Бретонская колдунья - Юлия Галанина

Юлия Галанина

Бретонская колдунья

Часть первая

АКВИТАНИЯ

ГЛАВА I

ФРАНЦИЯ. Гиень. 1486год.

Только Жаккетта наворотила побольше сена на вилы и уже собиралась перенести его, как в сарай влетела взбудораженная матушка. Достаточно было взглянуть на ее разгоряченное, потное лицо под большим, сбившимся набок чепцом, чтобы понять, что произошло что-то сверхъестественное.

– Жаккетта, доченька, бросай это чертово сено! (Прости, Господи, Владычица Небесная, не хотела, а согрешила словом!) Госпожа Изабелла берет тебя в замок! – и госпожа Рено с размаху плюхнулась в сено, утирая лицо краем фартука.

Тетушка Фелиза была права: это событие было счастьем для их семьи и непонятным чудом для всей остальной округи. Хотя на взгляд местных парней Жаккетта была девушкой хоть куда: природа щедро наделила ее телесными достоинствами, – но по мнению женской части деревни она была чересчур проста, толста и грубовата.

– И что нашла в этой кадушке госпожа Изабелла? – удивлялись местные кумушки, чьи дочки были несправедливо (как им казалось) обойдены.

Причина, однако, была достаточно проста, но имела небольшую предысторию.

Несколько недель назад мадам Изабелла, графиня де Монпеза¢, владелица всей округи, одна из самых родовитых сеньор Аквитании, заполучила назад в родовое гнездо свою единственную дочь, которая до этого воспитывалась в монастыре урсулинок.

Вполне заурядное событие.

Молодая графиня покорила всю округу надменной красотой и изысканными нарядами. Хрупкая материнская любовь мадам Изабеллы (которая, во время нахождения дочери в монастыре, посещала ее не чаще одного раза в полгода, не считая, конечно, больших праздников) поначалу распустилась пышным цветом, видя такой успех, но потом получила сильнейший удар.

Этот удар нанес никто иной, как сердечный друг графини, ее великовозрастный паж Робер. На балу, данном в честь возвращения единственной наследницы славного рода де Монпеза¢ к родным пенатам, Робер так открыто посылал в сторону Жанны восхищенные взгляды, что это заметило большинство присутствующих, а мадам де Сент-Оле доверительно шепнула соседке:

– Посмотрите, милочка, какое бесстыдство! Этот красавчик Робер времени не теряет. Как, вы не знаете его историю?! Я сейчас Вам все расскажу! Покойному графу в последние годы жизни стали поднадоедать женщины, которых у него было великое множество, уж можете мне поверить! Кстати, про графиню я и не говорю. К ней он испытывал неодолимое отвращение уже через год после свадьбы. Да она и не страдала. Так о чем это я? Ах, да… Граф взял этого юного красавчика оруженосцем, но мы то с Вами знаем, к а к и м оруженосцем он его взял! Мерзость, верно?! Не прошло и года после этого, как граф от беспутной жизни скончался и тут осиротевшего Робера пригрела графиня… Из оруженосцев в пажи, где такое видано[1]? А теперь он подбивает клинья к дочери – всю семейку хочет обслужить. Только зря он старается… Скажу исключительно Вам… По секрету… Моя дочь тоже у урсулинок, так она говорит, что такой гордячки, как эта Жанна свет не видывал! Ведет себя так, как будто она принцесса крови! Все уши девочкам прожужжала про то, что она прямая наследница Элеоноры Аквитанской. А какая там прямая – все по младшей линии, да и Элеонора эта ведьма, говорят, была. После мессы на освящение даров никогда не оставалась, сразу после Евангелия уходила. А попробовал как-то муж удержать – в окно вороной улетела. Благочестивые люди помалкивали бы о таком родстве!

Мадам Изабелла тоже заметила авансы своего ветреного дружка в сторону дочери и в ее сердце вспыхнула черная ярость. Положения не исправил даже тот факт, что Жанна всем своим видом дала понять пажу, что в ее глазах он стоит, конечно, выше клопа, но значительно ниже таракана.

Догадливый Робер все понял и отправился в опочивальню мадам Изабеллы замаливать грехи. Грехи ему отпустили, но ярость графини переросла в холодную неприязнь к дочери-сопернице. Поэтому-то, подбирая Жанне необходимый штат прислуги, графиня включила в него (конечно же, абсолютно непреднамеренно) самых нелюбимых камеристок и в горничные выбрала наиболее непрезентабельную девицу, которую только могла вспомнить…

Папаша Рено разбудил Жаккетту до свету: пешком до замка было не близко. Плотненько закусив перед дальней дорогой, (особо налегая – для аппетита – на чеснок), они отправились в путь. Мамаша Рено от неожиданно свалившегося счастья занемогла и проводить дочку не смогла.

