Девочка со скрипкой. Все мы платим за чужие грехи… - Ольга Алейникова

Девочка со скрипкой

Все мы платим за чужие грехи…

Ольга Алейникова

Дизайнер обложки Мария Брагина

© Ольга Алейникова, 2017

© Мария Брагина, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-3830-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Только правда, как бы она ни была тяжела, – легка.

1

Во сне я часто слышу нежные звуки скрипки, слышу, как они проникают в каждую щель нашего дома, вижу, как опускаются на стол, чувствую, как они касаются моей кожи, а после проникают в сердце. Каждая нота отбивается моим сердцем в ответ на эту прекрасную музыку, словно отвечает на тайное послание. Потом музыка прекращается. В доме становится пронзительно тихо.

Я вижу, как отец кладёт скрипку и смычок обратно в футляр, закрывает его и улыбается. Я делаю несколько шагов, я хочу подойти ближе, я хочу прикоснуться рукой к плечу отца. Я почти успеваю, но тут слышу громкий звук и вижу, как отец падает на пол, а его руки, только что державшие смычок и создающие невероятную музыкальную сказку, за пару секунд утопают в луже крови. Я громко кричу и просыпаюсь.

Мне жарко, постель полностью пропитана моим потом. Я пытаюсь отдышаться и убедить себя, что всё в порядке. За окном уже светло, а значит, давно пора вставать. Смотрю на часы. Минута до будильника. Голос за дверью я слышу раньше, чем он прозвенел.

– Эммелин, опоздаешь! – кричит мама. Я провожу руками по лицу и сажусь в постели. Я никогда не любила ходить в школу, но оставаться дома надолго просто ненавидела.

Я быстро собираюсь, наспех надеваю привычные штаны и джемпер, собираю волосы в хвост. Русые, как у мамы. К сожалению, это единственное, чем мы похожи. Я хватаю сумку и выхожу из комнаты. Внизу на кухне мама возится с завтраком, но я прохожу мимо, и уже выйдя за дверь, слышу, как она зовёт меня по имени. Пускай!

Я чувствую себя совершенно разбитой. За ночь мне приходилось просыпаться не меньше пяти раз. К кошмарам я, наверное, никогда не привыкну. Они словно напоминают мне о том, о чём я и так никогда бы не смогла забыть.

Я не иду на историю, выхожу во двор и заворачиваю на спортивный стадион. Только начало года, у меня выпускной класс, но я предпочитаю проводить время здесь, а не в душных кабинетах. Я быстро поднимаюсь на самый верх, сажусь на крайнее место и облегчённо выдыхаю. На стадионе ни души. Тренировки только после обеда, значит, можно спокойно посидеть в тишине.

Я вижу, как по небу медленно плывут облака, чувствую, как солнце приятно печёт мои плечи, ощущаю, как ветер бьёт мне в лицо. Наконец-то я чувствую себя в безопасности. Хотя бы на мгновение. Закрываю глаза и полностью погружаюсь в это ощущение.

Не то чтобы я жила в постоянных приключениях. Скорее, наверное, наоборот. Заурядный маленький город, заурядная маленькая школа, заурядный маленький дом, заурядная… ну, вы поняли. Всё просто и обыденно. Хотя, должна признать, мне нравилась вся эта заурядность. Я не стремилась иметь всё и сразу, не хотела получить в распоряжение огромный город и тысячу возможностей. Такая жизнь была не по мне. Наверное, по этой причине у меня никогда не было друзей среди сверстников. В шестнадцать-семнадцать подростки предпочитают думать о приключениях, любви и наркотиках, а не о ветре и возможности побыть в тишине хотя бы пару часов.

Когда я открываю глаза, замечаю на сидении в конце ряда парня. Кажется, мы недавно начали ходить в одну группу по истории, но и он, похоже, сбежал от писклявого голоса мисс Ривз. Я смотрю на него лишь мгновение, а после отвожу взгляд. Чувствую, как внутри что-то кольнуло. Пытаюсь понять, что же это, а вскоре отгоняю эти мысли. Минутная слабость. Я сама не своя всё утро.

Через пару минут снова смотрю на парня. Как ни стараюсь, не могу вспомнить его имя. Он хорош собой. Темные волосы, неплохо сложен. Думаю о том, что многие девушки предпочли бы его. Но раз уж его имя не на слуху, что-то с ним не так. И возможно, именно эта таинственность меня и привлекает.

Он что-то пишет в блокноте, изредка отрывается и смотрит куда-то вдаль, а после продолжает, будто вспомнил что-то важное. Всего на мгновение я задумываюсь, что он пишет стихи, а потом убеждаю себя вообще не придавать этому никакого значения. Я хочу достать из сумки книгу, чтобы хоть как-то отвлечься, но замечаю, что пальцы слегка дрожат. Злюсь на саму себя. На секунду замираю, чувствую чей-то взгляд, оборачиваюсь и вижу, как парень спешно отводит глаза.

