Гяур - Джордж Байрон

Спокойно море. Ветра нет.

Ладьям далёким шлет привет

Утёс гранитный. А на нём

Спит вождь афинский вечным сном.

Когда-то спас он край родной…

Родится ль вновь такой герой

Блаженный край! Весь год весна

Бессменно тут царит одна —

На островах, что там вдали

Видны с аттической земли

Уединенной жизни дни

В блаженство превратят они:

Вершины гор отражены

В кристалле синей глубины,

В плену смеющейся волны.

3емкой эдем, чудесный край,

Где всё в цвету, где вечный май!

И если легкий бриз порой

Порхнет над синевой морской,

То аромат цветов с собой

Он принесет издалека.

Летит на крыльях ветерка

Дыханье розовых садов,

Привет царицы соловьев,

Ей сотни песен соловей

Поёт, и каждая — о ней!

И пенью соловья внимая,

Краснеет роза молодая.

Садов царице, розе роз

Не страшен ветер и мороз.

Зимы не зная, круглый год

Она красуется, цветет.

И неба, райский аромат

Она вернет ему стократ,

А небо улыбнется ей,

Цветущей с каждым днём пышней,

Так много разных здесь цветов,

Манит влюбленных тень садов,

Но много и пещер глухих —

Приют разбойников морских

Чьи лодки скрыты средь камней

От проходящих кораблей,

Пока гитара моряка

Не зазвенит издалека.

Но лишь вечерняя звезда

Зажжётся на небе — тогда,

Плывут пираты в мрак ночной,

Подобны теням под скалой,

Закутав вёсла. Вдруг толпой

Напали — смолк гитары звон,

и песня превратилась в стон.

Как странно: этот край таков,

Что быть жилищем для богов

Его удел: здесь жизнь светла

Но человек, что кроме зла

Не любит в мире ничего,

Все губит: под ногой его,

Как под копытами скота

Природы гибнет красота.

Весь этот дивный край цветет

Без человеческих забот,

Все здесь природа отдаёт,

И просит лишь о том людей,

Чтоб только не мешали ей!

Как странно — мирный край, и он

Людским безумьем омрачен,

Он край разбоя и страстей,

Кипящих в гордости своей,

Так, словно натиск тёмных сил

Строй серафимов сокрушил,

И адской злобой ослеплён,

Сел дьявол на небесный трон!

Так вечной радости страна

Тиранами разорена!

Тот, кто над мертвецом склонясь,

Увидел смерти первый час,

Последний час трудов и бед,

Когда подходит мрак, и нет

Дыханья жизни,(в те мгновенья,

Пока не властно разложенье,

Пока ещё его персты

с лица не стерли красоты,)

Кто видел ангельский покой,

И взгляд, что замутнен тоской,

Кто смерть в лицо увидел, тот

Душою дрогнувшей поймет,

Что мертвого прекрасен лик

Лишь потому, что в этот миг

Тирану неподвластен он,

Но смерть еще не смерть — а сон

Да, так невозмутимы покой

На мертвом облике, такой

Весь этот берег, такова

Вся Греция: она — мертва!

Так холодна, и так она

Последней красотой полна:

Огонь в душе едва угас,

Но как прекрасен этот час!

Ещё последний луч горит

Над скалами… Ужасный вид:

Сверкая, мрачный ореол

Вокруг надгробия расцвел,

Но вот затух последний блеск,

И луч сознания исчез,

И только искра, павшая с небес,

Над той землей, которую хранила,

Мерцает, но согреть ее не в силах!

Край подвигов, навек живых,!

Весь от полей до гор седых

Надгробие свобод былых!

Могучих повергал ты в страх,

А что осталось? Только прах!

Эй. жалкий раб! Ты позабыл

О грозной славе Фермопил,

А этот берег? чем он был?

И ты, свободы рабский сын,

Забыл, что это — Саламин?!

Так сделай память давних дней

Живою славою своей,

В душе, а не в золе храни

Отваги дедовской огни!

Да, ты и себе их разожжёшь,

И деспотов охватит дрожь,

Восстань! И жизнь отдай в бою,

Надежду завещай свою

Потомкам, пусть на смерть идут,

Иначе — от стыда умрут!

Был за свободу поднят меч,

И тот, кому в сраженье лечь

Пришлось, кто кровью истекал —

Борьбу потомкам завещал,

И как бы не была трудна,

Победой кончится она!

О, Греция! Свидетель в том

Один твой день! И этим днем

Бессмертье заслужила ты!

