Манускрипт всевластия - Дебора Харкнесс
- Категория: Фантастика и фэнтези / Мистика
- Название: Манускрипт всевластия
- Автор: Дебора Харкнесс
- Возрастные ограничения: Внимание (18+) книга может содержать контент только для совершеннолетних
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дебора Харкнесс
МАНУСКРИПТ ВСЕВЛАСТИЯ
Лесли, Джейку и яркому будущему, которое их ожидает
В начале всего — отсутствие и желание.В начале всего — кровь и страх.В начале всего — открытие чародеев.
ГЛАВА 1
Переплетенный в кожу том, ничего особенного. Любой историк, будь он человеком, не усмотрел бы никакой разницы между этим томом и прочими старинными фолиантами Бодлианской библиотеки Оксфорда,[1] однако я сразу поняла, что с ним что-то не так.
В читальном зале Герцога Хамфри в этот сентябрьский вечер было пусто, и заявки выполнялись быстро: летний наплыв посетителей миновал, лихорадка осеннего семестра еще не грянула. Тем не менее я удивилась, когда Шон за абонементом заговорщицки шепнул:
— Ваши манускрипты прибыли, доктор Бишоп. — Он отряхнул свитер от пыли веков, и песочная прядка упала ему на лоб.
— Спасибо. — Я беззастенчиво превышала допустимое для одного заказа количество книг, и Шон уже больше недели мне в этом потворствовал. На последнем году моей докторантуры мы с ним частенько сиживали в баре с розовыми стенами по ту сторону улицы. — И перестань называть меня доктором Бишоп. Мне все время кажется, что ты обращаешься к кому-то другому.
Он с ухмылкой подвинул мой заказ по старому дубу. Каждая из иллюстрированных алхимических рукописей лежала в защитной картонной папке.
— А, вот еще одна. — Шон извлек из подъемника толстую книгу в пятнистом переплете телячьей кожи. Тонкая золотая оправа его очков сверкнула при свете неяркой бронзовой лампы, приделанной к полке. — Ее давно не спрашивали — надо пометить, чтобы и ее поместили в папку.
— Напомнить тебе?
— Не надо. Уже внес в память. — Шон постучал себя по лбу.
— Видно, она у тебя организована лучше моей.
Шон дернул бланк заказа, застрявший под переплетом.
— Смотри, не пускает.
Привычную тишину зала нарушили приглушенные голоса.
— Слышал? — Я оглянулась.
— Что именно?
Тонкая золотая каемка по краям страниц не объясняла излучаемого книгой радужного сияния. Я сморгнула.
— Да так, ничего. — Я потянула книгу к себе и тут же ощутила покалывание в пальцах. Шону наконец удалось вытащить бланк. Я взяла в руки всю стопку, придерживая ее подбородком. В запахи карандашной стружки и воска для натирки полов вторгся новый загадочный аромат.
— Диана, ты себя хорошо чувствуешь? — забеспокоился Шон.
— Да, просто устала немного. — Я быстро пошла через самую древнюю, относящуюся к пятнадцатому веку часть зала, мимо поцарапанных елизаветинских столов с тремя книжными полками сверху. Готические окна между ними привлекали внимание читателя к потолочным сводам. Там блистал яркими красками с позолотой университетский герб — три короны и открытая книга — и повторялся девиз «Господь — мой свет».
Во всем зале, кроме меня, в пятницу вечером находился один-единственный человек — Джиллиан Чемберлен, тоже американка. Она была классицисткой, преподавала в Брин-Море[2] и сейчас корпела над папирусами, переложенными листами стекла. Я прошла мимо, стараясь не смотреть на нее, но поскрипывание старых половиц выдало меня.
Я почувствовала на себе ее взгляд — взгляд другой ведьмы.
— Диана? — окликнула она из полумрака.
Я остановилась, подавив вздох.
— Привет, Джиллиан. — Я стала так, чтобы не показывать ей мои книги.
— Что будешь делать на Мейбон?[3] — Джиллиан приглашала меня провести время с «сестрами» всякий раз, когда я бывала в Оксфорде. Теперь, когда до праздника осеннего равноденствия оставалась всего пара дней, она удвоила усилия приобщить меня к местному шабашу.
— Работать, — кратко ответила я.
— Тут есть очень милые ведьмы, — с укором произнесла Джиллиан. — Тебе непременно надо присоединиться к нам в понедельник.
— Спасибо, я подумаю. — Мои ноги уже двигались к Селден-Энду, крылу восемнадцатого века, расположенному под прямым углом к главному залу. — Особенно на меня не рассчитывай — готовлю доклад к конференции. — Тетя Сара предупреждала меня, что одна ведьма другую нипочем не обманет, но попытаться-то можно.
Джиллиан, пробормотав нечто утвердительное, продолжала следить за мной.
Вот и мое любимое место напротив высоких сводчатых окон. Мне хотелось поскорей скинуть книги на стол и вытереть руки, но я поборола искушение и положила их осторожно, с подобающим возрасту пиететом.
