Стихотворения и поэмы - Даниил Андреев

1950

Немереча (поэма)

Посвящается Филиппу Александровичу и Елизавете Михайловне Добровым, моим приёмным отцу и матери

Глава первая

Я – прохладные воды, текущие ночью,

Я – пот людской, льющийся днём.

1

Едва умолкли гром и ливни мая,На вечный праздник стал июнь похож.Он пел, он цвёл, лелея, колыхаяИ душный тмин, и чаши мальв, и рожь.Луг загудел, как неумолчный улей.От ласточек звенела синева…Земля иссохла. И в созвездье ЛьваВступило солнце. Жгучий жар июляЗатрепетал, колеблясь и дрожа,И синий воздух мрел и плыл над рожью;Двоилось всё его бесшумной дрожью:И каждый лист, и каждая межа.Он звал – забыть в мечтательной истоме,В лесной свободе страннических дней,И трезвый труд, и будни в старом доме,И мудрость книг, и разговор друзей.

2

Передо мной простёрлась даль чужая.Бор расстилал пушистые ковры,Лаская дух, а тело окружаяСтоячим морем пламенной жары.Я зной люблю. Люблю – не оттого ли,Что в духоте передгрозовых днейЗемное сердце кажется слышнейВ груди холмов, недвижных рощ и поля?Иль оттого, что в памяти не стихГорячий ветр из дали многохрамной,

Что гнал волну Нербадды, Ганга, ДжамныПред таборами праотцев моих?Благословил могучий дух скитаньяИх кочевые, рваные шатры,И дорог мне, как луч воспоминанья,И южный ветр, и древний хмель жары.

3

Я вышел в путь – как дрозд поёт: без цели,Лишь от избытка радости и сил,И реки вброд, и золотые мели,И заросли болот переходил.И, как сестра, мой путь сопровождалаРека Нерусса – юркое дитя:Сквозь заросли играя и светя,Она то искрилась, то пропадала.Деревни кончились. Но ввечеруМне мох бывал гостеприимным ложем.Ни дровосек, ни рыболов захожийНе подходил к безвестному костру,И только звёзды, пестуя покой мой,По вечерам ещё следить могли,Как вспыхивает он над дикой поймой —Всё дальше, дальше – в глубь лесной земли.

4

Посвистывая, легким шагом спорым,Босой я шёл по узкой стёжке… ВдругЗамедлил шаг: вдали, за тихим боромМелькнуло странное: ни луч, ни звукЕго движений не сопровождали.Казалось, туча, белая как мел,Ползёт сюда сквозь заросли… Не смелБор шелохнуться. Тихо, по спиралиВздувался к небу белоснежный клубСултаном мощным. Голубая хмараСковала всё, и горький вкус пожараЯ ощутил у пересохших губ.Идти обратно? Безопасным, долгимОкружным шляхом? тратить лишний день?Нет! целиной! по сучьям, иглам колким:Так интересней: в глушь, без деревень.

5

Я к Чухраям, быть может, выйду к ночи.Из Чухраёв – рукой подать на Рум…Сквозь лес – трудней, но трудный путь короче.Однако, зной!.. Нерасчленимый шумСтоит в ушах. Ни ручейка, ни лужи:Всё высохло. Не сякнет только пот.Со всех сторон – к ресницам, к шее, в ротЛьнёт мошкара. Настойчивее, тужеСмыкает чаща цепкое кольцо.То – не леса: то – океан, стихия…Тайга ли? джунгли?.. Имена какиеОпределят их грозное лицо?Не в книгах, нет – в живой народной речиЕсть слово: звук – бесформен, шелестящ,Но он правдив. То слово – немереча,Прозвание непроходимых чащ.

6

Здесь нет земли. Пласты лесного прахаНа целый метр. Коряжник, бурелом;Исчерчен воздух, точно злая пряхаСуровой нитью вкось, насквозь, кругомЕго прошила – цепкой сетью прутьев,Сучков, ветвей, скрепив их, как бичом;Черномалинниками и плющом.Как пробиваться? То плечом, то грудьюКустарник рвать; то прыгать со ствола

На мёртвый ствол сквозь стебли копор-чая;Ползти ползком, чудных жуков встречая,Под сводами, где липкая смола;Срываться вниз, в колдобы, в ямы с гнилью,В сыпучую древесную труху,И, наконец, всё уступив бессилью,Упасть на пень в зеленоватом мху.

7

В блужданиях сквозь заросли оврагов,В борьбе за путь из дебрей хищных прочь,Есть дикий яд: он нас пьянит, как брага,И горячит, как чувственная ночь.Когда нас жгут шипов враждебных стрелыИ хлещет чаща в грудь, в лицо, в глаза,Навстречу ей, как тёмная гроза,Стремится страсть и злая жадность тела.Оно в стихиях мощных узнаётПрародины забытое касанье:Мы – только нить в широкошумной тканиСтволов и листьев, топей и болот.Мы все одной бездонной жизнью живы,Лес – наша плоть, наш род, наш кров, наш корм,Он – страсть и смерть, как многорукий Шива,Творец-палач тысячецветных форм.

