Драконы Погибшего Солнца - Маргарет Уэйс

Маргарет Уэйс и Трэйси Хикмэн

Драконы Погибшего Солнца

Песнь Мины

Сомкнутся у цветов

Ресницы лепестков.

Тьма – погляди наверх.

С последним вздохом дня,

Молчание храня,

Усни, любовь, навек.

Клубится мрак внизу.

Но здесь, в ночном лесу,

В сгустившейся тени

Ты, погружаясь в сон,

Возносишься, спасен.

Любовь, навек усни.

Тьма стелется кругом.

Но помнит о другом

Пролившаяся кровь:

Закрывшие глаза

Увидят небеса

Усни, навек, любовь.note 1

1. Песнь Смерти

Гномы называли эху долину Гамашинох — Песнь Смерти. Никто из живых не приходил в нее по своей воле. Сюда гнали лишь злое отчаяние, горькая нужда или жестокий приказ.

Песнь стала слышна еще за несколько часов до того, как они приблизились к заброшенной долине. Эта Песнь не была странной, она была страшной. Слова, едва слышные, почти неразличимые слухом, говорили о смерти и о чем-то худшем, чем смерть. Пелось о предательстве, крушении, страданиях. Песнь была плачем, тоской по тому прекрасному, что помнила душа, – по неземному миру и блаженству, ныне утраченным навсегда.

Едва услышав ее траурные звуки, рыцари натянули поводья, а руки их сами легли на мечи. «Что это?», «Кто там?» – спрашивали они, в замешательстве глядя друг на друга.

Но «там» не было никого. Никого живого. Рыцари посмотрели на командира, который привстал в стременах, чтобы оглядеть высокие утесы, вздымавшиеся по обе стороны дороги.

– Ничего нет, – произнес он наконец. – Это ветер гудит в скалах. Вперед.

Он дал лошади шенкеля и поскакал вперед. Дорога, кружа и петляя, вела через горы, что назывались Властители Судеб. Рыцари поскакали за командиром единым строем, так как для того, чтобы скакать шеренгой, дорога была слишком узка.

– Я слыхал прежде, как воет ветер, – угрюмо заметил один из рыцарей, – но сейчас звучал человеческий голос. Он предостерегал нас. И лучше бы нам его послушаться.

– Чепуха. – Командир отряда Эрнст Магит обернулся в седле, чтобы бросить взгляд на своего помощника и разведчика, шедшего рядом. – Суеверная болтовня! За вами, минотаврами, давно замечено пристрастие к устаревшим обычаям и предрассудкам. Пора войти в современный мир. Боги оставили нас, и я считаю, это к лучшему. Теперь миром правим мы.

Одинокий женский голос, певший Песнь Смерти, теперь сменился устрашающим хором. Мужские, женские, детские голоса сливались в пугающем напеве о бессмысленных потерях и несчастьях, который эхом звенел среди гор. От этих мрачных звуков кони стали упрямиться, нервничать, и, правду сказать, всадники не слишком усердно посылали их вперед.

Конь Магита, прядая ушами и приседая, пятился. Но вот рыцарь вонзил ему в бока шпоры, и благородное животное, наклонив голову, бросилось вперед. Проскакав с полмили, командир понял, что не слышит топота копыт у себя за спиной. Он оглянулся и увидел, что остался на дороге один. Никто из его отряда не последовал за ним.

Взбешенный Магит вернулся к отставшим рыцарям. Оказалось, что половина людей патруля спешилась, а другая едва держалась в седлах. Не только люди, но и лошади казались больными.

– У немых тварей побольше мозгов, чем у некоторых их хозяев, – вполголоса проговорил минотавр, сидя на земле. Лишь немногие из лошадей позволяли минотаврам взнуздать себя, и еще меньшая их часть могла выдержать вес огромных всадников. Рост Галдара вместе с ветвистыми рогами достигал семи футов, и ему приходилось сопровождать отряд пешком, без устали соревнуясь в беге с лошадью командира.

Магит возвышался над людьми своего патруля, держась рукой за луку седла и рассматривая их светло-голубыми, водянистыми, всегда тусклыми глазами. Высокого роста, очень худой, костистый, словно скрученный стальной проволокой, он был много сильней, чем казался. Отличали его жестокость, безупречная (многие говорили – безмозглая) дисциплинированность и полная преданность лишь одному живому существу – Эрнсту Магиту.

– Немедленно по коням и за мной, – холодно проговорил командир отряда, – или я отправлю всех вас к командующему группой. Я обвиню вас в трусости, мятеже и предательстве Замысла. Как вам хорошо известно, наказание за каждое из этих преступлений может быть только одно – смерть.

– Он способен на такое? – шепотом спросил один из тех, кто был совсем недавно посвящен в рыцари и участвовал сейчас в своем первом рейде.

– Не только способен, – сердито пробормотал ветеран, – но и непременно сделает.

Рыцари снова уселись в седла и шпорами послали коней вскачь. Им пришлось объехать минотавра Галдара, который один не трогался с места, стоя посреди дороги.

– Ты осмеливаешься ослушаться моей команды? – гневно выкрикнул Магит. – Советую прежде очень хорошо подумать. Может, ты и пользуешься покровительством Повелителя Ордена Черепа, но вряд ли он сможет спасти тебя, если я объявлю Совету, что ты трус и клятвопреступник.

И, перегнувшись в седле, Магит продолжал с насмешливой доверительностью:

– Насколько мне известно, Галдар, твой хозяин не слишком стремится заступаться за тебя, однорукого минотавра. Один твой вид наполняет его жалостью и насмешкой. Минотавр, опустившийся до положения разведчика! К тому же нам всем хорошо известно, что и разведчиком-то тебя назначили только потому, что хотели хоть что-нибудь для тебя сделать. Иначе им просто пришлось бы отправить тебя пастись вместе с коровами.

Галдар сжал единственную руку в кулак с такой силой, что ногти глубоко впились в ладонь. Ему было хорошо известно, что Магит дразнит его, стремясь спровоцировать на схватку. Именно здесь, где не было свидетелей. Именно здесь, где Магит мог убить искалеченного минотавра, а вернувшись домой, сообщить, что бой был честным и славным. Галдар не слишком ценил жизнь, особенно с той поры, когда потеря руки превратила его из бесстрашного воина в никчемного разведчика. Но будь он проклят, если позволит Эрнсту Магиту убить себя. Не доставит он командиру такого удовольствия.

И минотавр, пожав плечами, прошел вперед, мимо командира, следившего за ним с усмешкой, змеившейся на тонких губах.

Патруль продолжал путь, надеясь достичь места назначения еще до наступления темноты, при дневном свете, если только можно было назвать так эту серую сумрачную полумглу, обдававшую холодом все вокруг. А Песнь Смерти стонала и рыдала. По лицу одного из молодых рекрутов беспрестанно струились слезы. Ветераны скакали сгорбившись, подняв плечи, словно хотели бы зажать уши и не слышать ни звука. Но даже если б они набили уши паклей, даже если б они разорвали себе барабанные перепонки, они бы все равно слышали эту жуткую Песнь.