Эмигрантская вобла - Михаил Арцыбашев

Михаил Арцыбашев

Эмигрантская вобла

1

Приснилось мне, что я присутствую на заседании историческаго общества, в тридцать втором столетии. Один за другим выходят на кафедру докладчики, почему то все, как один, похожие на каких то серых, безконечных ленточных глистов, и говорят о русской эмиграции эпохи великой октябрьской революции.

Но, как всегда во сне, все это очень смутно, призрачно и странно. Я делаю неимоверныя усилия, чтобы разобрать, в чем дело, но речи ораторов звучат глухо, как сквозь подушку, временами переходя в какое то тягучее, сплошное бормотание. Только иногда до меня долетают отдельныя слова и фразы, но и в них нет ровно никакого смысла…

И вот, слышу я: — Вопреки установившемуся представлению о миллионах беженцев, хлынувших в Европу от ужасов большевицкаго террора, эмиграция была очень немногочисленна… С полной несомненностью удалось установить лишь пребывание в Париже известнаго русскаго изследователя проливов… профессора Милюкова… Имеются слабые намеки на существование в Праге эсеровской колонии… Что же касается г — жи Кусковой, то личность эту следует считать легендарной, ибо в противном случае пришлось бы признать возможность ея одновременнаго пребывания во всех центрах Европы…

— Что за вздор! хочу крикнуть я, но губы мои не издают ни единаго звука, а безконечный серый глист тянется дальше.

— Главную массу русской эмиграции составляли учащаяся молодежь и дети… Молодежь осела, главным образом, в Чехословакии, очевидно, бывшей в ту эпоху разсадником мирового просвещения, а дети, брошенныя на произвол судьбы родителями беженцами, повсеместно ютились под елками, специально для этой цели насаждаемыми многочисленными благотворительными обществами… Кое какия данныя заставляют думать, что в дремучих лесах восточной Польши и в пустынях северной Африки бродили какия то одичалыя банды, повидимому русскаго происхождения, но об этом любопытном явлении в жизни культурнаго ХХ столетия не удалось получить более точных сведений… В Англии, Америке и других странах света русская эмиграция вовсе не наблюдалась…

— Позвольте! снова и с тем же успехом пытаюсь я прервать докладчика, но голос продолжает с тягучей настойчивостью:

— Необходимо отметить чрезвычайно высокий культурный уровень русской эмиграции: она сплошь состояла из журналистов, студентов высших учебных заведений и генералов… Этим об'ясняется, что все свои силы эмиграция отдавала исключительно сбережению культурных ценностей, занимаясь науками, искусствами и историей… Гуманное европейское общество приняло несчастных изгнанников с такой теплотой, что они чувствовали себя на чужбине прекрасно и даже вовсе не помышляли о возвращении на родину…

— Это уже! слишком громко сказал я и, как подобает в таких случаях, проснулся.

2

Все это, конечно, вздор и даже слишком вздор. Но право же, когда-нибудь, изучая из'еденные временем и мышами комплекты русских газет, будущие историки будут иметь полное основание придти к таким нелепым выводам.

Мы знаем, что за границей около двух миллионов русских. Это — население весьма недурного государства, в современном прибалтийском стиле, и эта многоголовая человеческая масса чрезвычайно разнообразна. В ней есть все, от высококвалифицированных представителей высшей культуры до первобытных детей природы.

Казалось бы, вся эта масса людей, оторванных от родной почвы, превратившихся в какое то цыганствующее племя, должна была бы жить одной общей мечтой.

Кто бы ни был русский эмигрант — писатель, ученый, студент, генерал, спекулянт или рабочий — он должен понимать, что без родины он прежде всего не человек.

Как бы ни относились к нам культурные народы Европы, мы для них всегда останемся надоедливым, тяжелым бременем.

В милой Чехословакии нас привечают, как раззорившихся родственников; кое где нас терпят, как незванных гостей; в иных странах к нам относятся определенно враждебно, уродуя нашу жизнь всяческими ограничительными мерами.

И мы, граждане великой страны, еще недавно влиявшей на судьбы мира, мы, с гордостью произносившие слово Россия, вынуждены молча сносить все — и ласку милых родственников, и снисходительное презрение чужих, холодных людей и унизительное издевательство торжествующих мстителей за прошлое.

Казалось бы, при таких условиях, вся эмигрантская масса должна находиться в состоянии постояннаго кипения, одухотворенная одним стремлением: возстановить могущество своей родины и тогда достойно отплатить и за ласки и за обиды.

