Нодье Ш. Читайте старые книги. Книга 2 - Шарль Нодье

Впрочем, в лангрской грамматике, которой в мое время пользовались в начальных школах, все, что восхищает меня в первом издании, отсутствовало. В этом учебнике уже и в помине не было простодушных бесед Шарля с господином Существительным, господином Глаголом, госпожой Приставкой и господином Предлогом. Пожалуй, для учеников коллежа все это и в самом деле чересчур наивно, однако Сен-Жир адресовал свою книгу вовсе не им, а отцам семейств, получившим ”не-дурное образование” и уставшим слушать, как их дети ”болтают на латыни, не понимая ни слова”. Благодаря Сен-Жировой методе, сталкивающей ребенка и понятие напрямую, без посредников, ученик получал нечто большее, чем поверхностное знание кое-каких правил; он, можно сказать, сроднялся с языком, и то, что большинство учащихся с трудом запоминают, чтобы вскоре забыть, навсегда впечатывалось в его мозг и душу.

Но Сен-Жир интересен не только этим. Метод, о котором я только что рассказал, достоин Бэкона{78}. А вот другой, предвосхищающий Лейбница{79}. Части речи в грамматике Сен-Жира не только одушевлены, они еще и наделены зримым обликом; книгу украшают незамысловатые гравюры, материализующие мысли и запечатлевающие их в уме юного читателя со всеми подробностями. Не только основные понятия, но и множество мелких деталей снабжены здесь портретом или иероглифом, дабы во что бы то ни стало привлечь легко рассеивающееся внимание ребенка. Всякому известно, что бессмертный создатель проекта ”универсальной характеристики” считал это средство одним из самых действенных методов обучения. Не думаю, чтобы Лейбниц читал Сен-Жира, иначе он воздал бы ему должное в какой-нибудь из своих работ, и мне не было бы необходимости писать эту заметку.

Но самая оригинальная и остроумная выдумка Сен-Жира заключается в том, что он связывает все, о чем рассказывает, со строением человеческой руки, изображение которой повторяется в книге так часто, что с первого взгляда ее можно принять за учебник по хиромантии. ”Надобно растолковать ребенку, — пишет Сен-Жир, — что все науки мира он найдет у себя на ладони”. В самом деле, развернутая ладонь — это четырнадцать фаланг вокруг ровного пустого пространства, причем все понятия, которые мы захотим связать с этими фалангами, могут быть превращены из активных в пассивные или из положительных в отрицательные при переходе от правой руки к левой; разве не очевидно в таком случае, что нет лучше мнемотехники, чем хиротехника{80}? Все мы умеем считать на пальцах — отчего же нам не научиться вникать ”на пальцах” в абстрактные понятия? Что десятиричная система счисления, основанная на количестве пальцев человека, — самая естественная из систем счисления, — это так ясно, что тут и толковать не о чем, но надо добавить и другое: двенадцатиричная система, или счет на дюжины, основывается на количестве фаланг четырех пальцев пясти. Вот эталон, совершеннее которого, пожалуй, не придумал ни один народ.

Одним словом, у коллекционеров нет причин пренебрегать грамматикой Сен-Жира. Во всяком случае, никто не станет спорить, что книга эта редкая. Мне ни разу в жизни не пришлось видеть ни одного экземпляра, кроме своего; более того, я даже никогда не слышал о существовании других экземпляров.

Из книги

”Новые заметки об одной небольшой библиотеке”

Перевод О. Гринберг

Клотильда де Сюрвиль. Стихотворения Маргариты Элеоноры Клотильды де Валлон-Шали, в Замужестве госпожи де Сюрвиль, французской поэтессы XV столетия. Новое издание, выпущенное Ш. Вандербургом, членом Академии надписей и изящной словесности, с гравюрами в готическом стиле по рисункам Колена, ученика Жироде. Париж, Неве, 1824, 8°. Необрезанный экземпляр на веленевой бумаге; иллюстрации выполнены черно-белым (без подписи, на китайской бумаге) и цветным (с подписью) офортом; в сафьяновом переплете гранатового цвета на сафьяновой подкладке работы Симье.

