Исповедь о первой любви. Приключенческая повесть - Тамара Концевая

Исповедь о первой любви

Приключенческая повесть

Тамара Концевая

© Тамара Концевая, 2017

ISBN 978-5-4485-3579-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Поезд Москва – Астрахань отстукивал монотонный ритм по пожухлым осенним степям, без края раскинувшимся за самый горизонт. Давно остались позади подмосковные пожелтевшие березняки и сосновые боры, саратовские перелески по берегам великой Волги с бесконечным мостом, перекинутым через неё. Перекати-поле легко и быстро катилось вдоль насыпи, подпрыгивая на безжизненных просторах астраханских степей. Вдалеке одинокие верблюды паслись лениво. Отары овец кучно грудились меж пригорков. Мне 28, всего 28! Прильнув к окну, не замечала времени, всё казалось интересным, манящим. Я должна была многое успеть и увидеть!

Я уезжала. Даже бежала из своего родного посёлка в средней полосе России далеко на юг в жаркий город Астрахань в самой дельте реки Волга. Дух авантюристки терзал и мучил, требуя заглянуть за горизонт. Я поняла, пора. Родители проводили, это же родители! Нет, они не были довольны моим категоричным решением поменять адрес, работу, увлечения и даже жизнь. Мама, с мокрыми от слёз глазами, в сотый раз давала нужные наставления, надеясь в глубине души на скорое возвращение «блудной дочери». Это она дала адрес сестры своей подруги в том далёком городе, чтобы дочь её, непутёвая, на улице не осталась.

Отец, потупившись, молчал. Как часто мы с братом слушали его рассказы о Праге, где для него закончилась Вторая Мировая война, где он встретил Победу. Его рассказы о работе на севере нашей страны, о жизни на Дону, где песчаные холмы оберегали тайну былых разбойничьих пещер, о таинственных происшествиях своей жизни, заклеймили стойким отпечатком мою детскую душу. Он понимал своё невольное причастие к моему отъезду, к тому влечению в неизвестность, которое было навеяно им в далёком детстве.

У моих родителей был участок земли рядом с железной дорогой. Ещё подростком время от времени они принуждали меня там работать. Работать мне было не в «жилу». Я с тоской смотрела на пробегавшие мимо поезда. Как я завидовала тем пассажирам! Мама думала, что это пройдёт, списывая всё на мой подростковый возраст. Не прошло.

Мне уже не 28, а мамы 15 лет, как нет рядом, да и отец двумя годами раньше ушёл. А тогда, зажав листок бумаги с нужным адресом, я вышла из поезда на ночные и от того угрюмые улицы южного города. Азиатский тип лица редких прохожих казался чуждым, совсем непривычным мне, жительнице средней полосы, где только и видела, что белокожих да голубоглазых земляков. Даже сомнение закралось, что русский язык у них здесь в ходу. Осмелилась обратиться к казахам с просьбой подсказать адрес с моего листка. А они ведь сразу всё поняли и активно, наперебой жестикулировали, внятно изъясняясь на русском. Тут у меня на душе отлегло. Значит, жить можно! Я могла уже тогда предположить, что татары, казахи, кавказцы, станут не только моими соседями, а ещё коллегами по работе и даже друзьями. Но догадаться, что именно с этого города начну путешествовать по континентам, я не могла. В ту ночь быстро нашла нужный мне дом, подъезд, этаж и позвонила. Старческий голос за дверью сонно спросил:

– Кто там?

Быстро залепетала:

– Это я, Тамара, из Брянска. Откройте, пожалуйста!

Бабушка изо всей моей тирады поняла только название города и сразу открыла дверь. Потом было знакомство на кухне за чашечкой чая. Я сразу все карты раскрыла, заявив, что приехала сюда жить. Бабушка испугалась, но зря. На следующий день, устроившись на работу, о сути которой даже не предполагала, сразу получила койко-место в молодёжном общежитии, освободив бабушку от страшных мыслей.

Наше заводское общежитие находилось на территории международного студенческого городка. Место оказалось весёлым! Встречи, знакомства, праздники были интересными и проходили в актовых залах под присмотром сотрудников ДНД (Добровольная народная дружина).