Рукопись, зажавшая бланк заказа, лежала на самом верху. На ее корешке был отштампован золотом герб Элиаса Ашмола, коллекционера и алхимика семнадцатого столетия; его книжное собрание поступило в библиотеку из музея[4] в девятнадцатом веке. Ниже герба значился номер — 782.
Потрогав бурый кожаный переплет, я тут же отдернула ладонь, но сделала это недостаточно быстро. По рукам и плечам побежали мурашки, мышцы шеи и спины напряглись. Это ощущение вскоре миновало, но на смену ему пришла пустота, чувство несбывшегося желания. Потрясенная, я отшатнулась от стола.
Даже с безопасного расстояния книга бросала мне вызов, угрожая разрушить стены, которыми я отгородила себя как ученого от себя как последней ведьмы в роду Бишопов. Ради честно заработанной докторской, хорошей должности и перспектив на будущее я отреклась от фамильного наследия — жизнь, которую я себе создала, опиралась на здравый смысл и мои способности, а не на предчувствия и заклинания. В Оксфорде я намеревалась завершить один исследовательский проект и опубликовать свои изыскания с солидным справочным аппаратом, без всяких тайн. Ведьминскому шестому чувству в этой работе места не было.
Тем не менее один из заказанных мной алхимических манускриптов проявлял все признаки сверхъестественной силы, и я просто не могла этого игнорировать. Руки у меня чесались открыть книгу и узнать наконец, в чем дело, но еще более сильный импульс приказывал не спешить и подумать, чем вызвано мое любопытство: чисто академическим интересом или тем, что я родилась ведьмой?
Я глубоко вдохнула в себя библиотечный воздух и закрыла глаза, надеясь обрести ясность. Бодли всегда была для меня святилищем, никаким боком не связанным с Бишопами. Потом зажала дрожащие руки под мышками и уставилась в густеющих сумерках на «Ашмол-782».
Моя мать разгадала бы эту загадку сразу же, инстинктивно. Почти все Бишопы были одаренными чародеями, но Ребекка и среди них выделялась — так говорили все. Способности у нее проявились рано: в старших классах она уже переколдовывала большинство старших товарок по шабашу. Ее отличали глубокая интуиция, провидческий дар и дьявольски ясное понимание людей и событий. Сара, ее младшая сестра и моя тетка, тоже была талантлива, но практиковала больше по части традиционных зелий и чар.
Мои коллеги-историки, разумеется, ничего об этом не знали, но в городе Мэдисон, штат Нью-Йорк, где я жила у Сары с семилетнего возраста, всем и каждому было известно, кто такие Бишопы. Наши предки переехали туда из Массачусетса после Войны за независимость. Тогда прошло уже больше ста лет с тех пор, как Бриджит Бишоп казнили в Сейлеме,[5] но дурная слава сопровождала семью повсюду. Бишопы очень старались доказать новым мэдисонским соседям, что ведьмы приносят одну только пользу — и лечат, и погоду предсказывают. Со временем они пустили корни достаточно глубоко, чтобы стойко выдерживать неизбежные вспышки страха и суеверия.
Но мать всегда тянуло за пределы безопасного Мэдисона. Для начала она отправилась в Гарвард, где встретила молодого Стивена Проктора. Он тоже происходил из старого чародейского рода и тоже мечтал оторваться от семейных традиций и Новой Англии. Ребекка и Стивен были очаровательной парой: мать, чисто по-американски открытая, приятно дополняла более старомодного и чопорного отца. Они стали антропологами и с головой погрузились в чужие культуры и верования, сочетая страсть к науке с глубокой любовью друг к другу. Обеспечив себе прочные академические позиции — Ребекка в своей альма-матер, отец в Уэлсли,[6] — оба уехали из страны и обосновались в Кембридже.
Мои детские воспоминания, хотя и немногочисленные, обладают необычайной яркостью. Вельветовые локти отца, пахнущие ландышем духи матери. Звон бокалов в пятницу вечером, когда они, уложив меня спать, ужинали вдвоем при свечах. Сказки, которые мама рассказывала мне на ночь, стук коричневого отцовского кейса, бросаемого на пол у входной двери.
Почти все дети помнят о своих родителях нечто подобное, но у меня есть и другие воспоминания. Мама, похоже, никогда не стирала, но моя одежда всегда была чистой и аккуратно сложенной. Разрешение на экскурсию в зоопарк, забытое дома, вдруг появлялось на моей парте само собой. В каком бы состоянии ни был отцовский кабинет, когда я приходила поцеловать папу перед сном (обычно он выглядел, как после взрыва), утром там воцарялся образцовый порядок. В детском саду я спросила маму моей подружки Аманды, зачем она моет посуду водой и мылом — достаточно ведь сложить ее в раковину, щелкнуть пальцами и немного над ней пошептать. Миссис Шмидт посмеялась моим фантазиям, но все же задумалась: я это видела по глазам.