акт, как и «взятие» Новгорода царем Иваном Грозным. Нация всегда платит по счетам своих правителей, это логика жизни сообществ людей.

Описываемые ниже события, которые произошли несколько позже злосчастного 1572 года в средневековом Париже, интересуют нас, однако, совершенно другим своим аспектом.

1. Завязка

В это самое время в разгаре была «война трех Генрихов» (действующего короля Генриха Третьего, Беарнца, который вскоре станет Генрихом Четвертым, и герцога Генриха де Гиза). Лигёры чувствовали себя в Париже почти хозяевами, но восстание 1588 года еще не произошло, хотя гугенотам было весьма несладко и без этого. В то время, когда каждый добрый парижанин был озабочен выяснением религиозной принадлежности своего соседа больше, чем содержимым собственной кастрюли, и произошли эти, правдиво описанные здесь события. За их подлинность ручаться столь же трудно, как и за пресловутый «план крепости» канцлера Бирага, но читатель должен верить нам, ибо вера это единственное, пожалуй, что на сегодняшний день серьезно отличает еще человека разумного от животного.

Итак, в Париже на весьма известной улице Могильщиков в одном старом, крепко заколоченном доме, давно не имевшем постояльцев, стали происходить странные вещи. После полуночи, когда едва затихал последний удар колокола на Нотр Дам, в доме вдруг начинали раздаваться громкие голоса, слышалось девичье пение, смех и даже ругань. Добрые католики, жившие по соседству, обвиняли во всем «проклятых гугенотов», вооружались и два раза делали попытки проникнуть в дом. Дважды их останавливала ночная стража этого парижского округа, а затем сам начальник стражи, гроза местных мошенников и сводниц, Армон Кобаль решил разобраться в происходящем… В одну из ночей он вместе со своим немногочисленным отрядом, поддерживаемым с улицы толпой несносных бездельников, взломал двери странного дома и проник внутрь… Однако, к явному разочарованию зевак, вместо ожидаемого притона стражники не обнаружили решительно ни одной живой души в комнатах, ни хотя бы одной вразумительной причины тех загадочных звуков, которые раздавались здесь.

Дом состоял из двух этажей, мансарды и глубокого погреба, который также тщательно был исследован, но все без результата. Первый этаж занимали три или четыре комнаты, уставленные мебелью времен Генриха Второго, под влиянием сырости пришедшие в негодность и чудом не развалившиеся. Стены дома были голы, как и подобает стенам давно оставленного дома, кое-где отвалилась штукатурка, были видны деревянные перекрытия. На полу лежал толстый слой пыли, кое-где пересеченный отпечатками кошачьих лапок; более ничего интересного на первом этаже не было. Второй этаж полностью был занят одной огромной залой, которая, вероятно, служила прежним жильцам и гостиной, и столовой. В центре ее располагался большой обеденный стол, несколько поодаль – пять старых продавленных кресел и некогда роскошный диван с сильно потемневшей от времени и сырости обивкой. Стены были украшены гобеленами, которые кое-где уже отделились и беспомощно качались, не имея силы оторваться полностью. Пыли тут тоже хватало, хотя воздух был намного свежее, чем внизу, очевидно, за счет близости крыши.

Мансарда была куда интересней: как попало, сваленная рухлядь перемежалась деревянными ящиками, наполненными весьма любопытными вещицами, о назначении которых даже сам Кобаль не мог сказать ничего определенного, и старыми холстами, количество коих говорило о направлении интересов прежнего хозяина дома. Впрочем, весьма трудно было сказать о качестве этих картин – некоторые из них совсем выцвели и потемнели, другие не произвели большого впечатления на умудренных стражников. Таково было все небогатое содержимое странного дома. После обыска таинственные голоса не раздавались в доме с неделю, а затем возобновились с новой силою. Местный житель Анри Дейе, не убоявшись свернуть себе шею, забрался на крышу и попытался заглянуть внутрь дома через окно мансарды, но ничего интересного не увидел. Вызванный жителями Кобаль еще раз осмотрел дом и, не найдя никаких изменений, заметил, что за следующий вызов он сдерет с беспокойных соседей по золотому экю, а тот, кто ему не заплатит, будет лишен своей шкуры… Зная немирный нрав королевских охранников, жители, проживавшие вблизи проклятого дома, несколько угомонились.