Трилогия садизма: Одиночество. Деструктивность. Любовь - Игорь Озёрский

Игорь Озёрский

Трилогия садизма: Одиночество. Деструктивность. Любовь

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Озёрский И. Д., 2014

От автора

О чём можно говорить до основного повествования? О смысле написания произведения или о мотивации автора при его создании? По мне, так это излишне. Сам факт того, что произведение уже имеет место быть, являет собой абсолютное неразумие рассказывать, почему и зачем оно было создано, ибо оно есть и этим уже всё сказано; хорошее или плохое – судить в любом случае не его создателю. При этом раздел «От автора» всё равно присутствует во многих книгах. Каждый писатель норовит что-нибудь донести до читателя ещё до того, как последний вообще поймёт, о чём будет идти речь.

Вероятно, mauvais ton опускать столь бессмысленное скопление слов. По моему же личному опыту, данная часть каждого произведения мало у кого из читателей вызывает интерес.

Во всяком случае, рассуждения на тему смысла некоего предисловия привели к появлению «От автора» и в настоящей трилогии.

Дабы совсем бесполезной эта часть книги читателю не показалась, скажу, что «Трилогия садизма» – книга на любителя или, правильнее сказать: на «не любителя». Истинные знатоки произведений искусства её не оценят, потому что в этой книге они не найдут искусства: ровным счётом никакого. В этом произведении нет закономерности, ибо всякие попытки автора его упорядочить успехом не увенчались. Даже если у вас хватит терпения прочесть книгу до конца, то сделать однозначный вывод будет непросто, так как нет мысли, которая служила бы единым «стержнем» для всех нелепо разбросанных отрывков.

«Трилогия садизма» – это где-то размышления, где-то миниатюрные художественные рассказы, непережитые обиды или запамятованные радости. «Трилогия садизма» – это взросление каждого из нас и способ познания – та грань, до которой дошло моё мировосприятие.

Одно только важно и это «только» делает настоящее произведение не столь бесполезным, как это может показаться на первый взгляд: книга говорит, и в её речи можно услышать отголоски собственных мыслей, мыслей каждого. Я не ожидаю, что читатель согласится со сказанным или будет им восхищаться. Отнюдь! Я имею в виду, что эта книга в любом случае вызовет у читателя эмоции. Какие – это уже второй вопрос…

Одиночество

Она гениальна: я жаловался ей на то, что не могу сочинять, когда всё хорошо, и она пожертвовала нами ради книги. Тогда я этого не понял, но теперь готов сказать спасибо.

Когда всё хорошо, я не могу ничего написать. Нет стихов, нет прозы… Есть мысли, но нет формы.

В моем мозгу всегда рождаются противоречия:

– «а вдруг…»

– «а если…»

– «ты думаешь?»

– «ну, как знаешь, только…»

…а проблема в творчестве…

…всё из-за того, что нет тех факторов, которые будут извлекать идеи из моего воспаленного сознания.

Абстракция потеряла свой смысл, а моя философия – свой жанр. Я закончил книгу «Осколки бытия», но и сам закончился вместе с ней…

…наверное, я самый счастливый человек на свете.

Ve-re-te-no

Жаждущие сострадания

Если всегда искать второе дно, можно не заметить первое.

Главное – не врать себе, ибо существует большая вероятность запутаться в собственной лжи, отчего закружится голова. Головокружение опасно, из-за него можно споткнуться и упасть, что, в свою очередь, чревато ударом головы о какой-нибудь острый выступ на земле, в связи с чем и без того засоренные ложью мозги вывалятся в грязь. И будет каша: мозги, кровь и грязь – то, что у подавляющего большинства в голове; к счастью, соотношение этих составляющих у всех разное.

Цинизм – очень забавное качество: пренебрежение моральными устоями общества. Но ещё более забавное качество, которое называется добродетель – пренебрежение моральными принципами циников.

Нотка безумия забралась в фортепиано, пианист гомерически рассмеялся. Он играл сначала громко, затем тише, потом снова громко и ещё громче. Он играл, но не слышал музыки, ибо его собственный смех заглушал её.

Пианист всё сильнее и сильнее ударял по клавишам. Техники больше не было. Он обезумел. Истерический смех постепенно перерос в надрывные крики и короткие вздохи, полные боли и злобы.