Живя в России, я себе это так и представлял…

Что такое эмигранты… Это люди, которые не могли примириться с большевицкой тиранией и тяжкую свободу изгнания предпочли существованию под бичами кремлевских палачей. Честь им и хвала!.. Самым бытием своим они доказывают, что еще не весь русский народ превратился в безсловесный скот для чекистской бойни.

И вот, пока мы, остающиеся в Совдепии, мы — несчастные парии, тварь дрожащая, покорно лижем пятки своих мучителей, под дулом чекистскаго револьвера, они, эмигранты, бодро и мужественно куют молот святой ненависти, которым рано или поздно разобьют наши цепи.

Конечно, там есть пламенные трибуны, вожди, которые намечают пути и возжигают священный огонь, но за ними стоит вся эта могучая, живая, полная энергии и готовности к борьбе, миллионная масса рядовых бойцов!..

Эта грозная армия, вынужденная временно отойти за пределы своей родины, реорганизуется, набирается сил для последняго решительнаго боя, и в оный день…

Так думал я, живя в России, откуда и выехал только для того, чтобы стать в ряды этой армии.

3

О, как горько я ошибался!

Оказывается, никакой такой армии вовсе нет!.. Нет и могучаго духа ненависти… ничего нет!

Есть миллионная масса какой-то безличной и безсмысленной воблы, которая ищет спокойнаго, тихаго затона, где бы она могла мирно и невозбранно метать свою икру.

Конечно, она ненавидит большевиков и мечтает о возвращении на родину… Но ненависть ея — не пламенная ненависть побежденных бойцов, а маленькая, безсильная злость мелкой рыбешки, потревоженной с теплаго, насиженнаго места. И о родине она мечтает не потому, что это ея великая родина, а потому, что там ей под каждым листком был готов и стол, и дом, а здесь она вынуждена вечно мучиться в погоне за крошками хлеба.

Она не пребывает в сонном покое. Нет. Она в постоянном и напряженном движении. Безпокойно шныряет она туда и сюда, тыча тупыми носами во все берега. Но эта рыбья суета — не более, чем поиски теплой и удобной норки.

Говорят, во Франции хорошо!.. И вобла всей массой устремляется во Францию. Ах, нет!.. В Германии куда лучше!… Вобла сплошной плотиной движется на германскую отмель. Но у германских берегов подымается бурный прибой… клочьями летит грязная пена, бурлят подводныя большевицкия течения… Вы думаете, что вобла дружно устремляется на помощь немцам против общаго врага?.. Как бы не так! Она поспешно виляет хвостом, выпучив круглые, испуганные глаза, устремляется в Чехословакию, в Турцию, в Аргентину, к чорту на рога, но только туда, где безопаснее, где подальше от большевиков, где валюта крепче…

4

Когда присмотришься к жизни эмигрантской массы начинаешь думать, что она совершенно примирилась со своей участью.

В этой массе мало кто думает о благе родины, о борьбе с большевиками… Это было, но прошло. Теперь большинство ведет себя так, как будто бы никакой родины нет, и надо устраиваться на чужбине на всю жизнь.

Кто что может… конечно!.. Писатели и журналисты ищут издательств, которыя могли бы оплачивать более или менее прилично их романы, повести разсказы. Профессора и студенты возятся со своими университетами, учат и учатся, с головой уйдя в свою школьную жизнь. Духовенство бережет случайно уцелевшия православныя церкви, крестит, венчает, хоронит. Люди физическаго труда ищут работишки. Канцелярщина пристраивается к иностранным банкам и присутственным местам. Более или менее обезпеченная обывательщина таскается по всему свету, в поисках тихаго, недорогого уголка.

В конце концов, об этом уголке хлопочут все без исключения. Ищут местечка, где бы можно было кормиться и коротать дни свои. Ищут и упорно надеятся, что не здесь так там, не во Франции, так в Бразилии, или на островах Ноа-Ноа, а где нибудь устроиться можно.

Надолго?.. Навсегда?..

Может быть, и навсегда!.. Ведь, это Магомет разсуждал, что если гора не идет к нему, то он должен идти к горе… А мы не Магометы! Ежели родина не желает освобождаться, то и Бог с ней. Проживем и без родины. Ничего!..

Конечно, что и говорить, на чужбине не то, что дома!.. Дома не в пример лучше. Но раз в доме засели какие-то разбойники, то чорт с ним, с таким домом!.. Кусочек хлеба везде найдется, а европейцы не варвары… хоть и поиздеваются, а не прогонят. Да и куда прогонишь?