Иностранные студенты часто наведывались к нам на танцы, где я познакомилась со скромной девушкой из Никарагуа. Предположить, что эта встреча кардинальным образом изменит мою жизнь, закрутит её в торнадо, понесёт с бешеной скоростью по миру, я не могла. Мы с Бирманией просто общались и время от времени посещали друг друга. Она рассказывала о своей стране восторженно и упоённо, а я, затаив дыхание, мечтала. Ей нужен был слушатель, а мне рассказчик, ведь 90-е годы ещё не знали интернета. Живое общение нас сроднило надолго. Я полюбила ту страну безоговорочно. Она мне снилась по ночам. В тех снах, безумных и бредовых, синие дали виделись, полёты над бездонными ущельями, горные пики и кипящие вулканы. Я ожидала чего-то удивительного и нового.

Каждый день приносил свежие эмоции и приятное общение. Благодаря Бирмании круг знакомства ширился и не только никарагуанские студенты стали мне друзьями. Латиноамериканцы как-то незаметно наполнили мою жизнь своей искромётной музыкой и эротическими танцами.

Иногда мы устраивали собственные праздники по выходным дням. Особенно в летние каникулы, когда многие иностранцы оставались в России за невозможностью съездить к себе домой. Позже я узнала, что для латинос конец недели – это, несомненно, праздник с выездом на природу родственников и друзей. Тогда нам было совсем неважно у кого состоится следующая встреча. Все вместе готовили рис по никарагуанскому рецепту, мариновали мясо – благо, студентам полагался ежемесячный паёк в несколько килограмм мяса по очень низкой цене – а потом жарили его в той посуде, которая была под рукой. Чаще всего, конечно, собирались у меня. Вернее в нашей семейной секции, где кроме меня обетовали ещё несколько семей и среди них – казахская.

Мне всегда везло на хороших людей. Соседи не меньше меня ждали конца недели, чтобы собраться вместе и придумать себе развлечение. Мы были молоды, а, значит, веселы, даже слегка безбашенны! Сдвигались столы в секционном проходе и на них выставлялись «яства», если можно было так назвать скудные припасы из холодильников. Конец 80-ых был трудным. Талонная система на многие необходимые продукты не была простой. Мало того, что действовали ограничения в распределении продуктов, так ещё приходилось занимать очередь в магазин с пяти утра! Иностранным студентам было легче. Свой ежемесячный паёк они выкупали хотя бы без ранних очередей.

Наши увеселительные мероприятия сдабривались разливным пивом, которое продавалось из бочек прямо на улицах, а ответственность за доставку этого напитка, слегка разбавленного водой, возлагалась на никарагуанца Фернандо. Он был большим и презентабельным, ведь за разбавленным пивом тоже была очередь, но Фернандо в ней уважали, благодаря внушительной внешности. Трёхлитровая банка, закрытая пластмассовой крышкой доставлялась вовремя.

После обеда наступало время музыки и танцев. Помните? Ламбада! Вот это было круто! Танцевали все, даже казахи! К вечеру шли гулять на набережную Волги. Любимой игрой был «Испорченный телефон», когда каждый друг другу быстро шептал на ухо одно и то же слово, а последний играющий произносил его громко. Игра была весёлой, особенно для иностранцев, ведь Бог знает, какое слово они услышат из неродного им языка? Но не только развлекаться мы умели. Я помогала студентам писать рефераты по гуманитарным наукам, проверяла их работы по русскому языку и слушала рассказы о заморских странах. Потом случилось несчастье.

***

Я тогда с утра и до вечера сидела в клинике под дверью кабинета в ожидании результата биопсии. Затем состоялся разговор с заведующим отделением больницы. В тот день доктор предложил срочную операцию, а я ему не поверила. Вышла из клиники в полном непонимании ситуации. Нет, это не про меня! Всё казалось неправдоподобным, кем-то нарочно придуманным. Конец февраля. Шла по городу в звенящей капели и не верила. Решение надо было принять до утра. Солнце слепило сияющим светом, воробьи в лужах распушили крылышки. Нет, это ошибка! Этот мир без меня существовать не может! Пальто распахнуло весной, талый снег под ногами шуршал. Конечно, ошибка! Уснула, в надежде проснуться здоровой. Снова синие дали снились и колибри, похожие на цветы, а очнувшись утром, позвонила доктору и дала своё согласие.

Две операции одна за одной, реанимация, а потом большая общая палата. Моложе меня никого не было. Взрослые женщины, глядя в мою сторону, тихо шептались, а я с ужасом обозревала соседок в больничных байковых халатах. К первому обходу готовилась лёжа в постели. Макияж был необходим. Что это я с синими губами и бледным лицом? Забинтованная туго рука, с торчащей из-под бинтов жёлтой резиновой трубкой, оказалась бесполезной. Но вторая же свободна! С кисточкой для ресниц застали меня врачи. Мой хирург вынес вердикт: