Масорка - Густав Эмар

— Хвалю! Ох, если бы только сотня таких молодцов набралась, я перевернул бы здесь все верх дном! До завтра, Хосе, полагаюсь на вас.

Доктор стоял со шляпой в руке и прощался с доньей Эрмосой, когда дон Мигель вернулся в гостиную.

— Мы уже едем, сеньор?

— Да, мне пора, а вы, Мигель, вы должны остаться.

— Извините меня, сеньор, но мне необходимо вернуться в город, а потому я и желал воспользоваться случаем ехать с вами.

— А, в таком случае едем! — сказал доктор.

— Одну минуту, доктор! Завтра около полудня, Эрмоса, я пришлю Тонильо узнать о здоровье Луиса, а сам буду здесь часов в семь вечера. Ты же ложись теперь и отдохни хорошенько, а рано утром исполни то, о чем я тебя просил.

— О, я опасаюсь только за тебя и за твоего друга, а за себя не боюсь, — с живостью воскликнула молодая женщина.

— Да, я это знаю, впрочем, все будет хорошо, я в этом уверен.

— О, сеньор, дон Мигель дель Кампо имеет в настоящее время громадное влияние! — иронически заметил доктор.

— Пользуясь покровительством сеньора Анхоренаса и советника его превосходительства сеньора дона Фелипе, члена-корреспондента Народного общества Ресторадора, — напыщенно и шутовски продекламировал дон Мигель с таким неподражаемым комизмом, что донья Эрмоса и доктор не могли удержаться от смеха.

— Ну, едем же, Мигель, — сказал доктор, — пора, друг мой.

— Едем, сеньор! До завтра, Эрмоса!

— Спокойной ночи, доктор, — сказала донья Эрмоса, провожая их до самой передней. Проходя мимо окна той комнаты, где находился дон Луис, дон Мигель не мог удержаться, чтобы не заглянуть в окно, и там увидел старого ветерана, сидящего у изголовья раненого юноши.

В то же самое время донья Эрмоса, проводив доктора и кузена и вернувшись в гостиную, невольно бросила взгляд в ту сторону, где находился ее больной гость.

Тем временем наставник, его бывший ученик и Тонильо мчались крупным галопом по безмолвной и безлюдной улице Ларга, направляясь в город по той самой местности, по которой двенадцать лет тому назад мчались эскадроны генерала Лаваля.

У дома доктора Парсеваля все трое придержали коней, здесь доктор и дон Мигель простились, сказав друг другу несколько слов на ухо. Затем дон Мигель в сопровождении своего слуги миновал рынок, выехал на улицу Победы, свернул налево и несколько минут спустя Тонильо спешился и широко распахнул перед своим господином ворота, в которые тот въехал, не слезая с лошади.

Дон Мигель был теперь у себя дома.

ГЛАВА V. Переписка

Предоставив свою лошадь заботам Тонильо, дон Мигель приказал ему не ложиться, а ожидать, пока он его позовет. Затем он вошел в дом. Приподняв щеколду массивной двери, он прошел в большую, красиво убранную комнату, освещенную одной бронзовой лампой.

Взяв эту лампу, он перенес ее в смежную комнату, стен которой совершенно не было видно за полками и шкафами большой библиотеки дона Мигеля.

Дон Мигель, одно из главных действующих лиц нашего повествования, был человек лет двадцати пяти, среднего роста, удивительно пропорциональный, смуглый, с высоким и широким лбом, тонким орлиным носом и немного мясистыми ярко-алыми губами, восхитительно выделявшими ослепительную белизну прекрасных зубов. Мужественный вид дона Мигеля был одухотворен тонким и вместе с тем немного надменным умом, отзывчивой добротой и обостренной чувствительностью.

Дон Мигель был единственным сыном дона Антонио дель Кампо, богатого асиендадо, землевладельца, интересы которого он представлял здесь вместе с сеньорами Анхоренасами, вследствие их богатства и родственных связей с Росасом пользовавшимися в то время огромным влиянием в партии федералистов, захвативших власть в свои руки.

Дон Антонио был настоящим деревенским жителем, в полном значении этого слова, и к тому же человеком уважаемым и прямодушным.

Он придерживался федеральными взглядов задолго до Росаса, поэтому он был некогда ярым сторонником сперва Лопеса, затем Дорьехо, а потом и Росаса, хотя совершенно не мог объяснить, почему именно он придерживается этих взглядов. Впрочем, то же самое смело можно сказать о девяти десятых федералистов с 1811 года, когда полковник Артигас произнес слово «федерация» как предлог для того, чтобы восстать против тогдашнего правительства, и до 1829 года, когда дон Хуан Мануэль Росас пустил в ход то же самое слово, чтобы в свою очередь восстать на Бога и на черта.

Однако дон Антонио таил в своем сердце чувство, еще более сильное и глубокое, чем его любовь к федерации, — любовь к сыну.

Сын был его гордостью, его кумиром, с раннего детства он нанимал для него самых лучших учителей и воспитателей, чтобы со временем сделать из него ученого, литератора или доктора каких-нибудь высших наук.

В тот момент, когда мы его встречаем, дон Мигель дошел до второго курса юридического факультета университета в Буэнос-Айресе, но по причинам, о которых мы расскажем впоследствии, он уже несколько месяцев не посещал университет.

Он жил совершенно один в своем доме, иногда, как например в данный момент, отец присылал к нему гостей из числа своих деревенских соседей и знакомых.

Последующие события ближе ознакомят нас с образом жизни и связями дона Мигеля, который, войдя в свой кабинет поставил лампу на бюро, опустился в большое вольтеровское кресло и погрузился в глубокие размышления, длившееся более получаса.

— Да, — произнес он наконец, порывисто встав и проведя руками по волосам, — да, это единственный способ перекрыть им все пути.

Затем он с решительным видом, не медля и не колеблясь, но и не спеша, присел к своему бюро и написал несколько писем, которые он затем перечел с особым вниманием.

Вот эти письма:

5-го мая, 2 1/2 часа утра.

Сегодня, дорогая моя Аврора, я нуждаюсь во всех твоих талантах — так же, как всегда нуждаюсь в твоей любви, твоих причудах и капризах, твоих минутах внезапного гнева, после которых так сладко примирение — все это мне необходимо, как воздух, которым я дышу!

Итак, дорогая моя, мне теперь необходимо знать, и каким образом объясняют в интимном кругу доньи Августины Росас и доньи Марии-Хосефы Эскурра некоторые события, произошедшие в прошлую ночь на набережной, какие факты и явления связываются с ними, одним словом все то, что связано с этим делом.

Будь осторожна, особенно с доньей Марией-Хосефой; старайся не выказывать при ней ни малейшей тени любопытства или желания узнать подробности этих событий, а, напротив, заставь ее рассказать тебе все, — в этом-то и должны проявиться твое искусство и ловкость.