У рояля - Жан Эшноз

Кроме всего прочего, им овладела какая-то апатия, ему показалось, что гораздо приятнее лежать без движения, не вмешиваясь в происходящее и почти сладострастно отдавшись постыдному чувству покорности, отказаться от всякого действия. Так же бывает во время отчаянной, пропащей любви или на операционном столе, когда в ватной тишине операционного блока под ослепительным светом лампы анестезиолог в окружении хирургов в ку-клукс-клановских одеждах накладывает вам маску на лицо. Вот и сейчас, несмотря на лихорадочную деятельность двух типов, нависших над ним, Максу показалось, что время, словно в замедленной съемке, все больше растягивается и останавливается, подобно двигателю, теряющему обороты.

Не надо было ему этого делать, но иногда невозможно удержаться от непроизвольных и необдуманных действий, и Макс, подстрекаемый любопытством, стал потихоньку подглядывать сквозь пальцы — кажется, оба очень молоды, интересно, как они выглядят, — и вдруг резким движением, не отдавая себе отчета в том, что делает, сорвал платок с одного из них. Открывшееся ему словно в тумане лицо и в самом деле оказалось очень молодым. Он успел только различить на этом лице сменяющие друг друга выражения растерянности, негодования, ярости и злобы, как над ним мелькнула рука, удлиненная тонким стилетом, и молодой человек, судя по всему испуганный не меньше, чем его жертва, всадил клинок в горло Макса, точно под адамово яблоко. Лезвие прошло через кожу, затем, повредив по пути сонную артерию и яремную вену, разрезало трахею и пищевод, после чего, скользнув между двух позвонков — седьмого шейного и первого грудного, — рассекло спинной мозг Макса, и вокруг не было никого, совсем никого, кто мог это увидеть.

Все окна были темны, и никто в них не смотрел, кроме собаки той женщины: она еще не спала в этот час на пятом этаже дома № 55. Один лишь этот мастиф, задумчивый и спокойный, — это Макс заметил еще тогда, в первую их встречу, — только этот пес, страдая от бессонницы, смотрел в окно, погруженный в свои размышления, и стал свидетелем этой ужасной сцены. Если бы этот зверь-мыслитель по натуре был предрасположен к видениям, то в качестве продолжения разыгравшейся на улице драмы он, наверно, мог бы разглядеть, как душа Макса бесшумно отлетела и унеслась прочь, растворяясь в ласковом эфире.

Часть II

13

Нет.

Ни вознесения, ни эфира, ни чего-либо похожего. Как ни странно, умерев, Макс продолжал воспринимать происходящее вокруг него. Он лежал голый на узкой кровати, занимавшей четверть маленькой комнаты, стены которой были выкрашены в цвет охры с эффектом патины, поглощающей тусклый свет стоящей на ночном столике лампы, ее красный абажур с бахромой еще больше приглушал цвета. Несколько минут Макс лежал с открытыми глазами, напрасно пытаясь разглядеть что-нибудь вокруг себя. Прошло еще несколько минут, все это время Макс силился припомнить, что же могло с ним произойти. Безрезультатно. Наконец, так ничего и не надумав, он стянул с себя одеяло и, борясь с головокружением, поднялся с кровати, натянул брюки, аккуратно сложенные на спинке стула, и направился к двери. Неизвестно почему ему подумалось, что она заперта на ключ.

Он ошибся. Дверь открылась без труда, однако она выходила в длинный пустой коридор с рядом таких же закрытых дверей, между которыми на равном расстоянии друг от друга располагались светильники, горевшие тускло и сонно, как ночники. Коридор казался таким длинным, что ни по одну, ни по другую сторону нельзя было различить, где он кончается, а отсутствие окон и каких-либо других деталей интерьера делало его исключительно однообразным и не давало абсолютно никакой информации, как если бы дверь и в самом деле была заперта. Голый по пояс Макс уже было собрался вернуться в комнату, как вдруг заметил в глубине коридора неясную фигуру в желтом халате, которая, как и он, стоя возле своей двери, робко выглядывала в коридор. Не будучи осведомлен о природе этого существа, Макс застыл в нерешительности, не зная, что предпринять: подать знак или спрятаться, как вдруг увидел еще один силуэт, при появлении которого фигура в желтом поспешно прижалась к стене. Насколько можно было видеть, этот новый персонаж, одетый во все белое и возникший неизвестно откуда, мягко, но решительно сделал выговор Желтому Халату, который сразу же после этого исчез.

