Ветер Балтики - Григорий Мирошниченко

И все же после короткого, но горячего обсуждения решили поставить ДБ-3 впритык к хозяйственным постройкам хуторов.

- Ничего, что рулить придется по бороздам, - подвел итог спору Семен Федорович Жаворонков. - Лето нынче стоит сухое. Самолеты не завязнут.

Прилетевший через двое суток к балтийцам известный летчик Владимир Коккинаки так и не смог разглядеть самолетов с воздуха.

Товарищ генерал, - Обратился он к Жаворонкову, - а где же ваша авиация? Неужели немцы разбомбили? С воздуха я не приметил ни одного бомбардировщика, кроме дежурного звена "чаек".

- Все цело, ждем только погоды! - ответил Семен Федорович и поведал испытателю ДБ-3, каких трудов стоило замаскировать самолеты, чтобы сохранить ударную силу для полетов к Берлину.

Широкая, спокойная гладь моря. Поверхность синевато-зеленая. Она не утомляет глаза. Самолеты с каждой минутой все больше набирают высоту.

А потом неожиданно наступает темнота. Она наступает так быстро и так властно, что летчики даже не успевают присмотреться к окружающему. Главное теперь - поближе к ведущему, выдержать строй.

Пожалуй, у капитана Плоткина более, чем у кого-либо, развито чувство товарищества. И в темноте он продолжает лететь рядом с полковником. Где-то рядом Дашковский, Трычков, Гречишников. Совсем неподалеку Беляев, Финягин, Фокин. За ними идут Ефремов, Кравченко, Александров и Русаков.

Раскаленные выхлопные патрубки видны справа, по ним и ориентируется капитан Плоткин, выдерживая строй.

И пока горизонт на западе еще светел, Михаилу Плоткину легко держать место в строю. Ведомые машины идут в левом пеленге. Они хорошо видят Преображенского, так как флагман четко проектируется на светлом фоне горизонта.

А если взойдет луна? Такой вариант предусмотрели еще на земле. Тогда ведомые перестроятся и пойдут в правом пеленге. Флагмана они будут наблюдать со стороны лунной части горизонта.

В шлемофоне Преображенского слышится чуть глуховатый голос Хохлова:

- Докладываю: проходим Либаву.

В кабине становится все прохладнее.

Высота 6200 метров. Температура воздуха за бортом минус 15 градусов. Безграничны просторы Балтики!

Тускло в вышине светят звезды. В стороне черным пятном лежит земля. На высоте уже крепкий мороз. Руки тянутся к кислородным маскам. Два с половиной часа продолжается полет по приборам. Море пустынно, пейзаж унылый и утомительный, едва различимые берега тянутся бесконечно.

Через полчаса погода резко меняется. Со всех сторон ползет серая пепельная дымка, вскоре она переходит в сплошную мглу. Оттого, наверно, в кабине морозная слякоть. Скрывается море, исчезают знакомые островки, расползаются и наконец совсем теряются изрезанные берега. И вдруг, как стена, на высоте шести с половиной тысяч и до самой земли вырастает густая, неразрывная облачность. Сильный западный ветер бросает воздушные корабли из стороны в сторону.

- Что делать? - спрашивает Евгений Николаевич штурмана. - Будем бомбить Штеттин или пойдем к Берлину?

- Только к Берлину, - спокойно отвечает штурман.

- Да, надо непременно идти к Берлину! - соглашается полковник, и переговоры их на этом заканчиваются. Флагман шел к Берлину в холодной и сырой мгле, забираясь в нее все глубже и глубже. Рядом летели ведомые.

Кислородные маски и стекла очков заволокло сизоватой морозной коркой, ее трудно содрать, еще труднее прочистить стекло. А прочищать надо особым карандашом, от которого все равно остаются следы царапин. Холодный пот струится по лицам, от липкой влаги прилипает рубашка к телу, спину щекочут холодноватые ручейки. Грудь стынет, леденеет, будто кто положил за пазуху кусок льда.

Рябит в глазах, тошнит. От этого кажется, что не в ту сторону направлены стрелки навигационных приборов. За ними надо следить да следить: в слепом полете все внимание - приборам!

Флагманский штурман Хохлов снимает меховую перчатку: пальцы совершенно одеревенели!

- Где наши? Почему я не вижу их? - спрашивает полковник.

- Идут.

И снова оба умолкают.

Преображенский понимает, как тяжело сейчас Хохлову ориентироваться над морем. Наземных радиосредств обеспечения дальних полетов нет. Транспорт с радиооборудованием, пробиравшийся на Эзель, фашисты пустили ко дну. С Большой земли сообщили, что новый комплект радиооборудования направляется с другим кораблем. Вот только когда он придет? И придет ли? Значит, надежда только на самого Хохлова, на его искусство.

Евгений Николаевич опять спросил:

- Идут ли наши самолеты? Я их что-то не слышу.

- Идут, товарищ полковник. Идут. Вижу силуэты наших и справа и слева.

- А как стрелки?

Кротенко и Рудаков ответили, что чувствуют себя нормально, хотя и основательно промерзли.

Стена тумана неожиданно оказалась где-то позади. Над морем блеснули далекие звезды, а внизу открылся огромный город. По характерным очертаниям берега. Петр Ильич определил и передал экипажу:

- Подходим к Штеттину.

С левого борта самолета в ослепительно ярких огнях отлично просматривался огромный город.

- Смотрите-ка, - сказал Хохлов, - прожекторные станции приглашают нас на посадку.

На штеттинском аэродроме, как заметал штурман, производились ночные полеты. "Немцы, очевидно, приняли нас за своих", - подумал Хохлов. Мощные прожекторы положили свои длинные лучи вдоль аэродрома. Можно было бы сбросить бомбы (уж очень хотелось это сделать!), но штурман воздержался. Квадратные, как на шахматной доске, плитки кварталов Штеттина, словно нарочно прижатые к земле, остались позади.

Бомбардировщики миновали город, упорно выдерживая курс к Берлину. Но еще долго в темной ночи отсвечивали и серебрились электролампы, освещавшие безлюдные улицы важнейшего порта Германии.

За Штеттином, который открылся только на короткое время, путь снова отрезало броней тумана. По стеклам кабин хлестнули тяжелые капли дождя.

Чем ближе к Берлину, тем труднее становился путь.

Под крыльями самолетов на высоте пяти тысяч метров - аэростаты заграждения. Длинные, неуклюжие, они молчаливо покачиваются в ночном небе.

- Держите высоту семь тысяч, - передает Преображенскому штурман, лезьте повыше, пробивайте эту проклятую облачность. Надо пробиться, до Берлина - рукой подать!

Берлин... Один из крупнейших городов мира, политический, экономический центр "третьей империи", средоточие военных и промышленных предприятий. Вокруг города - десятки крупнейших аэродромов, позволяющих базироваться большому количеству авиации. В Берлине 24 железнодорожные станции, 10 самолетостроительных, 7 авиамоторных, 8 заводов авиавооружения, 22 станкостроительных и металлургических. Добавить надо еще 7 заводов электрооборудования, 6 электростанций, 13 газовых заводов. Зенитные батареи вокруг образуют сплошное кольцо в три яруса, эффективность действия высотных аэростатов - от 4 до 5 тысяч метров.