Великолепный экземпляр, представленный на промышленной выставке 1827 года. К изданию Вандербурга здесь приплетены ”Неизданные стихотворения”, которые мы с моим другом бароном де Ружу, бывшим префектом департамента Тер, опубликовали в 1826 году; они напечатаны на той же бумаге, оформлены в том же стиле и выпущены тем же издателем. Эти ”Неизданные стихотворения” отнюдь не являются, как говорили и даже, кажется, писали некоторые критики, стилизацией стилизации; как и первые стихотворения Клотильды, они принадлежат перу несчастного господина де Сюрвиля, расстрелянного в 1798 году в Пюи, Монпелье или Ла Флеши — биографы даже не знают точно места казни этого превосходного поэта. Перед смертью он три месяца прожил в моем родном Безансоне, где архитектор господин Страба великодушно укрывал его от преследований полиции; в доме этого благородного человека я не раз имел счастье слышать из уст господина де Сюрвиля стихи его родственницы (а точнее, его собственные), однако, хотя в ту пору я был совсем молод, память моя, бесценное подспорье школяра, сохранила лишь обрывки этих дивных строк, которые, казалось, были навсегда утрачены. По счастью, господин де Сюрвиль проявил предусмотрительность: стихи, работа над которыми была завершена, он вверил своему другу, господину де Вандербургу, остальные же, которые не успел отшлифовать и стилизовать под старину, отдал другому своему другу, господину Дезире де Лонжевилю, с условием, что они никогда не будут опубликованы ни частично, ни полностью. Однако в 1826 году никто уже не сомневался, что стихи Клотильды де Сюрвиль не что иное, как искусная стилизация в духе Макферсона и Чаттертона, поэтому господин де Ружу, владевший списком ”Неизданных стихотворений”, счел позволительным нарушить волю поэта: коль скоро невинная хитрость автора раскрыта, решил он, бессмысленно и жестоко утаивать от публики какое бы то ни было из его творений; тут-то мы и увидели, что ничто так не выдает господина де Сюрвиля, как чрезвычайная беспомощность его орфографии — поэт пытался следовать старинному правописанию, однако часто грешил неточностями, число которых издатель лишь умножил{81}. Поскольку мы не могли исправить текст, не разрушив при этом целостности стихов и не лишив их неповторимого своеобразия, нам, как это ни печально, пришлось следовать орфографии первого издания, так что в этом отношении наша книга ничуть не лучше.

К своему экземпляру, который, пожалуй, не имеет равных по красоте, я приложил автограф господина де Сюрвиля — стихотворение в его первоначальном виде, каким оно было до того, как автор с помощью орфографических и стилистических ухищрений приблизил его ко времени, когда оно якобы было создано. На мой взгляд, документ этот весьма любопытен; вдобавок он знакомит нас с почерком автора.

Фенелон (Франсуа де Салиньяк де ла Мот). Продолжение четвертой песни ”Одиссеи” Гомера, или Приключения Телемака, сына Улисса. Париж, у вдовы Клода Барбена, 1699, 5 томов. Малый 12°, в красном сафьяновом переплете работы Дюрю. — Первое полное издание, чрезвычайно редкое (Барбье. Словарь произведений, опубликованных анонимно, № 17, 304). — Часть 1, 208 стр.; часть 2 — 230 стр.; часть 3 — 204 стр.; часть 4 — 215 стр.; часть 5 — 208 стр. (Брюне. Учебник книгопродавца и любителя книг, издание четвертое).

Наши соседи — англичане, итальянцы и испанцы — ценят первые издания своих классиков на вес золота и, на мой взгляд, поступают совершенно правильно. Мы не отстаем от них и нередко даже перекупаем на аукционах эти прекрасные памятники чужеземных литератур — и, полагаю, не совершаем ошибки. Однако до первоизданий наших собственных классиков нам и дела нет. Мы готовы отдать тысячу двести франков за ”Неистового Роланда” 1516 года и шестьсот франков за Шекспира 1623 года{82}, но кому нужен ”Телемак” 1699 года? А между тем книга эта чрезвычайно ценная и редкая, ибо:

1) нет никаких сомнений в том, что это — первое издание;

2) оно печаталось с ведома Фенелона и под его наблюдением;

3) оно подверглось жестоким гонениям со стороны властей;{83}

4) по всей видимости, оно было изъято из продажи самим автором.

В конце концов оно сделалось такой редкостью, что, несмотря на все старания, я до сих пор не смог обнаружить хотя бы один полный экземпляр, кроме своего, и только изредка встречал на распродажах первую часть, выпущенную с привилегией{84}. Поэтому нет ничего удивительного в том, что описание ”первого и полного” издания ”Телемака” у господина Брюне далеко не полно; то, что говорит господин Брюне, совершенно справедливо и почерпнуто из вполне достоверных источников, однако, судя по всему, автор ”Учебника книгопродавца” сам не держал эту книгу в руках — в противном случае он сказал бы о ней все, что скажу теперь я.