Я беру сумку и спускаюсь вниз по ступенькам. Парни – это не моя тема. Никогда не тратила на них время и не считаю нужным это делать. Когда в твоей жизни есть вещи посерьёзнее, отношениям с противоположным полом придаёшь не такое уж и большое значение. Мне слишком хватало боли, чтобы я могла позволить себе обзавестись кем-то, кто может причинить мне ещё больше страданий.

Когда я возвращаюсь домой, обед уже на столе. Все свои выходные мама посвящает дому и нам, её детям, думая, что один или два дня в неделю смогут восполнить всё то, что мы потеряли. Я её не виню. Она старается ради нас, я знаю. Просто это не помогает.

Я молча сажусь за стол и пробую рыбное филе. Вкус, должно быть, изумительный, но я его не чувствую. Проходит пару минут прежде, чем мама садится рядом и смотрит на меня.

– Мэли, я хотела поговорить с тобой, пока Глэн и Сади не пришли. Они ещё малы для таких разговоров, – говорит мама тихо и ласково, и во мне зарождается жгучее желание убежать.

– Что-то случилось? – спрашиваю я как можно равнодушнее, ковыряя вилкой рыбу. Я хочу делать вид, что не понимаю, о чём идёт речь. Будто, если смогу обмануть маму, всего этого не будет на самом деле.

– Хочу обсудить завтрашний ужин. Нужно, чтобы всё прошло гладко. Тётя Мирта приедет утром, поможет мне на кухне, а к двум часам поедем на кладбище. Если захочешь, – говорит мама, но я её перебиваю.

– Не захочу, – повышаю я голос и бросаю вилку на стол. Она ударятся о край тарелки, и этот звон ещё долго разделяет нас с мамой. Хотя не только он. – И хватит говорить об этом. Хватит устраивать эти ужины, которые никому не нужны.

– Твой отец хотел бы, – начинает мама, но я снова её перебиваю.

– Хотел бы, чтобы мы собирались раз в год в кругу людей, которым на самом деле на него плевать, и слушали их фальшивые речи? Ты действительно думаешь, что от этого хоть кому-то станет легче?

– Да, – отвечает мама всё так же тихо. Она словно понимает мою злость и не обижается. – Легче будет ему.

– Нет, не будет, – отвечаю я на этот раз уже так же тихо, как мама, но голос звучит строго. – На самом деле ему уже всё равно. Если ты не помнишь, мама, то он уже мёртв.

Я встаю из-за стола, поднимаюсь по лестнице на второй этаж и громко хлопаю дверью в комнату. Понимая, что сегодня всё равно не смогу уснуть, всё же падаю на кровать и зарываюсь лицом в подушку. Я не плачу, но чувствую на душе такую пустоту, что удивляюсь, как меня саму ещё не засосало в эту дыру.

Когда утром я открываю глаза, то понимаю, что просыпаться мне не хочется. Я хочу вычеркнуть этот день из своей жизни, из памяти, из истории всего мира, чтобы никто никогда не узнал, какая боль пронзает сердце в этот день.

Мама велит просыпаться скорее и одеваться, просит помочь на кухне, после просит собрать брата и сестру. Последнее мне, пожалуй, по силам.

Я захожу в комнату к Глэну и останавливаюсь на пороге. Мой брат стоит у зеркала и застёгивает пуговицы пиджака, который надевает лишь в редких случаях. Костюм ему к лицу, безусловно. Но другое поражает меня. В свои четырнадцать Глэн – точная копия отца, и строгий костюм лишь подчеркивает эту схожесть. Я с трудом проглатываю ком в горле.

Меня словно парализовало на пару минут. Брат замечает меня и оборачивается.

– Мама прислала контролировать? – спрашивает он спокойным голосом. Этим он тоже пошёл в отца. В то время, как я с мамой могу кричать и ругаться вечно, Глэн никогда не повысит голос.

Я киваю в согласии, а после понимаю, что нужно вести себя, как подобает старшей сестре, быть сильнее их, быть сильнее всех. Папа хотел бы именно этого от меня.

– Тебе идёт костюм, – улыбаюсь я брату. Он смотрит на меня около минуты, словно решаясь на что-то, а после всё же произносит:

– А тебе не идёт траур, Эммелин. Давай просто вместе переживём этот день. Знаю, ты считаешь эту затею глупой, но маме становится легче, так что давай потерпим.

Я подхожу и обнимаю брата, борясь с желанием заплакать. Он думает о маме, обо мне, обо всех, кто вокруг. Хотя его слова зарождают обиду и злость в глубине моей души. Почему, если маме от этого легче, а нам только хуже, мы должны терпеть? Разве не она должна о нас заботиться?

– Пойду проверю, как дела у Сади. Ей больше нужна моя помощь, чем тебе, – говорю я, и брат кивает в согласии. Я благодарна ему за эту пару минут и его слова, которые, словно пощёчины, привели меня в сознание.