Один ноготь сломался и отлетел в сторону. Белые клавиши постепенно окрасились красным. Пианист ударил кулаком по деке, и раздался треск. Было неясно, исходил ли он от фортепиано или от руки музыканта. Громкие стоны постепенно сменились тихими всхлипываниями. Пианист был рад своему безумию. Его музыка стала шедевром, а смерть – загадкой.

Однажды некто раздумывал: почему не все люди безногие? Это намного лучше, чем быть безголовыми, так как без конечностей, но со способностями можно адаптироваться к чему угодно, чего не скажешь о противоположном варианте.

Он танцевал долго – до тех пор, пока не сломал ноги. Но танцор не расстроился, потому что продолжал танцевать душой. К сожалению, душа так увлеклась, что случайно убежала, и тогда он впал в кому. Танцор поборол в себе отчаяние, так как видел яркие сны, в которых его ноги были целы и он по-прежнему мог танцевать. Правда, во сне он не захотел танцевать, и уныние поглотило его. Наступила клиническая смерть. Врача не оказалось рядом, потому что после распития чая с молодой практиканткой из меда у него появились очень важные дела в уборной. В общем, клиническая смерть вовсе не была клинической, так как никого рядом вовремя не оказалось – танцор умер. Умер, но попал в рай. Точнее, он попал на небеса к воротам рая. Но там ему сказали, что без ног в рай не берут, а в аду ему делать нечего.

Так он и сидит теперь у ворот.

Жила-была муза. Ей было скучно жить потому, что все другие музы из мира муз постоянно спускались в мир людей и нашёптывали им свои разные интересные фантазии, которые те потом воплощали в жизнь. Но этой музе не повезло, она была очень уродливой, и фантазий у неё не было. В последний раз, когда она спускалась в мир людей, она начала что-то насвистывать человеку по имени Adolf Hitler, из-за чего многие музы потеряли работу. После этого случая с неё взяли подписку о невыезде, и фактически муза находилась под арестом.

Однажды она гуляла по своему миру и увидела, что одна из её коллег открыла дверь в человеческий мир, но случайно споткнулась и при падении сильно ударилась о какой-то острый выступ. Муза разбила себе голову, и на землю потекла кровь, смешиваясь с грязью.

«Наверное, она наврала себе», – подумала муза, наблюдавшая за происходящим. Воспользовавшись шансом, она юркнула в открытую дверь. И вот снова перед ней человеческий мир. Первый попавшийся дом. «Ага, пианист…»

Он съёжился, слишком сильными становились удары палкой. Они приходились в основном на спину, но периодически попадали по кистям и пяткам – а это особенно больно.

Он съёжился – больше всего ему сейчас хотелось выхватить револьвер Прайса 1887 года.577[1] калибра и размозжить голову своему обидчику первым выстрелом и превратить тело в дуршлаг ещё пятью. Полтора килограмма железа с курком в значительной степени придают человеку уверенности в его действиях и решениях. Забыв о боли от ударов, он смаковал свои фантазии и представлял, как при виде древнего и грозного оружия переменится выражение лица той твари, что избивала его сейчас, и как после подобного грому выстрела лицо обидчика превратится в кровавое месиво.

Он съёжился ещё сильнее: удар палкой пришёлся по шее. Короткий полукрик-полувсхлип вырвался из груди. Ещё один удар – пальцы начали сжиматься и наткнулись на что-то твёрдое и холодное… камень. Он резко поднялся, противник от неожиданности отступил на полшага назад, в его взгляде читался испуг.

Он больше никогда не съёжится. У него в руке камень, но он представляет, что это револьвер Прайса.577 калибра. Прицеливается и нажимает на спусковой крючок. Тварь, которая только что била его палкой, с торчащим из головы камнем падает на землю. Из раны вытекает кровь и смешивается с грязью.

Он вновь съёжился. У ворот очень холодно, но в рай его не пускают, а для ада он недостаточно грешен.

Теперь танцору не так одиноко.

«Осколки бытия», часть 1

Психоанализ

Современная проблема индукции

Пролог

По пути в безумие мы заглянем в небольшое окно, свет из которого отразится на наших нездоровых лицах, а ведь мы даже не знаем, сколько уже здесь находимся и зачем. Никто из нас об этом не спрашивает, всё это абсолютно никому не интересно. Более того, это даже не важно, забвение – путь к очищению, а моя душа стала настолько чиста, что порой мне кажется, что её вовсе нет.