Хэппи бади - Ольга Владимировна Харитонова

Ольга Харитонова

Хэппи бади

Майя ни разу не проснулась в момент, когда тело сменялось. В эту сентябрьскую среду она тоже ничего не почувствовала – проспала, пробудилась от ноющей боли в локтях и коленях. Лежа на спине, подняла над лицом руки, они были ожидаемо старческими. Пахли розовой водой и гвоздикой. Мышцы словно висели отдельно от костей, удерживаемые только дряблой кожей. Майя покачала руками из стороны в сторону, и кожа вместе с вялыми мышцами тоже заколыхалась. Будто бы заказала тело на «АлиЭкспресс», а оно не подошло по размеру.

Ощупала себя – от бёдер вверх. Мягкая кожа напоминала тёплую ткань, легко присобиралась за ладонью. На середине шеи кожа менялась – на подбородке переходила в гладкую, плотную. Как хорошо, что голове Майи всё ещё было девятнадцать.

Это случилось пять лет назад. У всех людей стали меняться местами тела. Голова оставалась на месте, у каждого своя, а ниже середины шеи раз в неделю тело сменялось, обменивалось на чьё–то другое, прилететь могло всё что угодно, любого пола и возраста.

«Мир стал похож на чизкейк, – представлялось Майе, – творожок лежит на месте, а коржик под ним кто–то раз в неделю поворачивает в сторону, любую, какую вздумается. Да, творожок – это условно головы, а коржик – тела, сложная метафора, согласна».

Встать с дивана со старческим телом всегда трудно. Появляется одышка, сложно выпрямиться до конца, суставы проворачиваются со скрипом, тело поношено и изломано.

Майя подошла к зеркалу на дверце шкафа, разделась и осмотрела себя. Эта старушка, что ниже шеи, выглядела примерно под семьдесят, но тельце у нее – пикантное, и в молодости, должно быть, она была прехорошенькой, а вот сейчас – пустые мешочки грудей.

Пугало то, как заметно меняется внешность и, что ещё хуже, здоровье с возрастом. Чужая старость падала на Майю внезапно, и «прелести» её в контрасте с молодостью ощущались резко. Даже правило появилось: тело старика – почти всегда неделя насмарку.

«Интересно, а старики, которым прилетают молодые тела, они что делают? Бегут в любимый парк за мороженым или… Обидно только, когда мозг старика умирает и убивает выпавшее ему молодое тело».

Майя оделась, умылась и прошла на кухню. Забрасывая в кружку растворимый кофе, пару ложек рассыпала, потом рассыпала сахар, потом уронила тряпку, которой собирала рассыпанные кофе и сахар. Старость – не радость.

Правда, когда прилетал детский организм, выходило не лучше: – тело не понимало, чего от него хотят, в нём – Майя с этим уже сталкивалась – самочувствие было прекрасным, но движения – дезориентированными. Хорошо, думала Майя, что ей не прилетали психически больные тела – это было невозможно, радовалась, что её голова в этом плане здорова и всегда оставалась с хозяйкой.

Наконец, кружка с кофе задымилась на столе. Мать была на работе, брат в школе, Майя могла спокойно позавтракать.

Она вспомнила: первый год после того, как начал «поворачиваться коржик», творилась жуткая неразбериха. Как обращаться с чужими телами, как ходить чужими ногами на работу, как вообще существовать – никто не знал.

Люди стали делать на запястьях татуировки с важной информацией о себе.

Имена давали теперь не родные родители, а временные хозяева тел, и на следующей неделе уже новые хозяева зачеркивали прежние имена и набивали новые. Если можно было распознать род деятельности бывшего хозяина тела, если оно очевидно имело спортивный вид или хорошую растяжку, на его запястье били «балерина» или «гимнаст». Но работать по старой профессии жизнь быстро отучила. Тела не слушались голов и получали травмы. Ну как можно водить в театр тело танцовщицы, репетировать и выступать, имея голову, например, сварщика? Тело мозгу ничем не помогало – да, красивое и гибкое, но сигналы–то ему посылал какой–то Петр Иванович!

Иногда, конечно, головам балерин прилетали тела других балерин, но уже запущенные, обрюзгшие, непослушные и деревянные. Тренированные руки и подкачанные ноги стали просто поводом неделю повыделываться умениями или подзаработать в каких–то мутных забегаловках.

Так со временем все «телесные» профессии и завяли.

Актеры играли, планируя по три замены на роль. Врачи оперировали тем, что имели, или пациенты умирали без операций.

Постепенно мир организовался и привык.

Что реально было ценным – татуировки с названиями лекарств. Тела обследовали в спас–центрах и набивали на запястьях нужные списки. Так можно было вовремя понять, что к вновь прилетевшему организму должен прилагаться, например, аэрозоль астматика, и вовремя его получить. У семьи Майи, как почти у всех, дома с годами скопилась огромная аптечка. А что делать? Лучше быть готовым к любому диагнозу.

Зато выжили и расцвели интеллектуальные профессии. Ведь, если у тебя голова репетитора по физике, таргетолога, журналиста, ты сядешь и будешь работать, хоть без пальцев, хоть сгорбившись колесом.

Художники и парикмахеры тоже вполне могли рисовать и стричь любыми руками. У художников даже творчество стало поинтереснее со всеми этими экспериментами, появились выставки вроде «Только женскими руками» или «Созидательный Паркинсон».

Допивая кофе, Майя включила ноутбук, забросила в рот хвост бутерброда и запустила личный кабинет спас–центра, самой крупной организации поддержки разума и тела. Она работала стажёром–психологом и мечтала в скором времени попасть в основной штат.

Прошёл входящий вызов.

– У меня нет обеих ног! – закричал женский голос без приветствия.

Психологи вообще выиграли в новом мире. Если ты просыпаешься и видишь ниже шеи заплатанное шрамами тело военного или нечто с какой–нибудь тяжёлой степенью инвалидности, ты наверняка захочешь поговорить с психологом.

Майя работала почти всегда. Если не получалось сидеть за ноутбуком, она всегда могла работать лёжа, по гарнитуре. К счастью, её знания, её губы и голос были с ней неразлучны.

После безногой женщины упали вызовы от получивших впервые тело другого пола и одного гермафродита. Потом пошли те, кто мучился от своей «непривязанности к плоти» и размышлял о том, где же всё–таки есть душа. Тела болели, пугали и возбуждали, а головы рассуждали, паниковали и мучились.

Майе везло: чем сложнее случай, тем больше платит государство.

А вот где ей не слишком везло последние несколько лет, так это в отношениях с матерью. Ужасная невротичка, она словно бы разлюбила Майю пять лет назад. Майе явно казалось, что мать ненавидит её. Она не чувствовала никакого родства ни с материнскими светлыми прядями, ни с серыми глазами младшего, семилетнего брата.

– Приёмыш! – так с недавних пор он начал дразнить сестру. Тоже не чувствовал родства, видимо.

Майе досталась внешность