8

День протекал. Уже почти в притинеПылал источник блеска и жары,Чуть поиграв порой на паутине.На стебельках, на ссадинах коры.Он был угрюм, как солнце преисподней,Светило смерти, яростный Нергал,Кому народ когда-то воздвигалДым гекатомб, смиряя гнев Господний.Куда-нибудь, где есть вода! К реке,К Неруссе милой, не спеша текущейПо тайникам, в таких веселых кущах,В прекрасных лилиях и тростнике!Воды! воды!.. – Беспомощный и сирый,В тот грозный день я понял, что онаВоистину живою кровью мираС начала дней Творцом наречена;

9

Что в ней – вся жизнь, целенье ран и счастье,В ней – Бог мирам, томящимся в огне,И совершать, быть может, нам причастьеВодою – чище и святей вдвойне.…Вдруг – луговина, тем же лесом пышнымБесстрастно окаймлённая. Но вонТам, на опушке, как мираж, как сон,Желанный сон – конёк далекой крыши.Скользя по кочкам, падая в траву,Я, не оглядываясь, брёл к порогу.Там есть вода, там быть должна дорога!Я не хотел понять, что наявуНасмешкой тусклой мне судьба грозила.Я подошёл вплотную. – Тишина…Разрушен дом. Урочье – как могила,Колодца нет. Дороги нет. Сосна

10

На отшибе от страшной немеречиДа старый дуб над кровлей. Я вошёл.Осколки, сор… кирпич от русской печи,Разъехавшийся, шерховатый пол.И давний запах тишины и смерти,Дух горечи я уловил вокруг.Ко мне, сюда, как змеи, через лугОн полз, он полз, виясь по бурой шерсти.И в этот миг, из окон конурыОборотясь, Бог весть зачем, на запад,Я понял вдруг: и тишина, и запах —От движущейся над землей горы.То дым стоял, уже скрывая небо,Уже крадясь по следу моему,И сам весь белый, как вершины снега,Бросал на бор коричневую тьму.

11

Огонь пьянит среди ночного мрака,Но страшен он под небом голубым,Когда к листве, блестящей как от лака,Покачиваясь, подползает дым.И языки, лукаво и спокойно,Чуть видимые в ярком свете дня,По мху и травам быстро семеня,Вползают вверх, как плющ, по соснам стройным.Уйти, бежать, бороться можем мы —Мы, дети битв и дерзкого кочевья,Но как покорно ждут огня деревья,Чтоб углем стать в пластах подземной тьмы!Как робко сохнет каждый лист на древе,Не жалуясь, не плача, не моля……День истекал в огне и львином гневе,Как Страшный Суд весь мир испепеля.

Глава вторая

Жизненная мощь растений, окружавших меня, была единственной силой, господствовавшей над моим медленно угасавшим сознанием.

1

Пресыщенный убийством и разбоем,Боль мириад существ живых вобрав,День удалялся с полчищами зноя,Как властелин: надменен, горд и прав.Уже Арктур, ночной тоски предтеча,Сквозь листья глянул в дикую тюрьму;Уж прикасалась к духу моемуГлухая ночь в дрожащей немерече.Она росла, неясные шатрыГустых кустов туманом окружала;Порой вонзались в тишину, как жало,Неуловимым звоном комары.Я различил лужайку: вся в оправеОрешника, она была тесна,Узка, душна, но выжженные травыМогли служить для отдыха и сна.

2

И чуть роса в желанном изобильеСмягчила персть и колкую траву,Я опустился на неё в бессилье,Не зная сам: во сне иль наяву.Квартира… вечер… лампа – не моя ли?Мой дом! мой кров! мой щит от бурь и бед!..Родные голоса, в столовой – свет,Узоры нот и чёрный лак рояля.– Река ли то поёт – иль водоем —Прохладно, и покойно, и безбурно,Прозрачными арпеджио ноктюрнаВ томительном забвении моём?И будто изгибаются долины,Играющих излучин бирюза……Над клавишами вижу я седины,Сощуренные добрые глаза.

3

Играет он – играет он – и звукиСтруящиеся, лёгкие, как свет,Рождают его старческие руки,Знакомые мне с отроческих лет.Впитав неизъяснимое наследство,Среди его мечтательной семьиИграло моё радостное детство,Дни юности прекрасные мои.Когда в изнеможенье и печалиСклонился я к нехоженой траве,Быть может, заиграл он на роялеВ далёкой и сияющей МосквеНадеждою таинственною полныАккорды озарённые его.Они, как орошающие волны,Касаются до сердца моего.

4