Интернет-журнал 'Домашняя лаборатория', 2007 №5 - Федорочев

Журнал «Домашняя лаборатория»

2007, № 5

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

Самиздат: неподцензурная журналистика в СССР (1950-1980-е годы)

Митрохина К.

Но гудит напетое вполголоса,

Но гремит прочитанное шепотом.

А.Галич

Слово самиздат подарил родному наречию поэт Николай Глазков в конце 1940-х гг. Постоянно сталкиваясь с нежеланием редакций печатать его произведения, он начал ставить на титульных листах своих машинописных текстов, на месте предполагаемого названия издательства, «Самсебяиздат». (Здесь очевидна аналогия со словом Госиздат — так сокращенно называлось в то время одно из центральных государственных издательств.) Где-то в середине 1960-х годов ироническое новообразование сократилось, и появился термин «самиздат».

Поэт Николай Глазков

Потеряв ироническую окраску, он стал полноправной лексемой, обозначающей целую систему подпольных или кустарных изданий и публикаций. Это одно из слов, вошедших транскрипцией в международный словарь: с русского оно не переводится.

Советский самиздат — явление очень широкое. В 1960—1980-х гг. в списках, машинописных слепых копиях, в черно-белых фотографиях книжных разворотов ходила литература не только политическая, но и художественная, не умещавшаяся в жесткие цензурные рамки, которыми определялось количество информации, надлежавшей быть полученной советским гражданином.

В 1970-е и в 1980-е гг. с самиздатом сталкивался всякий хоть чуть-чуть любопытный человек. Представим себе неофициальную часть домашней библиотеки гуманитарного читателя той поры (библиотеки скорее идеальной, желаемой, чем реально собранной).

Во-первых, это художественные произведения запрещенных советским режимом русских и переводных авторов. В глубоком ящике или за выставленными на полки томами Георгия Маркова вполне могли скрываться стихи расстрелянного в 1921 г. Н.Гумилева и слепая копия не издававшегося тогда «Собачьего сердца» М.Булгакова, из заключения дошедшие стихи Даниила Андреева и сильно разнящиеся текстуально перепечатки самого «списочного» поэта — О.Мандельштама. Воспоминания разведчика-коминтерновца Дм. Быстролетова. Папка со стихами Бродского, рядом — стихи и поэмы «глашатая империализма» Р.Киплинга (почти не издававшиеся — при том, что отрывки из «Книги Джунглей» и «Просто сказки» были в числе самых популярных детских книг) или католического гуманиста К.С.Льюиса. Списки 70 лет дожидавшегося публикации на русском языке джойсовского «Улисса»… Всего не перечесть. В списках ходили отрывки блистательного перевода (В.Муравьева и А.Кистяковского) «Властелина колец» Дж. P.P.Толкиена.

Собственно, яркие литературные явления без надежды на официальную публикацию при советском режиме отправлялись прямехонько на самоиздание. По свидетельству архивариуса Архива Восточной Европы в Бремене Габриэля Суперфина, наиболее массовыми произведениями самиздата были повести братьев Стругацких и «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева.

На своих полках тогдашний читатель, склонный к офицально не одобряемому самообразованию, вполне мог держать, например, «Новый класс» М.Джиласа. Далее — литература «непролетарских идеологов» (ее непубликуемость была очевидна для читателя той поры). Древнеиндийские тексты или тексты «New Аде», с Карлосом Кастанедой во главе. Нобелевская речь Альбера Камю. Обязательно — современная русскоязычная литература борьбы, протеста (или просто — «несоветская», как «Доктор Живаго» Б.Пастернака): Солженицын, Авторханов. Политические и литературные журналы (о них — чуть ниже).

Конечно — на все времена, всем тоталитарным режимам прописанный Оруэлл. Литература «по интересам» — например, активными публикаторами были любители и исполнители джазовой музыки — перепечатывались ноты, книги по гармонии, по теории импровизации…

Конечно же, в реальности такая прекрасная полная стационарная библиотека была разве что в спецхранах Комитета государственной безопасности, за семью допусками и разрешениями. Библиотеки домашние (начавшие появляться в середине 1960-х) были куда скромнее, и вообще, самиздат был литературой необыкновенно подвижной: книгу-рукопись получали на ночь, на один день, и читали, усевшись на диване, несколько человек, передавая листы друг другу.

Технически самиздатовские книги и журналы представляли собой сброшюрованные и несброшюрованные тексты, выполненные на пишущей машинке («Эрика» берет четыре копии…», — как пел Александр Галич). Размножение публикаций было чрезвычайно трудоемким делом: отсутствовали технические средства и было необходимо соблюдать конспирацию.

Важнейшая часть самиздата — периодические издания, неподцензурная мысль в чистом и самом рискованном виде. Как выразился однажды Владимир Буковский, «сам пишешь, сам редактируешь и цензуруешь, сам издаешь, сам распространяешь, но и сидишь за всё это тоже сам».

Сами писали — и сами сидели за написанное — издатели и авторы журналов националистических, религиозных, политических (в первую очередь правозащитных) и художественных.

Самиздатовская журналистика на территории СССР в 1950—1980-е гг. была весьма многообразна по тематике и идеологии. В своем развитии она прошла несколько этапов.

Немного предыстории

Конечно же, самоиздание — если трактовать это понятие шире — существовало всегда и возникло одновременно с письменностью. Экзистенциальное напряжение явления самиздата советского происходило из узурпации государством права и возможности сообщения и получения информации.

Сейчас историки и советологи используют глазковское словечко для определения аналогичных феноменов в социалистических Польше и Чехословакии, Венгрии и ГДР, в современном Китае.

Спецификой русских и российских государственных конструкций всегда было внимание властей к идеологической составляющей власти; как следствие, периоды относительного свободомыслия чередовались с периодами жесткой цензуры и жесточайших запретов — так что потаенные рукописи всегда находили своих читателей.

На протяжении всей российской истории не прекращались гонения на печатные и непечатные «ереси». Тексты летописей при копировании нередко подвергались редактуре, из них исключались нежелательные «на сегодняшний момент» эпизоды — или заменялись новыми. Появлялись искаженные или вымышленные факты; так в рукописных текстах создавались более привлекательные для данной власти трактовки. Были грамоты, еретические рассуждения, ложные указы, альбомы.

Нелегальная публицистика на Руси имеет огромную историю: какой общественный резонанс имели, например, «Житие протопопа Аввакума» или переписка князя Андрея Курбского с Иваном Грозным. Еще Петр I полагал себя вынужденным издать «Указ о тех, кто взаперти пишет». Были прелестные письма Емельяна Пугачева, листовки, газеты, книги, брошюры, издания Герцена (по терминологии XX века — типичный тамиздат, т. е. изданное за границей, в отличие от самиздата).

Нелегальная пресса сыграла большую роль в победе большевиков в 1917 г. и способствовала изменению государственного строя России. Неудивительно, что победившие нелегалы серьезно отнеслись к собственной информационной безопасности: уже в течение 1920-х гг. вся пресса, не проводившая идеологию правящей партии, была ликвидирована, частные и независимые издательства и типографии закрыты.

Партия стремилась отформатировать своей пропагандой все слои населения и все жанры, так что основным принципом советской журналистики был декларирован — и действительно явился — принцип «партийности» издания.

Всепроникающая цензура эффективно следила за конформностью публикаций, не допуская не одобренных свыше идей