География и некоторые исследователи - Джозеф Конрад

Конрад Джозеф

География и некоторые исследователи

Джозеф Конрад

География и некоторые исследователи

Перевод: И.М.Левидова

Можно с уверенностью сказать, что для большей части человечества превосходство географии над геометрией заключено в особой притягательности географических карт. Вероятно, это - следствие неисправимого легкомыслия, присущего человеческой натуре, но почти каждый из нас согласится, что куда увлекательнее разглядывать карту, чем рисунки в трактате о конических сечениях - во всяком случае, для простых умов, которыми наделено подавляющее большинство обитателей нашей планеты.

Бесспорно, тригонометрический обмер может стать делом, насыщенным романтикой: вы с легкостью шагаете сквозь пустыни и одним прыжком переноситесь через места, где еще не ступала нога цивилизованного человека. Но эти точные операции никогда не будут таить в себе для нас захватывающего очарования первых, полных риска и неожиданности шагов отважного, зачастую одинокого путешественника, который торопливо записывает при свете походного костра мысли, впечатления и труды минувшего дня.

И долго еще краткие, тревожащие воображение строки о виденном будут говорить нам гораздо больше, чем длинные ряды выверенных, несомненно очень интересных и даже полезных цифр. Земля - это сцена, и пусть точное знание ее конфигурации облегчает нам даже постижение смысла самой пьесы, - все равно, главным для нас была и остается драма человеческих усилий, с ее господствующей над всем страстью, воплощенной в действии, которое устремлено, быть может слепо, к успеху или поражению - на первых порах часто не отличимых друг от друга.

География, единственная из всех наук, возникла из действиям, больше того, - отважного действия, которое так захватывает людей домашнего образа жизни, склонных мечтать о суровых и неожиданных испытаниях, как мечтают узники за своими решетками обо всех опасностях и превратностях свободы, столь дорогой сердцу человека.

Описательная география, как и любая наука, рождена опытом исследования определенных явлений, экспериментами, на которые толкало людей их ненасытное любопытство, возведенное разумом на высоту вполне респектабельной страсти к знаниям. Подобно другим наукам, география пробивала себе путь к истине сквозь целый ряд ошибок и заблуждений. Ей наносило вред наше тяготение к чудесному, наше легковерие, наши скороспелые и несостоятельные умозаключения, игра нашей неукротимой фантазии.

География прошла через свою стадию обстоятельно-экстравагантных умозрений и догадок, которые не имели ничего общего с поисками истины, но зато приоткрыли нам любопытную область средневекового мышления, играющего с присущей ему тяжеловесной ребячливостью догадками о форме, размере свойствах нашей планеты, ее природных богатствах, ее обитателях. В те времена картография была не менее красочна, чем некоторые современные газеты. Карты пестрели изображениями странных, пышных зрелищ, необычных деревьев, неведомых животных, нарисованных с поразительной точностью на теоретически "открытых" континентах. На картах были очерчены границы фантастических королевств Мономотапы и священника Иоанна, отмечены края, кишащие львами или посещаемые единорогами, области, заселенные людьми с вывернутыми ногами или с глазами посередине груди.

Все это могло бы казаться забавным, если бы эта средневековая серьезность в абсурдном не действовала довольно удручающе сама по себе. Но что с того! Разве современная химия - наша ключевая наука - не прошла через свою постыдную фазу алхимии (чудовищно развившегося мошенничества), а наши познания о звездном небе разве не родились из суеверного идеализма астрологии, искавшей судьбу человека в глубинах бесконечности? По сути это просто мания величия в колоссальных масштабах.

И все-таки, если уж вас дурачат с торжественным видом, то предпочтительнее, чтобы этим не занималась псевдонаука, процветающая на людском суеверии, страхе и алчности. С этой точки зрения географию можно назвать самой безупречной из наук. Даже питаясь выдумками, она никогда не стремилась морочить простых смертных (а их - подавляющее большинство), выманивать у них деньги, лишать их душевного покоя.

Самое большее, она выманивала некоторых из них из дома, приводя иной раз к гибели; порой - к славе, довольно шаткой, нередко к бесславию и никогда не приводя к богатству. Величайший из этих людей, подаривший современной географии целый Новый Свет, был одно время закован в цепи и брошен в тюрьму. Колумб до сих пор остается патетической фигурой, - не страдальцем во имя географической науки, но жертвой несовершенства ревнивых, людских сердец, которые равнодушно отнеслись к его участи. Среди других исследователей он предстает человеком возвышенным в горестях, натурой королевского склада. Вклад его в наши познания о земном шаре был поистине королевским. И если открытие Америки сопровождалось самым страшным разгулом безудержной жестокости и алчности, который когда-либо знала история, то мы по крайней мере можем сказать, что золото Мексики или Перу, в отличие от золота алхимиков, все же существовало в действительности; оно было осязаемо и, вместе с тем, обманчивее всех сокровищ фата-морганы, в погоне за которыми люди покидали свои дома. Стоит лишь чуть поразмыслить, и каждый может убедиться в этом, ибо нет на свете ничего более верного, чем то, что золота никогда не хватит для всех, - и конквистадоры открыли для себя эту истину.

