Хлеб и воля - Пётр Кропоткин

Целые философские системы были выработаны и стали предметом преподавания, с целью поддержания этого предрассудка. С тою же целью были созданы различные теории права. Вся политика основана на этом начале, и каждый политический деятель, к какой бы партии он ни принадлежал, всегда обращается к народу со словами: «Дайте мне в руки власть, и я вас избавлю от гнетущих вас бедствий: я имею возможность это сделать!»

От колыбели до могилы, все наши действия управляются этими же началами повиновения государству и всемогущества правительств. Откройте любую книгу по общественной науке (социологии), или по юриспруденции, и вы увидите что правительство, его организация и его действия всегда занимают в этих книгах такое важное место, что мы, учащиеся по ним, привыкаем думать, будто вне правительства и государственных людей ничего не существует. То же самое повторяется на все лады и в газетах. Целые столбцы посвящаются парламентским прениям и политическим козням, в то время, как вся огромная ежедневная жизнь народа, идущая своим путём вне государственной рамки, едва затрагивается в нескольких строках, — и то только по поводу какого-нибудь экономического явления, или по поводу какого-нибудь нового закона, или же по случаю какого-нибудь происшествия, сообщённого полицией. И когда вы читаете эти газеты, вы совершенно забываете думать о бесчисленном множестве существ, — т.-е., собственно говоря, обо всём человечестве, — которые растут и умирают, страдают, трудятся и потребляют, думают и творят, помимо этих навязчивых людей, которых мы до того возвеличили, что их тень, разросшаяся благодаря нашему невежеству, заслонила собою всё человечество.

А между тем, как только мы перейдём от печатной бумаги к самой жизни, как только мы взглянем на окружающее нас общество, мы будем поражены тем, что правительство играет такую незначительною роль. Ещё Бальзак заметил, что миллионы крестьян живут всю свою жизнь, не зная относительно государства ничего, кроме того, что они вынуждены платить ему большие налоги. Миллионы торговых и всяких других сделок совершаются ежедневно без всякого вмешательства правительства, и самые крупные из них — коммерческие и биржевые сделки —заключаются так неформально, что правительство и не могло бы вмешаться в них, если бы одна из сторон возымела намерение не исполнить принятого обязательства. Поговорите с любым человеком, сведущим в коммерческих делах, и он вам скажет, что торговые операции, происходящие ежедневно, между коммерсантами, были бы совершенно невозможны, если бы громадное большинство из них не основывалось на взаимном доверии. Простая привычка держать слово, боязнь потерять кредит, оказывается более чем достаточными для поддержания той относительной честности, которая называется коммерческою честностью. Даже такие люди, которые без всякого зазрения совести станут отравлять своих покупателей негодным товаром, считают долгом чести исполнять свои обязательства по отношению к другим купцам. Но если эта относительная честность могла развиться даже при теперешних условиях, когда обогащение составляет единственный двигатель и единственную цель, то можем ли мы сомневаться в том, что её развитие пойдёт несравненно быстрее, как только присвоение чужого труда перестанет служить основою общественной жизни?

Другой поразительный факт, очень характерный для современной жизни, ещё красноречивее говорить о том же направлении. Это — постоянное увеличение области предприятий, основанных на частном почине, и необычайное развитие свободных союзов для всевозможных целей. Мы остановимся на этом подробнее в главах, посвящённых свободному соглашению; здесь же достаточно будет сказать, что этого рода факты так многочисленны и так обычны, что самою существенною чертою второй половины нашего века следует признать развитие вольных союзов, хотя социалистические и политические писатели не замечают их и предпочитают постоянно говорить нам о благодетельной роли правительства в будущем.

Эти свободные, до бесконечности разнообразные организации, представляют собою настолько естественное явление; они растут так быстро, группируются так легко и составляют такой неизбежный результат постоянного возрастания потребностей образованного человека; и наконец, они так легко и выгодно заменяют собою правительственное вмешательство, что мы неизбежно должны признать в них явление, которого значение в жизни обществ неизбежно должно расти с каждым годом.