Заметив Макса, белый силуэт направился к нему и, приблизившись, превратился в молодую женщину, внешне очень напоминающую Дорис Дэй: высокого роста, со светлыми волосами, стянутыми сзади в пучок, в форменной одежде медицинской сестры. Таким же мягким, но не терпящим возражений тоном она велела Максу вернуться в палату.

— Вы должны ждать там, — сказала она голосом Дорис Дэй, — за вами придут.

— Простите, я… — начал было Макс, но, пресекая эту попытку заговорить, молодая женщина сделала легкое движение рукой, как если бы между ними вспорхнула птица. При более внимательном рассмотрении она действительно оказалась ужасно похожа на Дорис Дэй: такая же высокая, белокожая блондинка с пышной грудью, округлым лицом, пухлыми щеками с очаровательными ямочками, высоким лбом, большим ртом с немного выпяченной нижней губой и не сходящей с лица улыбкой, исполненной энтузиазма, как у вожатой отряда скаутов. Воплощение строгой нравственности и несокрушимого здоровья, всем своим видом она скорее успокаивала, чем возбуждала.

Вернувшись в палату, Макс обследовал ее более внимательно. В ней было слишком мало места для такого количества мебели: кроме кровати и ночного столика — оба предмета из красного дерева — там был еще крошечный, кажется, дубовый стенной шкаф, где висела одежда размера Макса, а еще изящная полочка и стул, на котором он нашел свои брюки, — вот и все. На стенах никаких украшений, ни безделушек, ни книг, ни журналов, ни Библии в ящике ночного столика, ни рекламных туристических проспектов, рассказывающих о месте, в котором вы находитесь, о том, чем здесь занять свое время и на что посмотреть, с приложением расписаний и тарифов. Чистая и довольно уютная комната, такие помещения, приспособленные для духовного уединения, некоторые аббатства сдают душам со значительными доходами. Кондиционированный воздух и, из-за отсутствия окон, радио и телевизора, — полная тишина. За полупрозрачной стеклянной дверью — туалет, обычный туалет, если не считать того, что над раковиной Макс не обнаружил зеркала. Он попытался разглядеть свое отражение в стекле, смутно различил темное пятно у основания шеи. Пока он набирался смелости потрогать это пятно, дверь без предупреждения распахнулась, впуская посетителя.

Им оказался видный мужчина, чуть более высокий и чуть более худой, чем Макс, тип, который в другое время вызвал бы у него раздражение. Своим видом он демонстрировал развязность, граничащую с высокомерием, весьма напоминающим то, с каким Максу не раз приходилось встречаться за время своей профессиональной деятельности у артистических директоров, заведующих отделами рекламы звукозаписывающих фирм, музыкальных критиков или устроителей фестивалей, посвященных, например, какой-нибудь узкоспециальной теме в музыке барокко. Его легкая и свободная одежда — бежевый костюм, темно-серая футболка — и ботинки большого размера смотрелись на нем очень хорошо, даже слишком. Казалось, что он чрезмерно озабочен своей внешностью. Густые волосы с якобы непокорной прядью были зачесаны назад с искусственной небрежностью. Ногти с безупречным маникюром, ровный загар на гладкой коже. По нему было видно, что он привык посещать спортивный зал, хорошую парикмахерскую, салон красоты, салон дорогой одежды и даже чайный салон.

— Здравствуйте, Макс, — произнес он безразлично-официальным тоном. — Рад с вами познакомиться. Меня зовут Кристиан Бельяр, но вы можете называть меня просто Кристиан. Я буду вами заниматься.

Такое начало — все, кто хоть немного знали Макса, могли бы об этом сразу догадаться, — не предвещало ничего хорошего: Максу не очень-то нравилось, когда какой-то незнакомый субъект сразу называл его по имени, как это делают американцы, еще меньше ему по душе было то, что, обращаясь к нему в такой развязной манере, этот незнакомец почти не смотрел в его сторону, и уж совсем неприятным ему показалось, что во время разговора, всем своим видом демонстрируя профессиональное безразличие, он время от времени окидывал рассеянным взглядом комнату, как если бы он пришел с инспекцией. Не хватало только, чтобы он обращался к нему на «ты». Макс и в самом деле совершенно не мог понять, с какой стати и по какому праву этот субъект, присутствие которого было ему очень неприятно, собирался им заняться. Он бы предпочел, чтобы ему вежливо объяснили, что означает эта строгая изоляция, что вообще здесь происходит и что сам он, Макс, здесь делает. Как бы то ни было, тип оказался не лишенным интуиции или, по крайней мере, достаточно опытным, чтобы понять то, что в этот момент происходило в голове Макса.