Вероятно, это не слишком милосердно с моей стороны, но, должен сказать, что я и сейчас испытываю злорадное удовольствие при мысли о множестве разочарований, постигших тех упорных искателей Эльдорадо, которые взбирались на горы, продирались сквозь лесные чащи, переплывали реки, вязли в болотах и ни разу не дали себе труда подумать о географической науке. Не чистые радости научных исследований ожидали их, а безмерные тяготы, голод, жажда, болезни, а в конце - грызня из-за добычи, проломленные головы и пустые карманы. Приходится сказать, что они этого заслуживали. Все это скверная повесть, имеющая очень мало общего со служением географии. Наши сегодняшние географические понятия были бы совершенно недоступны уму закаленных и дерзких спутников Кортеса и Писарро и даже самого достойного из завоевателей, прозванного Коровья Голова, - человека, который был способен на высокие помыслы и гуманно обращался с языческими народами, чьи владения он пересекал в поисках еще одного Эльдорадо. По преданиям, он пользовался большой любовью этих народов, по теперь сама память об их существовании стерлась с лица земли, а территории эти, которые они не смогли унести с собой, по нескольку раз в сутки пересекаются поездами Южной Тихоокеанской дороги.

Открытием Нового Света отмечен конец фантастической географии и надо признать, что в истории завоеваний был все же один великий момент - великий в географическом смысле. Когда Васко Нуньес де Бальбоа проходил через Панамский перешеек, взору его впервые открылся океан, необъятности которого он и не подозревал и который, в приливе восторженных чувств, окрестил Тихим. Трудно подобрать менее подходящее имя, но почтенный конквистадор не повинен в том, что он поддался своим первым впечатлениям. Панамский залив - именно он-то и открылся взгляду завоевателя - одно из самых спокойных водных пространств земного шара. Слишком спокойное. Старинные мореплаватели страшились его, потому что в этих опасных местах корабли могли попасть в штиль и неделями не двигаться с места, в то время как команды их медленно погибали от жажды под безоблачным небом. Что может быть злее этой участи чувствовать, что ты умираешь в долгой и беспомощной агонии? И насколько лучше оказаться в краю штормов, где человек и корабль могут по крайней мере вступить в бой и храбро сражаться почти до самого конца.

Не следует понимать меня в том смысле, что буря на море восхитительное переживание, но я предпочел бы самый свирепый шторм этому спокойному, мертвенно спокойному заливу - тюрьме для неосторожных каравелл и месту мучительных пыток для их экипажей.

Однако Бальбоа был очарован этим безмятежным видом. Он не знал, где находится. Вероятно, он полагал, что оттуда рукой подать до Индии или Китая. А может быть, как человек, которого коснулась благодать, он на один миг обрел особое зрение, благоговейно ощутил, что перед ним - водяная бездна, сравнимая по своей протяженности с безмерной твердью небесной и вся усеянная группами островов, подобных созвездиям.

Но, даже увидев, может быть, на мгновение своим духовным взором истину, Бальбоа все равно не мог знать, что этот великий в его жизни момент разом прибавил тысячи миль к окружности земли; подарил новый громадный театр человеческой драме авантюр и исследований и поле деятельности для миссионеров, главным образом протестантской церкви; развернул гигантское полотно, которое географы, не покидая своих кресел, могли разрисовывать самыми причудливыми вариантами своей излюбленной теории о существовании великого южного континента. Я не собираюсь упрекать картографов, живших непосредственно после Колумба, за их сумасбродные, но, в общем, интересные выдумки. Соблазн дать волю воображению был достаточно велик. Воинствующая география, пришедшая па смену фантастической, видимо, никак не могла примириться с мыслью, что на нашей планете гораздо больше воды, чем суши. Ничто не могло удовлетворить присущего географам тех времен чувства соответствия, кроме придуманного ими громадного куска солидной суши, в тех южных краях, где на самом деле до конца творения белопенные громады бурных морских широт будут вольно гоняться друг за другом вокруг всего земного шара. Очевидно, темперамент жителей земли мешал этим ученым признать, что географический мир - поскольку дело касается распределения пространства задуман, по-видимому, главным образом для удобства рыб.