Долгий путь к чаепитию - Энтони Берджес

Энтони Берджес

ДОЛГИЙ ПУТЬ К ЧАЕПИТИЮ

Глава 1

СКВОЗЬ ДЫРОЧКУ В ПАРТЕ [1]

Эдгару до смерти надоело слушать бормотание мистера Ансельма Эадмера[2], который в прекрасный весенний день все рассказывал своим нудным голосом что-то про Эдмунда Железнобокого, Эдуарда Исповедника, Эдуарда Старшего, Эдуарда Мученика и остальных тоску наводящих англосаксонских королей. У Эдгара парта вся была в дырочках от циркуля или измерителя, и он подумал, как здорово было бы стать маленьким и исчезнуть в одной из этих дырочек до конца урока. То есть исчез бы настоящий Эдгар, а вместо него сидел бы большой Эдгар-автомат и прилежно слушал все эти истории об англосаксонских королях. Вообразите же его удивление, когда он вдруг оказался на корабле, медленно вплывавшем в дырочку рядом с буквой «Д» в его собственном имени, нацарапанном на парте и закрашенном чернилами. Эдгар стоял на палубе, укутанный от пронизывающего ветра, который завывал с той стороны дыры, а рядом стоял старик с белой бородой, весь в брезенте, в зубах его мерцала трубка, а на устах цвела улыбка. Старик спросил:

– Эй, мальчик, ты в списке команды? Как зовут тебя? Соломон Эгл? [3] Джон Эрл? [4] Хартон Эрнсклиф? [5] «Аталанта», «Персей», «Купидон», «Психея», «Альцест», «Пигмалион», «Паллада»? Хорошее было судно, мы его звали «Пол-Ада». Говори, мальчик, и держи ответ.

Но казалось, ответ его особенно не интересовал, и этому Эдгар не удивлялся: корабль проплыл наконец сквозь отверстие (на самом деле – узкий проход между рифами) и вышел в открытое море, где чайки кричали:

– Покайся! Покайся! День Судный грядет!

– Им бы орлами эллинскими[6] быть, – сказал старик, все еще улыбаясь. И вдруг нахмурился и прокричал: – Лаксдаэла![7]– и нечто в этом роде паре матросов, и те отвечали чем-то вроде иск, боек и этельдэт. – Мы высадим тебя на берег, – сказал старик Эдгару, – в царстве Эгипта[8], где прародина Пасхи. Вот и оно, слева по носу.

У Эдгара было много вопросов, но он задал один.

– На каком языке они говорят, сэр? – спросил он.

– Приплыли, – сказал старик. – Слышишь пасхальные колокола? – И в морском воздухе поплыл нежный сильный перезвон. – Но не думай, что там полно яиц и пасхальных булочек, потому что их там нет. Там – Эдипов Сфинкс и грозные эпигоны[9]. Но тебе они не угрожают, о нет.

– А зачем мне на берег? – спросил Эдгар. – Я хочу остаться на корабле и плыть вместе с вами.

– Эй, на восток[10], – сказал старик, как понял Эдгар – капитан. – Туда мы идем. Чтоб повидаться с сэром Петронелом Флэшем[11], а также Моисеем, Дьяволом и Великим Орком[12]. Тут тебе не место, мальчик. Смотри-ка, спускают шлюпку.

Так оно и было. Они еще не достигли берега, где высился Эдипов Сфинкс, и Эдгару не очень-то пришлось по вкусу спускаться по снастям к двум гребцам, которые из-за внезапной жары скинули брезентовые куртки и остались голыми по пояс; хотя, в каком-то смысле, они были одеты в татуировки. На груди у одного синело лицо девицы, довольно милой, которую, судя по подписи, звали Родой Флеминг[13].

– Добрый день, – сказало лицо, и Эдгару стало и страшно, и смешно. – Суета сует, все суета[14].

– Не слушай ее, – сказал другой моряк, у которого живот и грудь были украшены очень подробной картой Индостана: видны были даже освещенные улицы, а по дорогам ехали тележки, запряженные волами. – Это она мне. У нас с ней, как говорится, старинная распря, а зовут меня Боб Эклс[15]. Налегай!

И оба мерно заработали веслами. Тот, что до сих пор молчал, заговорил, время от времени переводя дух:

– Берегись, сынок, матери Зверя Рыкающего[16]. Если увидишь даму, которая от пояса и ниже как змея – знай, это она.

– Ах нет! – вскричал Эдгар, испугавшись. – Отвезите меня назад, я хочу назад, к мистеру Эадмеру и англосаксонским королям!

Матросы рассмеялись, и Рода Флеминг тоже, во все тридцать два синих зуба.

– Что ты, – сказал Боб Эклс, – Господь с тобой, сынок, ее бояться нечего. Она поистрепалась, наплодив стольких чудовищ – и Химеру, и Орфа, и даже самого Египетского Сфинкса. А также Церебра и Гидранта[17].