А все цари, что с высоты

Во мрак забвения судьбой

Низвергнуты? Лишь прах седой

Потомкам вечность сохранит

Во мгле безвестных пирамид.

Всеобщим роком пощажен

Лишь твой герой: воздвигнул он

Столп вечной славы над собой,

Столп выше гор земли родной:

В бессмертных песнях старины

Для нас живут твои сыны!

Как проследитъ за шагом

Твоё паденье? Ведь не враг

Тебя сломил, а ты сама,

Под ставив шею для ярма

Унизила свой дух навек.

Так раболепный человек

Рад цепи на себе замкнуть,

Тирану открывая путь.

А те, кто ходит в эти дни

Рабами по земле своей,

Что смогут рассказать они

О славе легендарных дней?

Нет больше среди них людей,

Достойных родины своей!

Где души пламенные их,

Что звали из долин твоих

На подвиги бойцов?

От колыбелей до могил

Они без чести и без сил

Ползут, рабы рабов.

Любой порок и грех людской

Владеют низменной душой,

Нет больше доблести в сердцах,

Нет человечности в глазах,

Одним прославился в наш век

Торгаш коварный, — хитрый грек:

Лишь древней ловкостью своей

Известен он среди людей,

И к голосу свободы глух

Его забитый, рабский дух.

Ярмо ему не враг, а друг

О нём жалеть не стану я.

Вот повесть мрачная моя,

И первый, кто её слыхал,

Не зря, поверьте мне, рыдал.

Вдали темнеет синь морская.

И тень, с прибрежных скал сползая.

Растет, пугает рыбака.

И кажется издалека

Что лодку там укрыл пират.

Рыбак поворотил назад,

И хоть уловом отягчен,

Н весла налегает он,

Пока далекий Порт Леон

Огней слепящие лучи

В восточной расплеснёт ночи.

Чей чёрный конь летит как гром,

И эхо гулкое кругом

То стуком кованых копыт

В ущелье диких скал кружит,

То звонкою уздой звенит?

Весь в пене конь, он словно вал

Прибоя у прибрежных скал.

Смолкает и морской прибой,

Но всадник позабыл покой:

Ничтожны бури всех морей

Пред бурею в груди твоей,

Гяур, безвестный назарей!

Но вижу я в чертах твоих

След потрясений роковых,

Ты юн, но бледный, мрачный лик

Страстями опален, и дик

Озлобленно горящий взор.

Вот он скользнул как метеор,

Я понял: ненависть и страх

Внушит османам этот враг.

Всё ближе он, его полет

Мой изумленный взгляд влечет.

Как демон в полуночный час

Промчался он и скрылся с глаз,

Оставив до скончанья дней

Тревожный след в душе моей,

И топот черного коня

В ушах остался у меня.

Он тронул скакуна уздой

И разом скрылся за скалой,

Нависшей над морской волной,

Ему, должно быть, страшен тот,

Кто увидал его полет!

В беззвездном небе мрак и мгла,

Но слишком ночь ему светла!

Промчавшись, бросил он назад

Как будто бы прощальный взгляд:

На миг он скакуна сдержал,

На миг на стременах привстал,

На миг… Но что в ночной дали

За рощей молодых олив

Он видит? Месяц над холмом,

Дрожит в мечетях слабый свет

И эхо разбудил мушкет,

Как будто отдаленный гром.

То знак усердья мусульман,

В ту ночь окончен Рамазан,

В ту ночь — Байрама первый час,

В ту ночь… Но кто же ты, что с глаз

Исчез? Ты, с огненным челом?

Что в празднике тебе чужом?

То скрыться хочешь ты, то вдруг

Тревожно напрягаешь слух.

Он замер, и в его чертах

Сменился ненавистью страх;

То был не мимолётный гнев,

Что вмиг румянцем заалев,

Остынет — Нет, он побледнел, -

Стал как могильный мрамор бел,

Чья мертвенная белизна

Во мраке ночи так страшна.

В седле недвижно он сидел,

Ужасный взор остекленел…

Кому-то он грозит сквозь ночь…

Вернуться, или мчаться прочь?.

Вдруг, сдержанный его рукой

Нетерпеливый вороной

Заржал и зазвенел уздой.

Так в сон, неудержим и дик

Врывается совиный крик.

Но вот коня пришпорил он —

Прочь, прочь, как бурею взметён,

Как в небо брошенный джерид

Скакун испуганный летит.

И вот уж берег не дрожит

От цокота его копыт,

И гордый шлем во тьме пропал

За черною громадой скал.