Сказки времен Империи - Александр Житинский

Сказки времен Империи

В оформлении использованы рисунки Дмитрия Горчева из книг Александра Житинского

Маленькая изящная словесность

Предисловие автора

На необъятных просторах нашей Родины есть такие места, где живут племена, совсем недавно получившие письменность. Как правило, у таких народов есть всего один писатель, который создал литературу этой народности — стихи и прозу, реализм и фантастику, драматургию, сатиру и юмор.

Он просто успел раньше всех, да и никому это особенно было не надо. Он шагал по целине, складывая незнакомые кириллические знаки в родные слова и выстраивая из них маленькую изящную словесность, понятную кроме него еще двум-трем сотням соплеменников.

По сути, каждый писатель, пришедший в литературу из другой профессии (а таких большинство), пытается создать свою маленькую словесность или же примкнуть к большой, всеобщей, осененной филологическим благословением литературоведов. («Скулы сводит при произнесении этого слова!» ©)

Вот и автор этой книги, начавши сочинять стихи в довольно-таки зрелом возрасте, заканчивая уже Политехнический институт, встал перед необходимостью создать свою маленькую словесность для людей своего племени, которых можно назвать весьма общо научно-техническими интеллигентами. При этом постараться избегнуть всяческих ярлыков, которыми любят награждать писателей по жанровой принадлежности. В результате получился литератор, которого обычно не называют ни поэтом, ни прозаиком, ни фантастом, ни сатириком, ни юмористом, ни драматургом, ни историком, ни музыкальным критиком, хотя он сочинял и то, и другое, и третье.

Он просто писал для своего немногочисленного народа то, что ему хотелось, а народ внимал ему — когда благосклонно, а когда с некоторой рассеянностью. Народ был симпатичным, но вымирающим, вот в чем дело.

Тем не менее можно сказать, что маленькая изящная словесность была создана, и в этой книге можно найти ее немалую прозаическую часть. Что же касается народа, для которого работал автор, то есть слабая надежда, что у него еще не совсем отсохли мозги, что он не навсегда оглушен победительным звоном бабла и не охамел настолько, чтобы считать себя венцом творения.

Александр Житинский

из сборника

«Дитя эпохи»

Глагол «инженер»

Повесть

Без пяти минут

В один прекрасный день я осознал, что заканчиваю институт.

Это было в начале сентября, когда нас собрали на кафедре, в лаборатории измерительной техники, и объявили, что начинается преддипломная практика.

Все обставили очень торжественно. Принесли откуда-то доску и водрузили ее на звуковой генератор. Профессору сделали возвышение. Преподаватели стояли неровным строем, заложив руки за спину. Они испытующе смотрели на нас. А мы победоносно смотрели на них, потому что знали, что теперь поделать с нами ничего невозможно. Они просто обязаны нас выпустить с дипломами.

Профессор вскарабкался на возвышение и сказал:

— Немного вас осталось, друзья мои…

— Вашими заботами, Юрий Тимофеевич, — пробормотал Сметанин, который сидел рядом со мной. Сметанина пытались выгнать дважды, но он каким-то чудом удержался. Вместе с ним удержались еще семнадцать человек из первоначальных двадцати пяти. Институт у нас, надо сказать, крепкий.

— Но ничего. Мал золотник, да дорог, — продолжал профессор. — Я поздравляю вас с началом шестого, последнего, дипломного курса. Вы уже без пяти минут инженеры…

Я посмотрел на часы. Было десять минут первого. Следовательно, в двенадцать пятнадцать мы должны были превратиться в инженеров. Я стал ждать.

Профессор проговорил еще минут пять, и я почувствовал, что действительно что-то во мне произошло. Мне показалось, что нас собираются вывести за ворота и бросить на произвол судьбы. И книжечка диплома являлась маленьким фиговым листком, чтобы им мы могли прикрыть свою наготу.

Прошу понять меня правильно. Не фиговым, а фиговым. Это дерево такое в Греции.

Мне стало страшно. До сих пор нас вели из класса в класс, с курса на курс, и создалось впечатление, что вся жизнь разграфлена на классы до самой пенсии и остается только в нужный момент сдать экзамен, посидеть пару ночей — и привет! Ты уже на следующей ступеньке.

Профессор в течение двадцати минут разрушил это представление.