Первый час Жаккетта шла в полусне. Еще бы! За всю ночь ей удалось поспать всего ничего: на берегу речки она прощалась со своим сердечным дружком, пастухом Дедье. Сначала прощание было тихим, торжественным и грустным. Дедье целовал ее в полные губы и мрачно спрашивал:

– Не забудешь?!

Но потом в вырез горловины полотняной рубашки Жаккетты заполз муравей…

Некоторое время спустя пение цикад и журчание реки заглушил грудной смех, чертыхание запутавшегося в юбках Дедье и шум буйного поединка. Победила Жаккетта – она смогла первой подняться с искатанной полянки и, выбирая из волос колючки, листву и прочую дребенень, заспешила домой. Пастух же остался лежать, не в силах двинуть ни одной конечностью.

И совсем немудрено, что теперь она запиналась на каждом камушке.

Простодушный папаша Рене даже воскликнул:

– Ну вы, женщины, и дуры! Любое событие выбивает вас из колеи. Мамаша, вон, свалилась от радости, ты, небось, всю ночь провертелась с бока на бок от волнения. Идешь, зеваешь! Вот я всегда сплю крепко, что бы ни случилось!

Жаккетта лишь согласно кивнула головой.

Июньское солнце уже изрядно напекло им плечи и спину, а до замка было идти, да идти.

Он, как страж возвышался над долиной. Построенный на холме, замок был почти неприступен, поэтому во время Столетней войны на него точили зубы и англичане, и французы, и всякий наемный сброд, но безуспешно.

С того времени прошло полвека и Гиень постепенно привыкла быть французской провинцией, но никогда не забывала о своем прошлом…

В это утро Жанна пребывала в весьма кислом расположении духа.

Тому способствовал ряд причин: и неприятный сон, и растяпа камеристка, подавшая не то платье, и вчерашняя записочка с объяснением в стихах от этого плюгавого красавчика, матушкиного утешения на старости лет. У Рюделя скатал, сердцеед недоделанный! А самое интересное, матушка вообразила, что ей, Жанне, нужен ее сладострастный Тристан, провались он со всеми потрохами, и теперь только и слышно: ах, какая прекрасная партия сосед справа, ах, какая прекрасная партия сосед слева! Совсем голову потеряла! Лишь бы сбагрить дочь побыстрей, да подешевле!

Поэтому, сидя рядом с матерью в Большом зале и слушая (точнее, делая вид, что слушает) отчет управляющего, Жанна капризно надула губы и, постукивая камнем перстня о подлокотник, глядела прямо на плешь господина Шевро. Тот ежился под ледяным взглядом младшей графини и (небывалое дело!) старался не слишком завираться. Жанна же думала о своем.

«Замуж выходить, конечно, надо. Никто и не спорит. Но стоит довериться матушке – и быстро окажешься владелицей захудалого фьефа[2] по ту сторону Гаронны, где только и разговоров: «Ах, какой прекрасный виноград был в прошлом году, а в позапрошлом вот не уродился… А помните, как сеньор Реджинальд на охоте упал с коня?» Бр-р… Единственным событием за всю жизнь, кроме бесконечных родов, будет паломничество в Компостеллу к святому Иакову. Нет уж, увольте!

Настоящую жизнь, изысканное общество и галантные развлечения можно найти только при королевском дворе. Был бы жив отец…

Господи Боже! Ну почему так?! Все нормальные девицы с детства сосватаны и не тревожатся за свою судьбу. А э т о т придурок, за которого меня просватал покойный батюшка, полгода назад свернул себе шею. И ведь все давно было улажено: и приданое, и место молодоженам при после во Флоренции. Набралась бы итальянского шику, а потом назад, к королевскому двору… Неуклюжий болван положил конец всем мечтам и надеждам. Из окна, видите ли, выпал, урод!

Теперь все заново: поиски мужа, хлопоты о приданом, которое загадочно уменьшилось… А тут еще матушка на каждом шагу палки в колеса ставит. Бабушкино, мне завещанное колье прикарманила!»

Господин Шевро физически почувствовал, как нацеленный на его лысину взгляд из ледяного стал обжигающе-горячим. Он завертелся, как грешник на сковороде, но тут, на его счастье, доложили о приходе в замок селянина Рено с дочерью.

– Введите, – с облегчением приказал управляющий и пояснил мадам Изабелле:

– Это та девушка из деревни.

Дядюшка Рено и Жаккетта робко вошли. Весь зал наполнил забористый запах чеснока и пота. Отец и дочь с явным восхищением оглядывали пышное убранство стен, тканые шелком шпалеры и красочные щиты с яркими эмалями гербов.