Гость из книжного шкафа - Александр Беляев

Александр Беляев

Гость из книжного шкафа

I. В дождливую ночь

Осенний ветер, надув щеки, разыгрывает хроматические гаммы на каминной трубе. Все тоньше, жалобней, надрывней… И, будто не вынося этой щемящей мелодии, скрежещут где-то на крыше ржавые флюгера. Ветер подхватывает снопы дождя и как сухим веником бьет ими в оконные стекла… Часы пробили три. Три часа ночи.

Но профессор Вагнер не спит. Он не спит уже много лет – с тех пор, как победил сон. Его жизнь – один непрерывный рабочий день. И выполняет он две работы сразу. Каждое его мозговое полушарие, как два самостоятельных веретена, ткет сразу две нити мыслей.

Одна из них – о строении атома. Вот над чем работает сейчас профессор Вагнер.

А другой половиной мозга – что с ним бывает очень редко – он думает о самом себе. Он подводит итог тем событиям, которые вновь сделали его пленником…

Победа над сном дорого ему досталась. Тайная немецкая политическая организация «Диктатор», желавшая воспользоваться его изобретением, путем обмана заманила его в свои сети. Профессор Вагнер бежал на самолете. Но когда спасение, казалось, уже пришло, когда он уже видел развевающийся вдали, на русской границе, красный флаг, случилось то, чего он менее всего ожидал. Его настигла неожиданная погоня. Шум аэропланного мотора, на котором он летел, заглушал звуки приближающегося воздушного врага. Когда сзади послышалось гудение, и он обернулся, было уже поздно. К беглецу подлетел огромный быстроходный самолет последнее изобретение немецкой техники, очевидно втайне построенное и хранимое до сих пор.

Гигантский «Коршун» налетел на аэроплан Вагнера, выбросил два длинных металлических стержня, подцепил ими снизу верхние крылья пассажирского самолета, рванул и понес свою жертву, описывая широкую дугу, на запад. Все это произошло в несколько секунд…

Когда Вагнер и его спутники, сброшенные толчком абордажа, пришли в себя, один из спутников Вагнера, немецкий рабочий Карл, закричал в бешенстве бессилия. Он выхватил свой старенький револьвер и, высунувшись из окна кабины, выпустил весь заряд пуль в «Коршуна». Но пули отскакивали от бронированного брюха аэроплана, как горох. Тогда Карл бросил на пол револьвер, ударивший по ноге Таубе, который подскочил от боли, и, прежде чем Вагнер успел двинуть рукой, Карл выбрался на крыло аэроплана и полез наверх. Среди шума моторов двух аэропланов глухо прозвучал выстрел, и тело Карла с мотавшимися в воздухе руками промелькнуло у окна и скрылось внизу. Вагнер похолодел и не имел силы заглянуть туда… Он сидел подавленный, до боли сжав кулаки…

А аэроплан продолжал свой безумный полет, будто ничего не случилось, забирая все выше и выше. Усиливающийся холод говорил о громадной высоте полета. И вдруг окна кабины будто покрылись серой завесой. Пронизывающая сырость проникла в кабину сквозь открытое окно. Тучи! Аэроплан летел в полосе туч.

«Когда он начнет снижаться, я сумею определить местность», – подумал профессор Вагнер.

Но и этому не суждено было сбыться.

В открытом окне вдруг появилось какое-то темное пятно.

По веревочной лестнице кто-то спускался. В тумане Вагнер увидал человека, левой рукой державшегося за лестницу. В правой руке его был револьвер.

– Руки вверх! – скорее догадался, чем услышал, Вагнер и поднял руки.

Человек влез в кабину, обыскал Вагнера и рабочего и завязал им глаза.

– А вы здесь как? – услышал Вагнер голос неизвестного, обращавшегося, по-видимому, к Таубе.

Что ответил Таубе, Вагнер не услышал из-за шума мотора.

Аэроплан летел еще не менее трех часов…. И вот Вагнер опять в заключении. Когда ему сняли повязку с глаз, первое лицо, которое он увидел, был старый знакомый Брауде – его неизменный тюремщик.

– Однако хорошую шутку вы сыграли с нами, дорогой профессор! – сказал он со своей обычной любезной улыбкой.

– Не знаю, кто из нас лучше шутит!.. – угрюмо ответил Вагнер.

После неудавшегося побега Вагнера надзор за ним был усилен. Кроме Брауде, к Вагнеру было приставлено несколько профессоров-специалистов, которые должны были следить за научной работой Вагнера и за тем, чтобы он не использовал своих изобретений в целях побега или не причинил ими вреда. Для работ, однако, ему было предоставлено все необходимое. Его кабинет с высоким сводчатым потолком напоминал часовню, – может быть, здесь и была когда-нибудь часовня. Старый широкий камин, толстые стены, узкие окна говорили о том, что местом нового заключения Вагнера был какой-то старинный замок. Но где он находится, профессор Вагнер не знал.

Прошло три месяца с тех пор, как Вагнер вернулся в свое заключение после неудачного побега. Но он не оставлял мысли вырваться на свободу. Неудача только усилила это желание. Он строил различные планы нового побега, но все они были трудновыполнимы. И вот только теперь, в эту бурную, дождливую ночь, он сделал одно открытие, которое должно было раскрыть перед ним все двери, сделать его свободным – свободным, как ни один человек на Земле.

Но ему нужно было скрывать тайну своего открытия; работая над ним, вести своих тюремщиков по ложной дороге. На этот раз это было труднее. Работа над строением атомов должна была дать ключ к свободе. Однако при его опытах присутствовал молодой, но очень знающий и талантливый профессор Шмидт, сам работавший в этой области. Его не поймаешь на удочку «звучащего света», как Брауде.

Вагнер долго изучал Шмидта. Этот человек, напоминающий лицом портреты Шиллера, по своему душевному складу представлял странную смесь пруссацкого высокомерия, научной точности мысли и старонемецкого романтизма. Будто несколько эпох жило в нем. Но, быть может, по молодости лет романтизм пока в нем бил еще ключом. И он часто зажигался огнем вдохновения и тогда был больше поэт, чем ученый.

– Дерзкий гений человека, – говорил он с горящими глазами, – срывает последние покровы с тайн природы. Несмотря на все запреты «неба», человек жадно вкушает от древа познания, дерзко похищает священный огонь и освещает им самые тайные углы мироздания. Изучение строения атома почти раскрыло нам «вещь в себе». С «нумена» мы срываем покрывавшую его маску «феномена». Это может поставить вверх ногами всю философию Иммануила Канта!

– Как поставлена Карлом Марксом вверх ногами философия Гегеля? – спросил, улыбаясь, Вагнер.

Шмидт не заходил так далеко и будто сам испугался смелости своих выводов.

– Я стою исключительно на почве физических наук, – уклончиво сказал он.

Но эти самые физические науки толкали его на путь, по которому он, быть может, и не пошел бы, если бы сознавал конечные выводы.