– С двумя последними он немножко напутал, – сказал другой. – Ты не бойся. Спой нам песню, малец, чтоб мы дружно гребли.

И Эдгар запел песню, которой не знал, но знал, что будет знать, когда начнет. В ней пелось:

Корабль о рифы опять разбит,И в трюме воды по грудь,И боцман разорваться велит,Качаешь, латаешь, и всё болит,И ждешь, когда петух прокричит,Придется ль на утро взглянуть?

К его (но, быть может, не такому уж большому) удивлению, матросы затянули припев:

Хей-хо, наш боцман в ящик сыграл,Не убрал с утра свою койку.

Эдгар обнаружил, что знает и второй куплет:

Шторм рвет и ревет, нагоняет жуть,И ром из фляги пролит.Воняет сыр – ни чихнуть, ни вздохнуть,И от солонины нельзя икнуть,И глаз от злобных блох не сомкнуть,И винт опять барахлит.И гребцы подхватили припев:Хей-хо, помощник погиб на постуИ вкрутую с яйцами сварен.

Эдгар с удивлением (хотя он уже не мог ничему удивляться) увидел, что его везли к чистенькой деревянной пристани, на которой подпрыгивали два человечка в синей форме как бы в ярости от вида подплывающей лодки.

– Что они кричат? – спросил Эдгар.

Оба гребца состроили мины, говорившие: да они всегда так. Тот, что был не Боб Эклс, сказал:

– Сейчас их обеденный час, а они, понимаешь, не любят, когда им мешают в обед.

– За обедом, — поправил другой, – или, может быть, во время обеда; так было бы уместнее с точки зрения экклесиологической учитываемости.

– А по-моему, для экклесиологического сонета, – сказал другой, и Рода Флеминг начала декламировать «Я брел заброшенной тропой…».

– Мой крест, – сказал ее владелец с печалью, опустив голову, чем прибавил себе три подбородка. – Это она Вордсворта[18] вспомнила, – объяснил он Эдгару. – Она видела его однажды, когда я купался в озере Виндермир, если ты представляешь, где это. Глупый такой старичок, в цилиндре.

– А почему, – спросил Эдгар, когда шлюпка коснулась носом ступенек пристани, – они не пойдут обедать, вместо того чтобы прыгать как ненормальные?

Гребцы пожали плечами.

– Знаешь, – сказал не Боб Эклс, – почему я не говорю тебе, как меня зовут? Меня зовут Николас, если ты испытываешь хотя бы слабое подобие какого бы то ни было интереса. Есть такие, что меня дразнят Ни-кола-с-ни-двора-с, но я на это чихал сквозь шнобель.

– Сквозь что? – спросил Эдгар.

– Сквозь шнобель, – ответил Боб Эклс, – или гунделку, или сопелку, или храпелку. Именно так.

Тут человечки в синем стали прыгать по самому краю пристани и вопить:

– Сгорели блины, и это всё вы!

На что Николас завопил:

– Всё вы врете про блины, сегодня ведь среда.

Как ни странно (а может, и не странно), это их порядочно успокоило, и один сказал Эдгару:

– Что ж, забирайся к нам.

И они очень любезно помогли Эдгару подняться по ступенькам, причем один приговаривал:

– Ты можешь очень даже грохнуться, тут так скользко от ила и чешуи.

– Не забудь сказать им, куда тебе надо, – напомнил Николас.

– Но я хочу туда, откуда приплыл, – ответил Эдгар, начинавший волноваться. – Я хочу к концу урока быть в школе, а оттуда – домой, пить чай.

– Чай, – сказал один из человечков в синем и покачал головой. – Тебе придется зайти далеко в глубь страны. До самой Экспозиции, если правду говорить, и путь не короток. Но сейчас мы пойдем в контору.

И Эдгар увидал шагах в ста от пристани маленький домик, откуда слышались чьи-то вопли. Матросы погребли к кораблю, который сделал уже немало морских миль без них, и опять затянули:

Хей-хо, и шкипер дождался костра,И с утра пружинами связан.

– Ну, – сказал человечек в синем, – что ж, поглядим на тебя.

Эдгар поглядел на них. Их тонкие волосы трепетали на ветру, носы горели. Оба были не выше трех футов, но такие пузатые, что куртки им приходилось завязывать на веревочку, иначе не сходилось.

– Ну-с, – проговорил один, – ты являешь собой прекрасный образец раскаянья, и я буду благодарен, если ты усвоишь, что меня зовут мистер Эк Кер Ман[19], а его – мистер Эк Хар Т[20].

– Вы… сиамцы? – вежливо спросил Эдгар.

– Нет, – отрезал мистер Эк Хар Т, – мы – близнецы.

– Не понимаю, – сказал Эдгар. – Ведь вас зовут по-разному. Будь вы братьями, вас бы звали одинаково.