Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин

на снег стада; они угадывали надвигающееся ненастье или, наоборот, наступление теплых и ясных дней и поднимали семью саама, чтобы двинуться в путь туда, где его ждала удача и обильная пища.

И пути, передававшиеся по наследству из рода в род вместе с тоневыми участками на реках, на берегу моря, на лесных озерах, на самом деле были проложены не столько предками саамов, сколько предками их домашних оленей. Вот почему меня не удивляла твердая вера старых саамов, что старые олени, умирая, передавали молодым заботу о человеке, принятом под свое покровительство их предками.

Может быть, так оно и было?

7

Закрыв глаза, я снова вижу слепящие солнечные блики на густо-синем море, белую кайму прибоя, песчаный берег, лежащий под темно-зелеными грядами дюн, изрытых выдувами, и мой мысленный взгляд скользит вдоль него дальше, дальше, вслед за крикливыми, надоедливыми чайками. Я вспоминаю устья речек, через которые по многу раз переходил то по камням, обнажающимся при отливе, то по песчаному бару, заходя далеко в море; вспоминаю обрывы песчаных гряд, в которых под ударами лопаты выступали слои древней почвы, и думаю, что все это было увидено и пережито не зря.

Пусть никогда нам не удается сложить из мозаики находок, наблюдений этнографов, записей фольклористов и анализов палеогеографов полную картину прошлого. Но сам путь, по которому мне довелось пройти, был выбран правильно. Для этого и нужно было весь этот мир, лежащий перед тобой, всю открывающуюся нам современность наложить на более древний пласт, восстанавливаемый по крупицам. И уже потом оба этих временных среза наложить в свою очередь на точки древних поселений, которые я находил и описывал.

Совпадения не просто подчеркивали сходство явлений. С достаточной долей вероятия они позволяли перекинуть надежный мостик из сегодняшнего дня через три тысячелетия в прошлое. Даже почти полное отсутствие черепков на береговых стоянках, заставлявшее археологов раньше предполагать, что древние береговые жители Кольского полуострова не знали посуды из обожженной глины, подчеркивало это сходство: саамы пользовались глиняной посудой, но в летние кочевья ее не брали, обходясь металлической или деревянной — более прочной, более легкой и удобной. Глиняную посуду они хранили на местах зимних стойбищ, точно так же, как и их древние предшественники. Когда несколько лет назад на лесных озерах Кольского полуострова нашли неолитические поселения с зимними полуземлянками, при раскопках на их полу и вокруг обнаружили во множестве остатки таких же глиняных сосудов, как и на неолитических стоянках нашей средней полосы и Карелии.

Стоянки Терского берега были сезонными стойбищами, если не сказать — сезонными поселениями. С поселениями их роднили очаги, обложенные камнями, над которыми ежегодно воздвигалось летнее жилище; освоенная территория, регулярно испытывающая на себе влияние человека и сопровождающих его животных; наличие таких специфических производственных мест, как мастерские по выработке орудий, отмеченные россыпью колотого кварца; рыболовные сооружения, а также все прочее, что не может сохраниться, но без чего совершенно невозможна жизнь охотника и рыболова: сушила для сетей и рыбы, амбарчики для хранения ненужного в данный момент инвентаря и запаса пищи.

Вместе с тем решалась и загадка открытых песчаных пространств, которые оказывались вблизи древних поселений.

Сопоставляя их положение относительно моря, дюн, стоянок, можно было прийти к выводу, что эти массовые разрушения только косвенно связаны с человеком. Виноваты были не сами люди, а их олени, содержавшиеся летом возле стойбищ на привязи или в легких жердевых загонах. Продолжалось это не год, не два, может быть, сотни лет на одних и тех же местах.

Олени вытаптывали травяной и моховой покров тундры, разбивали копытами дерн и почву. Дальше за работу принимался ветер, точивший и сверливший каждую выбоину, выдувавший миллионы песчинок, перемещавший барханы с берега в глубь тундры. Такие участки песчаной пустыни я встречал возле устья Варзуги, где на высоких грядах лежат развеянные остатки древних поселений, на террасах Чаваньги, возле Тетрино, между Чапомой и Стрельной, у Никодимского мыса и дальше на восток, каждый раз отмечая излюбленные оленями места выхода к морю.

Да, человек не только осваивал этот берег. Осваивая, он его и разрушал, вырубая прибрежные леса, разбивая травяной покров. Не это ли повернуло некогда оленей на север, на Мурманский берег, куда они ушли вместе с саамами, оставив южный русским колонистам?

Я не забывал, что все совпадения — не больше чем гипотезы. Спору нет, восстанавливаемая по трем и более точкам дуга дает возможность представить всю окружность. В данном случае «окружностью» мог служить годовой цикл оленьих миграций, которому подчинялась здесь хозяйственная жизнь человека, а «дугой», в какой-то мере достоверной, — те сведения, которые удавалось получить, анализируя материал стоянок. И все же совпадения оказывались столь разительны, что невольно хотелось поставить знак равенства между неведомыми древними обитателями Терского берега и современными саамами. В свою очередь это позволяло сделать шаг в еще большую древность; заглянуть в то время, когда человек вслед за сокращающимся ледником вступил на гранитные скалы Фенноскандии, представляющей совокупность Скандинавии, Лапландии (Кольский полуостров), Финляндии и Карелии.

Первой ниточкой, протянутой из тьмы времен, как обычно, послужили каменные орудия.

Человек по природе своей консервативен. К новшествам он относится с недоверием, долго приглядывается, прежде чем решит изменить образ жизни, привычки, сменить навыки работы, нарушить традицию. Наблюдения этнографов над жизнью первобытных обществ показали, что традиция здесь приобретает силу закона, касается ли то покроя одежды, раскраски тела, семейных отношений или форм предметов. Археологи знают, что формы орудий и приемы их выделки не меняются иногда в течение долгого времени. Изменения могут произойти лишь под давлением достаточно серьезных причин: в результате появления нового материала, требующего иных приемов обработки, резкой смены природных условий или под влиянием контактов с племенами, стоящими на более высокой ступени прогресса.

Если этого нет и общество может удовлетворять свои потребности в рамках старой технологии, творческая мысль засыпает. Так произошло некогда с обитателями Тихоокеанских островов, приостановленных в своем развитии изобилием даров природы; с эскимосами, поставленными жизнью в высоких широтах в жесткие рамки узкой специализации; с австралийскими аборигенами, на тысячелетия изолированными от контактов с внешним миром. В каждом из этих случаев обстоятельства были разными, но результаты оказались одинаковыми.

Наоборот, резкое изменение климатических условий, смена объектов охоты и окружающей среды при переходе от последнего ледникового периода к голоцену, как именуют палеогеографы последние 10–12 тысяч