Навстречу звезде - Ярослав Игоревич Пилипенко

Глава I

Есть два вида одиночества. Для одного одиночество – это бегство больного, для другого – бегство от больных.

Ф. Ницше

День первый, 19 августа

Метро. Очередной раз это метро. Полёт железного червя по кишкам пёстрого, как лицо старой проститутки, города. Серые, мёртвые лица людей, начинающих ежедневный забег на пути к целям, которые заставляют бежать ещё быстрей. К должностям, на которых надо нести большую ответственность и выполнять ещё больше работы. И всё, чтобы получать больше денег и удовлетворить потребности, причём даже не живота, а призрачные, не ясно, как возникшие, но такие невероятно жалящие взглядами общества потребности. Купить машину, квартиру, дорогой костюм, обвешаться украшениями, содержать жену и пару любовниц или мужа и любовников, или в любой другой комбинации. Это не важно, всё равно ничем из этого ты толком пользоваться не будешь, тебе просто будет некогда, тебе надо зарабатывать на следующее «благо». Но не дай бог у тебя чего-нибудь нет, тебя уничтожат взглядом окружающие серомордые. Будут обходить стороной как прокажённого. Ты не смог. Не добился. Слишком ленив и флегматичен для этого мира – вот что ты видишь в их выцветших от усталости и рутины глазах. А если ты говоришь, что тебе это не нужно – то всё ещё проще – ты сумасшедший или не созрел.

Запахи парфюма, сырости, перегара и стресса. Змеиный шёпот, мелькающие огни, сигналы телефонов, звонкая болтовня какой-то нимфетки. Когда же вы все сдохнете?! Или я. Без разницы. Лишь бы не видеть, не слышать, не быть…

Моя станция. И потекли потоки биомассы в погоне за счастьем. Хорошо, что работа недалеко, буквально в пятидесяти метрах от выхода из чистилища.

– Привет, Винс. Как дела? Что вечером будешь делать? Может, вспомним старое?..

«Уж точно не с тобой. Лучше, закрывшись в своей конуре, одному напиться».

– Давай до вечера отложим это решение, ещё весь рабочий день впереди.

– Номер знаешь, я всегда на связи.

Работа в газетном киоске всегда мне нравилась. Не мизерная зарплата, а именно работа. Нравилось вдыхать каждое утро запах свежей прессы, нравилось быть в курсе всех новостей мира, да много чего нравилось… Даже, а может, и главное – нравилось наблюдать за людьми, снующими из метро и в него. Моё рабочее место как огромный человеческий глаз, а люди как муравьи, бегущие к своим муравейникам и из них.

Работал я тут давно, уже лет пять. Устроился, как только выгнали из университета за прогулы. Преподаватели хвалили меня, я умён, но любил погулять и выпить, конечно, в учебное время тоже. И всё бы ничего, но сменили декана, и новому, как водится, необходимо было устроить перемены, провести ревизию, революцию… мать его. Вот и устроили проверку посещаемости, поотчисляли «бродяг».

Ларёк был маленьким, тесным. Белая краска, которой его когда-то покрасили, местами облезла, оголив ржавое тело будки. По соседству стоял ларёк с едой и напитками. В нём работал Большой Патрик. Большим его называли шутя, он был почти карлик. Маленький Большой Патрик с толстыми линзами очков и засаленными чёрными волосами. В потёртых джинсах и старомодном свитере, пахнущем нафталином и дешёвым табаком. С разбитой жизнью, но не раздавленным эго.

Патрик вечно болтал, и порой появлялось впечатление, что говорит он с момента пробуждения и до того, как провалиться в сон. Говорил он быстро, я даже не всегда успевал понимать, о чём. Всегда удивляли такие люди. Я не знаю, когда они думают, если всё время болтают, и, как правило, болтают о пустом. О политике, на которую никак не влияют. О знаменитостях, которых никогда не увидят и чья жизнь не влияет на них. О диетах, о балетах, о шекспировских сонетах. В общем – громкие, пустые люди.

День как день. Это всё, что можно было бы сказать об очередном пролетающем мимо меня времени. Ничего особенного. Всё то же беспорядочное чтение журналов и газет. Вялые продажи безликим людям макулатуры. Единственное, что отличало этот день, – я решил вести дневник. Когда-то в университете преподаватель истории рекомендовал всем вести дневник для самоанализа. Эта его идея была интересной, я даже потратил пару минут на начало своего дневника, но запал быстро пропал. В этот день я решил начать вести дневник из-за непреодолимого желания проораться, поделиться накипевшим. У меня нет близких людей и желания их заиметь. Я целые дни проводил с горами напечатанных текстов и решил делиться своей жизнью с листами бумаги. Я не писатель и требовать от своего текста удобоваримости не стану, да и перечитывать не собираюсь, это лишь взгляд маленького человека на прессом давящий на сознание окружающий свинцовый мир.

Приятной неожиданностью оказалось то, что ведение дневника позволяло рабочему времени идти быстрее и мне лишний раз не приходилось сидеть и разглядывать лица снующих прохожих сквозь грязное стекло ларька.

Так, за размышлениями над дневником и прочтением пары статей из журнала о дикой природе прошёл этот рабочий день. Я бы и не узнал, что уже пора домой, если бы не Патрик, отвлёкший меня от чтения, притворившись покупателем и спросив журнал с выдуманным, невероятно пошлым названием «Мохнатое ущелье 21».

Он, как я и ожидал, прибежал в одну минуту восьмого, чтобы утащить меня в наш «штаб» пить пиво. Уже не интересуясь моим желанием. Отпираться было бессмысленно, да и лень. Штабом Патрик по-детски называл здание больницы, которое пытались возвести неподалёку много лет назад, но инвестора посадили, нового не нашли, и на снос денег никто не выделял.

По пути в недостроенное здание мы взяли по несколько бутылок дешёвого крепкого пива и трупики иссушенных рыб, бережно завёрнутые в целлофан. В отличие от дешёвого светлого, крепкое обладало хотя бы каким-то пивным привкусом. Светлое же было похоже на газированное подсолнечное масло, разбавленное водой с добавлением соли и лимонной кислоты. А на напитки приятней у нас не было денег. Через несколько минут мы на месте.

Недостроенное здание детской больницы заросло травой и кустарником, располагалось оно за крупным торговым центром. Не было огорожено и не охранялось. Днём дети здесь играли в войну, ночью собиралась и пьянствовала молодёжь. Мы с Патриком много раз были здесь, мне нравилось это место своей уединённостью, а ему схожестью с постапокалиптичными локациями из компьютерных игр. Пройдя вглубь ветшающего здания, преодолев баррикады из мусора и лужи испражнений, мы остановились у окна, закрытого