Последний удар - Джессика Клер

Джессика Клер

Последний удар

Глава 1

ДЭЙЗИ

В тайне я планировала этот день последние шесть лет. Проснувшись, я потягиваюсь и чувствую обжигающую боль в животе. Наверное, это нервное.

Сегодня я исчезну.

День начинается так же, как и любой другой. Как будто мир не видит моего внутреннего волнения, настолько сильного, что меня практически трясёт в предвкушении. Свобода уже так близка, что я могу попробовать её вкус. Я встаю с постели и в полной темноте надеваю юбку в пол и подходящую блузку. Сверху накидываю свитер, чтобы прикрыть каждый сантиметр тела. После этого я похожу к матрасу и вытаскиваю из-под него одноразовый телефон и небольшую пачку денег.

Семьсот долларов, которые я копила с шести лет. Их должно хватить. Я прячу деньги и телефон в лифчик.

Зайдя в ванную, собираю свои тёмные волосы в хвост и умываюсь. А затем всматриваюсь в своё отражение. Предательский румянец на бледном лице выдаёт меня. Я намачиваю салфетку и прижимаю её к щекам, надеясь, что это поможет избавиться от румянца. Когда я уже не могу медлить больше, выхожу из безопасности ванной.

В гостиной сидит мой отец. Комната походит на тёмную пещеру, куда не проходит никакой свет. Есть только телевизор, кресло и диван. Телевизор выключен, но я знаю, что он настроен так, чтобы показывать только счастливые, целомудренные программы, такие как религиозные или детские шоу. Если удача оказывается на моей стороне, мне удаётся посмотреть PBS. Я хочу чего-то погорячее, но отец удалил все другие каналы и не позволяет мне трогать пульт.

Как обычно, единственный источник света в комнате — маленькая лампа рядом с его стулом. Отец сидит в ореоле света, как на острове, среди этой гнетущей темноты. Он читает Диккенса в твёрдом переплёте и закрывает массивную книгу, когда я вхожу в комнату. Отец одет в застёгнутую на все пуговицы рубашку и брюки, а волосы аккуратно причёсаны. Как это ни парадоксально, мой отец всегда аккуратно одевается, хотя никогда не выходит из дома и никто кроме меня его не видит. Если я спрошу об этом, он просто ответит, что внешний вид очень важен.

Весь наш дом походит на гостиную: тёмный, тяжелый, с толстыми стенами. Всё это день за днём высасывает из меня жизненные силы. Вот почему я должна сбежать.

— Сэр, — я приветствую отца и жду, сложив руки за спиной, изображая тем самым послушную дочь.

Он проходится взглядом по моей одежде и свитеру.

— Ты собираешься на улицу?

— Если погода позволит.

Я не смотрю на окна гостиной, которые не могут пропустить даже тоненького лучика света. Несмотря на идеальный внешний вид моего отца, наш дом выглядит как стройка. Арочные окна, когда-то наполнявшие гостиную светом, сейчас заколочены фанерой, а по краям заделаны клейкой лентой. Отец превратил свою гостиную в крепость, дабы защитить себя, но я выросла в ненависти к этой гнетущей темноте. Я чувствую себя летучей мышью в пещере, никогда не видевшей солнечного света.

Мне не терпится наконец убежать.

Он ворчит в ответ на мои слова и передаёт мне маленький ключ. Я беру его, прошептав «спасибо», и подхожу к компьютерному столику. У него есть рычажок, с помощью которого отец каждую ночь блокирует его. Конечно же, он не доверяет Интернету. В нём полно плохих вещей, которые могут навредить молодым умам. Отец настроил фильтры в браузере так, чтобы я не могла посещать откровенные сайты, не то чтобы мне хотелось. Не в том случае, когда единственный компьютер в доме стоит в десяти метрах от его стула.

Я спокойно подхожу к компьютеру и ввожу адрес сайта погоды. Сегодняшний прогноз? Конечно же. Идеальный!

— Погода хорошая.

— Тогда ты выполнишь несколько поручений сегодня, — он тянется за очками и достаёт блокнот, просматривая его. Через секунду он вырывает листок и даёт его мне.

— Это список покупок. Также зайди на почту и купи марок.

Я дрожащими руками беру список. На сегодня два места.

— Могу ли я после зайти в библиотеку?

Он хмурится на мою просьбу.

Я задерживаю дыхание. Мне необходимо попасть в библиотеку. Но я не должна выглядеть слишком взволнованно.

— Я уже послал тебя в два места, Дэйзи.

— Я знаю, — отвечаю я, — но я хочу почитать новую книгу.

— О чём?

— Об астрономии, — ляпаю я. Мне позволено читать только научно-популярную литературу рядом с отцом. Тема космоса выглядит вполне безобидно. И если он станет расспрашивать, я могу сказать, что продолжаю своё образование, несмотря на то, что моё домашнее обучение закончилось год назад. Отец не может расслабить свою хватку вокруг меня и позволить мне пойти в колледж, так что я должна продолжать своё обучение так, как могу.

Он устремляет на меня долгий взгляд, и я волнуюсь, что он сможет заглянуть сквозь меня в мои планы.

— Хорошо, — говорит он вечность спустя. Затем проверяет часы. — Сейчас восемь тридцать. Ты вернёшься к половине одиннадцатого?

Не так уж много времени, чтобы зайти в продуктовый, на почту и в библиотеку. Я хмурюсь.

— Могу ли я вернуться в одиннадцать?

Его глаза сужаются.

— Ты можешь вернуться в десять тридцать, Дэйзи. Ты пойдёшь только в эти три места и никуда больше. Это не безопасно. Ты поняла меня?

— Да, сэр, — я выключаю компьютер, закрываю стол и возвращаю ему ключи.

Он хватает меня за руку и хмурится.

— Дэйзи, посмотри на меня.

О, нет. Я заставляю себя поднять на него виноватые глаза. Он наверняка уже знает, что я собираюсь сделать. Даже при том, что я была достаточно осторожна, он всё понял.

— Ты накрасилась?

И это всё?

— Нет, отец.

Он с упреком даёт мне пощёчину.

Мы оба в шоке смотрим друг на друга. Он никогда не бил меня до этого. Никогда.

Мой отец оправляется быстрее меня.

— Нет, сэр, — говорит он, поправляя меня. Я так долго смотрю на него, что мои глаза высыхают, и мне нужно моргнуть. Обида обжигает меня изнутри, и в течение долгого времени мне интересно, что бы сделал отец, если бы я ударила его в ответ. Или если бы я прошагала в подвал и сделала несколько выстрелов в противоударную стену из телефонных книг в его импровизированном (и вероятно, незаконном) тире.

Но я не могу так думать. Не сейчас. Я ещё не достаточно сильна. Поэтому просто проглатываю свой гнев.

— Нет, сэр, — повторяю я. Называть его «сэр» — это новое правило. Сейчас, когда мне 21, мне не позволено больше называть его «отец». Только «сэр». Моё сердце разрывается оттого, как же сильно он изменился — с каждым годом его тирания становится всё сильнее, и если я останусь здесь, он растопчет меня.