Если такие вольные союзы ещё не распространились на все общественные и жизненные явления, то это зависит только от того, что они встречают непреодолимые препятствия в бедности рабочих, в делении современного общества на касты, в частной собственности — и в особенности — в государстве. Уничтожьте эти препятствия и вы увидите, что они быстро покроют всё необозримое поле деятельности образованных людей.

История последнего пятидесятилетия служит также живым доказательством того, что никакое конституционное правительство не способно к исполнению тех отправлений, которые государство захватило в свои руки. На девятнадцатый век будут когда-нибудь указывать, как на эпоху крушения парламентаризма.

Это бессилие так очевидно для всех, ошибки парламентаризма и прирождённые недостатки так называемого представительного правления настолько бросаются в глаза, что те немногие мыслители, которые занялись критикою этой формы правления (Дж. Ст. Милль, Лавердэ), были лишь выразителями общего недовольства. Не нелепо ли, в самом деле, избрать нескольких человек и сказать им: «Пишите для нас законы относительно всех проявлений нашей жизни, даже если вы сами ничего не знаете об этих проявлениях?» Люди начинают понимать, что так называемое «правление большинства» на деле значит — отдать все дела страны в руки тех немногих, которыми составляется большинство во всякой Палате, — т.-е. в руки «болотных жаб», как их называли во время французской революции, или людей, которые не имеют никаких определённых воззрений, а пристают то к «правой», то к «левой» партии, смотря по тому, откуда дует ветер и с кого можно больше сорвать. Конституционное правление конечно было шагом вперёд против неограниченного правления дворцовых партий, но человечество не может закиснуть на нём: оно ищет уже новых выходов — и не находит их.

Всемирный почтовый союз, общества железных дорог, различные учёные общества представляют собою примеры предприятий, основанных на свободном соглашении, заменившем собою закон.

В настоящее время, когда какие-нибудь группы, рассеянные в различных концах земного шара, хотят организоваться с какою-нибудь целью, они уже не выбирают интернационального парламента из «пригодных на всякое дело депутатов» и не говорят им: «Дайте нам закон и мы будем вам повиноваться». Если нет возможности сговориться прямо, или при помощи переписки, они посылают на конгресс людей, специально изучивших данный вопрос, которым говорят: «Постарайтесь сговориться относительно того-то и того-то и возвращайтесь к нам — не с готовыми законами в кармане — они нам не нужны, — а с проектом соглашения, которое мы можем принять, но можем и не принять».

Так делают, между прочим, вот уже полвека, английские рабочие союзы. Они ничего не привозят со своих съездов, кроме предложений, которые рассматриваются каждым союзом порознь и либо принимаются им, либо отвергаются. Точно так же поступают и крупные промышленные компании, учёные общества и всевозможные союзы, покрывающее целою сетью Европу и Соединённые Штаты. Так же станет поступать и общество, освободившееся от государственной власти. Чтобы отнять землю, фабрики и заводы у тех, кто ими владеет теперь, парламенты окажутся совершенно негодными. Покуда общество было основано на крепостном праве, оно могло мириться с неограниченной монархией; а когда оно основалось на наёмном труде и эксплуатации масс капиталистами, оно нашло лучший оплот эксплуатации в парламентаризме. Но общество свободное, взявшее в свои руки общее наследие, — землю, фабрики, капиталы — должно будет искать новой политической организации, соответствующей новой хозяйственной жизни — организации, основанной на свободном союзе и вольной федерации.

Каждому экономическому фазису соответствует в истории свой политический фазис; нельзя разрушить теперешнюю форму собственности, не введя вместе с тем и нового строя политической жизни.

Экспроприация.

Рассказывают, что в 1848 году, когда революция заставила Ротшильда дрожать за своё состояние, он выдумал следующую штуку. — «Хорошо, сказал он, допустим, что моё богатство нажито на счёт других. Но если его разделить поровну между всеми жителями Европы, то на каждого придётся не больше одного пятифранковика (двух рублей). Что ж, я согласен выдать каждому его пятифранковик, если он его потребует».