Перечитывая Мастера. Заметки лингвиста на макинтоше - Мария Барр

Но дело даже не в том, что образы, созданные писателем жизненно убедительны, ярко индивидуальны и динамичны, а в том, что они принципиально не привязаны к канонам. Они ведут себя не как в «житии», а как в жизни, естественно. И за художественным изображением стоит совсем другая установка автора, нежели у автора апокрифа. Автор апокрифа творит религиозный миф, свою версию бытия Божия или жития святых. А М. А. Булгаков творит художественную реальность, но особого свойства.

Этим особым свойством текста романа о Понтии Пилате является второй план повествования, который можно назвать символическим и эзотерическим одновременно. Все это свойственно притче как художественному жанру произведения. Притча – один из древнейших жанров фольклора и художественной литературы. Широко известны такие библейские притчи, как, например, «Притча о блудном сыне». Сам Христос использовал в своих поучениях и проповедях притчи – например, «Притча о сеятеле».

По своей смысловой организации они двуплановы. Когда Христос говорит о сеятеле, бросающем в землю семена, он понятно, что это аллегория, он имеет в виду совсем другое – а именно, своим ученикам он представляет картину деятельности проповедника, сеющего знания об истине, которые могут дать всходы, а могут и не дать.

Этот смысл может быть аллегорическим, символическим, мистическим, но он обязательно существует. Притчу нужно уметь «прочитывать».

Другой особенностью притчи является ее широкая адресация. В отличие от мифа, являющегося частью мифосистемы, включающей строгие параметры национальной культуры, притча опирается на общие представления и общечеловеческие ценности. Поэтому языком притчи в древности можно было говорить с народом.

Третьей особенностью притчи является ее «тяготение к глубинной премудрости религиозного или моралистического порядка» (Литературный энцеклопедический словарь. Москва, 1987. – С - 305). Выводное знание, которое можно извлечь из притчи, всегда поучающего свойства: «Не делай так-то, а делай так-то».

Второй план в повествовании о Понтии Пилате связан, безусловно, с фигурой Иешуа Га-Ноцри. Фабульный, видимый план, назовем его «первым» представляет историю Понтия Пилата, драматическую историю прозрения жестокого и коварного правителя Иудеи, и вместе с тем умного и образованного человека. Его внутренние переживания, душевные муки, угрызения совести составляют сюжетную канву ершалаимских глав. Географический фокус первого плана повествования – Дворец Ирода Великого.

Второй план повествования – мистический, он представляет другую историю. Историю не о бродячем философе, враче, учителе, которого, как это часто бывает в жизни, некоторые считают за пророка, учителя, а о мессии который послан на землю свидетельствовать истину. И кем послан – читатель догадывается. По тексту щедро рассыпаны намеки, которые не «прочитываются» должным образом ни самим Пилатом, ни его окружением. «Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль». Это просто «пыль»? На балконе правителя Иудеи столько пыли? Или это символ? И тогда символ чего? Если внимательно посмотреть на древние иконы с сюжетом «Преображение», мы увидим, что Иисус изображен в столбе света. Это доказательство того, что он является сыном Божьим, явление Христа в истинном виде своим ученикам, апостолам. В описываемой сцене Иешуа предстал Пилату также в своем истинном виде. Головная боль, мучившая Пилата, чудесным образом прошла. Одно доказательство представлено. Затем второе. Конечно, прокуратор понял, что перед ним не простой арестант, не преступник типа Варравы. Но Пилат испугался. Испугался за себя, за свою карьеру.

Географический фокус второго плана – это Голгофа. Именно там совершается то, что перевернет мир, даст новый отсчет времени. А самое главное, - наступает бессмертие. М. Булгаков любит обыгрывать понятия.

«Смерти нет», - пишет в своей хартии Левий Матвей на Лысой горе, не осознавая того, что он пишет, что эти слова должны быть и будут прочитаны совсем в другом смысле. Зримая смерть, позорная смерть на столбе, «пошлая смерть» с издевательством римских солдат, ненавистью толпы. И незримое, но точно и неотвратимо наступающее бессмертие. Бессмертие чье? Ведь Пилат переживает это понятие по отношению к себе. И оно возможно лишь в одном случае, если воскреснет тот, кто умирает этой мучительной и позорной смертью. Если он упразднит смерть. Последний из последних в этом царстве, он станет первым из первых в том.

Наличие второго, мистического плана обусловливает, в свою очередь, сложность структуры образа Иешуа и его особую роль во всем повествовании. Без этого второго плана перед нами просто бродячий философ и проповедник, мечтатель, бродяга без роду и племени, умирающий позорной и мучительной смертью. История распятия, столь заурядная для того времени, когда распинали по нескольку тысяч сразу, не могла никого удивить. Вспомним историю подавления восстания Спартака, эту бесконечную дорогу крестов с казненными рабами. Сотнями, если не тысячами, отправлял на казнь сам Пилат. Ничего не происходит в этом случае. Откуда тогда может возникнуть тема «бессмертия»? Рушится вся идейно-философская концепция романа, рассыпается основа, объединяющая его части.

Нет, конечно же, перед Пилатом четырнадцатого числа весеннего месяца нисана предстал не просто подследственный из Галилеи. На галерее дворца Ирода Великого стоял тот, кто должен перевернуть человеческую историю. Но об этом ни слова прямо. Почему? Только ли политическая обстановка вынуждает к шифровке героя? Нет, шифр, второй план, есть общее условие взаимоотношений с читателем. Интеллектуальная игра. Читатель должен понять то, что недопонял сразу Пилат и даже Левий Матвей, неотступно следовавший за учителем.

Особенности притчи как художественной жанровой разновидности, таким образом, весьма серьезно отразились на семантической организации романа в романе.

И, наконец, третий жанр, который оказал влияние на стилистику и художественные особенности древних глав, это жанр исторических хроник. Слово «хроника» - (греч. chronika – летопись) обозначает один из самых древних жанров письменности. От простого изложения исторических событий в их временной последовательности до подробностей личной жизни и характеристик исторических лиц – все является предметом описания в хрониках.

Исторических хроник до нас дошло много. Это древние хроники Тацита, Плиния Младшего, Тита Ливия, Иосифа Флавия и др. Ими как источником, содержащим важные исторические сведения, пользовался М. А. Булгаков. Позиция автора в этом жанре так и называется – «хроникерской». Это позиция непредвзятости, объективности в изложении событий. Хроникер «равно сочувствует обеим сторонам». Вместе с тем позиция объективности автора оказывается относительной. Что кажется близким хроникеру, кажется далеким современному читателю. Естественные оценки событий для хроникера, например, изображение казней, продажи рабов, со временем меняют свою оценку.