Он сказал, что кончилось наше безмятежное счастье. Теперь оно будет трудным, мятежным и беспокойным. Если вообще будет, в чем профессор был как-то не очень уверен.

Кончилось тем, что он предложил нам выбрать темы дипломных работ, а заодно и руководителей. Каждый доцент, аспирант или ассистент выходил к доске, писал свою фамилию, а рядом тему. Если он находил нужным, он пояснял, что это за тема.

Первым вышел к доске Михаил Михайлович, доцент, который нам читал квантовую электронику. Он, как всегда, был в кожаном пиджаке и с усиками, которые он отпустил летом. Ходили слухи, что он невероятно талантлив, поэтому позволяет себе такие молодежные штучки. Он написал на доске десять слов, из которых понятными мне были только три: «измерение», «параметров» и «концентрация».

— Ну, это просто… — сказал он и написал еще одно название: «Теплообмен в слоистых структурах».

— А вот здесь нужна голова, — сказал он.

Голова в нашей группе была одна. Она принадлежала Славке Крылову, и все об этом прекрасно знали. Поэтому мы повернули головы, которые на самом деле таковыми не являлись, к голове Славки.

— Спасай, — прошептал Сметанин. — Мих-Миху нужна голова.

Славка почесал эту голову и безнадежно махнул рукой. Мы облегченно вздохнули.

Было только маленькое опасение, что кому-нибудь потребуется еще одна голова, которой группа не располагала. Нет, конечно, все чего-то там соображали, но настоящая светлая голова была только у Крылова. И он один это отрицал, проявляя повышенную скромность.

Постепенно доска заполнилась названиями и фамилиями. Началось что-то вроде небольшого торга. Девочки уже менялись темами и руководителями. Охотнее всего они пошли бы к Мих-Миху в силу его элегантности, но Мих-Мих презирал умственные способности женщин, о чем неоднократно заявлял на лекциях.

Я всматривался в лица руководителей, пытаясь найти то единственное, которое не подведет. Все лица были достаточно симпатичны. Все темы были достаточно непонятны. Я решил пустить дело на самотек.

И вдруг профессор Юрий Тимофеевич, который все еще дремал на своем возвышении, проснулся, поискал кого-то глазами и остановил взгляд на мне.

— Верлухин! Подойдите-ка сюда… Я чуть было не забыл.

Я подошел к профессору, испытывая легкое недоумение. Во-первых, было лестно и тревожно, что профессор помнит мою фамилию. Во-вторых, было непонятно, зачем я ему понадобился. Группа замерла в предвкушении.

— Не хотите ли писать дипломную работу по моей теме? — спросил профессор.

Тишина стала жуткой. Что тут ответить? Вообще имеется ли в подобной ситуации хоть какой-нибудь выбор? Неужели профессор полагал, что я могу отказаться?

— Хочу, — пролепетал я, испытывая тягостное желание припасть к руке профессора.

— Ну вот и прекрасно, — сказал Юрий Тимофеевич, снова погружаясь в дремоту.

— А… Какая… Тема? — выдавил я совершенно бестактно.

— Что? — встрепенулся профессор. Он недовольно посмотрел на меня, поерзал на возвышении и сказал:

— Тема… Ну тема как тема!.. Не помню, какая тема! — рассердился он. — Приходите завтра, поговорим.

Я мгновенно растворился в группе, съежился, спрятался и затих. Мысли стучали во мне, как колесики в будильнике. Я не знал, как расценивать только что случившееся со мной. Требовалось мыслить твердо и логично. И я стал мыслить.

Почему именно я? Я не отличник, не именной стипендиат, не обладаю оригинальным умом и получил у профессора на экзамене устойчивую «четверку», заработанную усидчивостью и терпением. Таким образом, творческие причины отпадали.

Мои родители не работают в торговле и сфере обслуживания. Они не занимаются распределением жилплощади, не оформляют туристические путевки за границу и не устанавливают телефоны. Отец у меня военный, а мать домохозяйка. Следовательно, профессора нельзя было обвинить и в корыстных интересах тоже.

Может быть, у него есть дочь, которой пора замуж? Но тогда я тоже не представляю интереса по причине всего вышеизложенного. Кроме того, я женат. Я женился после второго курса, у меня уже дочка. Правда, профессор может всего этого не знать.