Звезды ждут - Мэрион Брэдли

Мэрион Зиммер Брэдли

Звезды ждут

На одной из вашингтонских улиц есть некое здание, по сравнению с которым Пентагон — просто проходной двор. Я не могу вам даже сообщить, на какой улице оно стоит. Стоит мне сказать адрес, как некое весьма секретное подразделение ФБР окажется у меня за спиной раньше, чем вы успеете произнести слово «безопасность». Итак, на одной из улиц, в одном доме, есть комната, и в этой комнате сплю я.

Меня зовут Девид Редер, у меня степень доктора медицины и ряд других степеней и званий. Если вам уже скучно, потерпите минуту, я уже перехожу к сути.

Началось ЭТО в пятницу вечером. Шел 1964 год. Я стараюсь держаться достаточно близко к действительной дате. Если вы хотите знать более точно, прошло шесть месяцев с того дня, когда Индия закрыла все свои границы. Само собой, вы не могли прочесть об этом в газетах, но если вы в качестве туриста или по служебной надобности находились в это время в Индии, вы помните, в какой спешке вам пришлось выбираться оттуда.

Как я уже сказал, вечером в пятницу в 1964 году, точнее, около половины двенадцатого, внезапно зазвонил телефон. Я выругался, сел, взял трубку и поднес ее к уху. Надо сказать, что к этому дому не подведена линия городской телефонной сети, за исключением специально проложенного секретного кабеля, связывающего меня с Белым Домом, и еще одного — с верхним этажом Пентагона. Телефоны в комнатах дома соединены внутренней проводкой. Их номеров вы не найдете в телефонной книге.

— Редер, — отрывисто сказал я.

Я сразу же узнал голос, ответивший мне. Вы бы тоже узнали его, вы слышали его довольно часто в телерепортажах с заседаний Сената.

— Спускайся ко мне, Док, и поскорее. Фландерс болен!

Я даже не стал тратить времени на ответ. Я бросил трубку, сунул ноги в ботинки, надел брюки поверх пижамы, схватил чемоданчик и кинулся вниз по лестнице.

Комната сенатора расположена на втором этаже. Я увидел пробивающуюся полоску света из-под двери, и услышал голоса, доносившиеся изнутри. Я толкнул дверь, она не была закрыта на замок.

— Вот и Док! — произнес кто-то, пока я протискивался сквозь толпу.

Сенатор сидел на краю постели в расстегнутой пижаме, а вокруг него сгрудились несколько мужчин, о которых даже президенту было известно очень мало. В кровати, в которой не так давно отдыхал сенатор, находился другой человек.

Он был полностью одет — носки, пальто, но кто-то снял с него туфли, забрызганные грязью. Его голова была откинута на подушку. С этого расстояния мне было видно, что он не был мертв; его грудь тяжело вздымалась и опадала, и его дыхание казалось тяжелым и затрудненным. Я оттолкнул кого-то из полицейских и взял его вялую руку.

— Что случилось? В чем дело? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь. Я не ожидал ответа, но неожиданно получил его от сенатора:

— Ничего. Он только вошел через парадный вход. Бегли, дежуривший в холле, узнал его и повел его в мою комнату. Он постучал условным кодом — и я открыл ему. Он вошел и потерял сознание.

Я глядел на его пальто, нащупывая слабый пульс.

Его одежда совершенно сухая. А на дворе льет как из ведра. Даже если он приехал в такси, как он сумел дойти до дома, не намочив даже волос?

— Это и я желал бы узнать, — проворчал один из мужчин.

— Да, иногда происходят странные вещи, — пробормотал кто-то.

— Чертовски странные. — Я отпустил руку лежавшего и открыл свой чемоданчик.

После краткого осмотра я выпрямился.

— Он не ранен. Ушибов или сотрясения мозга я тоже не обнаружил. Либо он потерял сознание от шока — что, судя по его пульсу и сердцебиению, представляется маловероятным, или, что скорее всего, он напичкан наркотиками. Но я не могу даже представить себе, какой препарат ему введен.

Я приподнял его веко. Глаз казался обычным, зрачки не были ни расширены, ни сокращены.

Пока я пребывал в недоумении, мой пациент внезапно открыл глаза. На мгновение он обвел все вокруг осмысленным взором и его взгляд остановился на мне. Я спросил негромким голосом:

— Как вы себя чувствуете?

— Я не знаю.

— Вы представляете, где вы находитесь?

— Естественно. — Он сделал попытку сесть; это ему удалось.

— Как ваше имя? — продолжал я расспросы.

— Юлиан Фландерс. — Он улыбнулся и добавил: — А кто же еще?

Тут вмешался сенатор, спросив:

— Как вы прошли сюда, оставшись сухим?

Легкое выражение беспокойства отразилось на его лице.

— Я не знаю.

Подошел мужчина, которого я знал как важную шишку в государственном аппарате:

— Когда вы покинули Индию, Фландерс?

— Не знаю.

— Амнезия, — сказал я, понизив голос. — Частичная афазия.

«Важная шишка» тронул меня за руку:

— Послушайте, Редер! Можете ли вы дать заключение о возможности забрать его отсюда? Это можно сделать?

— Я не знаю, — ответил я. — Во всяком случае, не сейчас. Его состояние не позволяет. Сердцебиение так далеко от нормы, что опасно даже расспрашивать его о чем-либо. Я думаю дать ему успокоительное, — сказал я строгим тоном и, склонившись над своим чемоданчиком, начал готовить инъекцию.

— Ему надо будет отдохнуть несколько часов. Возможно после этого мы сможем расспросить его. Он может, конечно, выйти из этого состояния, и память его восстановиться, но все зависит от того, выдержит ли сердце, — продолжал объяснять я ситуацию.

Я сделал ему укол. Тяжелое дыхание Фландерса немного успокоилось, пульс также стал немного лучше, но его частота оставалась опасно высокой.

У доктора свои права. Я дал указание убраться всем из комнаты, за исключением начальника секретной службы, и попросил сенатора подняться наверх и прилечь на мою кровать; я останусь с Фландерсом. Понемногу в доме все затихло. Я присел возле Фландерса и, чтобы убить время до рассвета, курил и размышлял. Он спал до утра, тяжело дыша, и во сне ни разу не пошевелился. Я понимал, как странен был его сон; обычно в течение ночи даже те, кто хвалится, что спит как медведь в берлоге, переворачивается с боку на бок пару десятков раз. Фландерс же не шелохнулся ни разу. Если бы не хриплое дыхание и равномерное биение сердца, которое я отчетливо слышал через стетоскоп, можно было бы подумать, что передо мной лежит труп.

Было бы бесполезной тратой времени описывать события следующих нескольких дней. Важные шишки приходили и уходили. Так прошли среда, четверг, пятница. Я отметил в истории болезни отсутствие изменений. Фландерс пришел в себя совершенно неожиданно. Он помнил, как его зовут, отвечал на простые вопросы, относящиеся к его прошлой жизни, узнал жену, когда агент в штатском тайно провел ее в дом, поинтересовался, как дети. Но как только кто-либо спрашивал его о том, что случилось с того дня, как он покинул этот дом с секретным пакетом, который следовало нелегально доставить в Индию, реакция была одной и той же: выражение полной растерянности, учащение дыхания и выдавленное «Я не помню.»