Севастополь в августе 1855 года (Севастопольские рассказы - 2) - Лев Толстой

- Аполлон Сергеич-то? - Он произвел губами звук, выражающий сильное сомнение, и посмотрел на капитана.- Вряд!

- Что ж, откажет - не беда,- сказал капитан,- тут-то лошади, по правде, и не нужно, а все попытать можно, я спрошу нынче.

- Как! вы его не знаете,- вмешался Дяденко,- другое что откажет, а им ни за что... хотите пари?..

- Ну, да ведь уж известно, вы всегда противоречите.

- Оттого противоречу, что я знаю, он на другое скуп, а лошадь даст, потому что ему нет расчета отказать.

- Как нет расчета, когда ему здесь по восемь рублей овес обходится! сказал Краут.- Расчет-то есть не держать лишней лошади!

- Вы просите себе Скворца, Владимир Семеныч,- сказал Вланг, вернувшийся с трубкой Краута,- отличная лошадка!

- С которой вы в Сороках в канаву упали? А? Вланга? - засмеялся штабс-капитан.

- Нет, да что же вы говорите, по восемь рублей овес,- продолжал спорить Дяденко,- когда у него справка по десять с полтиной; разумеется, не расчет.

- А еще бы у него ничего не оставалось! Небось вы будете батарейным командиром, так в город не дадите лошади съездить!

- Когда я буду батарейным командиром, у меня будут, батюшка, лошади по четыре гарнчика кушать; доходов не буду собирать, не бойтесь.

- Поживем, посмотрим,- сказал штабс-капитан. - И вы будете брать доход, и они, как будут батареей командовать, тоже будут остатки в карман класть,прибавил он, указывая на Володю.

- Отчего же вы думаете, Фридрих Крестьяныч, что и они захотят пользоваться? - вмешался Черновицкий.- Может, у них состояние есть: так зачем же они станут пользоваться?

- Нет-с, уж я... извините меня, капитан,- покраснев до ушей, сказал Володя,- уж я это считаю неблагородно.

- Эге-ге! Какой он бедовый! - сказал Краут. - Дослужитесь до капитана, не то будете говорить.

- Да это все равно; я только думаю, что ежели но мои деньги, то я и не могу их брать.

- А я вам вот что скажу, молодой человек,- начал более серьезным тоном штабс-капитан.- Вы знаете ли, что когда вы командуете батареей, то у вас, ежели хорошо ведете дела, непременно остается в мирное время пятьсот рублей, в военное - тысяч семь, восемь, и от одних лошадей. Ну и ладно. В солдатское продовольствие батарейный командир не вмешивается: уж это так искони ведется в артиллерии; ежели вы дурной хозяин, у вас ничего не останется. Теперь вы должны издерживать, против положения, на ковку - раз (он загнул один палец), на аптеку-два (он загнул другой палец), на канцелярию - три, на подручных лошадей по пятьсот целковых платят, батюшка, а ремонтная цена пятьдесят, и требуют,- это четыре. Вы должны против положения воротники переменить солдатам, на уголь у вас много выходит, стол вы держите для офицеров. Ежели вы батарейный командир, вы должны жить прилично: вам и коляску нужно, и шубу, и всякую штуку, и другое, и третье, и десятое... да что и говорить...

- А главное,- подхватил капитан, молчавший все время,- вот что, Владимир Семеныч: вы представьте себе, что человек, как я, например, служит двадцать лет сперва на двух, а потом на трехстах рублях жалованья в нужде постоянной; так не дать ему хоть за его службу кусок хлеба под старость нажить, когда комисьонеры в неделю десятки тысяч наживают?

- Э! да что тут! - с 1000 нова заговорил штабс-капитан. - Вы не торопитесь судить, а поживите-ка да послужите.

Володе ужасно стало совестно и стыдно за то, что он так необдуманно сказал, и он пробормотал что-то и молча продолжал слушать, как Дяденко с величайшим азартом принялся спорить и доказывать противное.

Спор был прерван приходом денщика полковника, который звал кушать.

- А вы нынче скажите Аполлону Сергеичу, чтоб он вина поставил,- сказал Черновицкий, застегиваясь, капитану.- И что он скупится? Убьют, так никому не достанется!

- Да вы сами скажите,- отвечал капитан.

- Нет уж, вы старший офицер: надо порядок во всем.

20

Стол был отодвинут от стеньг и грязной скатертью накрыт в той самой комнате, в которой вчера Володя являлся полковнику. Батарейный командир нынче подал ему руку и расспрашивал про Петербург и про дорогу.

- Ну-с, господа, кто водку пьет, милости просим! Прапорщики не пьют,прибавил он, улыбаясь Володе.

Вообще батарейный командир казался нынче вовсе не таким суровым, как вчера; напротив, он имел вид доброго, гостеприимного хозяина и старшего товарища. Но несмотря на то, все офицеры, от старого капитана до спорщика Дяденки, по одному тому, как они говорили, учтиво глядя в глаза командиру, и как робко подходили друг за другом пить водку, показывали к нему большое уважение.

Обед состоял из большой миски щей, в которых плавали жирные куски говядины и огромное количество перцу и лаврового листа, польских зразов с горчицей и колдунов с не совсем свежим маслом. Салфеток не было, ложки были жестяные и деревянные, стаканов было два, и на столе стоял только графин воды, с отбитым горлышком; но обед был не скучен: разговор не умолкал. Сначала речь шла о Инкерманском сражении, в котором участвовала батарея и из которого каждый рассказывал свои впечатления и соображения о причинах неудачи и умолкал, когда начинал говорить сам батарейный командир; потом разговор, естественно, перешел к недостаточности калибра легких орудий, к новым облегченным пушкам, причем Володя успел показать свои знания в артиллерии. Но на настоящем ужасном положении Севастополя разговор не останавливался, как будто каждый слишком много думал об этом предмете, чтоб еще говорить о нем. Тоже об обязанностях службы, которые должен был нести Володя, к его удивлению и огорчению, совсем не было речи, как будто он приехал в Севастополь только затем, чтобы рассказывать об облегченных орудиях и обедать у батарейного командира. Во время обеда недалеко от дома, в котором они сидели, упала бомба. Пол и стены задрожали, как от землетрясения, и окна застлало пороховым дымом.

- Вы этого, я думаю, в Петербурге не видали; а здесь часто бывают такие сюрпризы,- сказал батарейный командир. - Посмотрите, Вланг, где это лопнула.

Вланг посмотрел и донес, что на площади, и о бомбе больше речи не было.

Перед самым концом обеда старичок, батарейный писарь, вошел в комнату с тремя запечатанными конвертами и подал их батарейному командиру. "Вот этот весьма нужный, сейчас казак привез от начальника артиллерии". Все офицеры невольно с нетерпеливым ожиданием смотрели на опытные в этом деле пальцы батарейного командира, сламывавшие печать конверта и достававшие оттуда весьма нужную бумагу. "Что это могло быть?" - делал себе вопрос каждый. Могло быть совсем выступление на отдых из Севастополя, могло быть назначение всей батареи на бастионы.

- Опять! - сказал батарейный командир, сердито швырнув на стол бумагу.

- Об чем, Аполлон Сергеич? - спросил старший офицер.

- Требуют офицера с прислугой на какую-то там мортирную батарею. У меня и так всего четыре человека офицеров и прислуги полной в строй не выходит, ворчал батарейный командир,- а тут требуют еще. Однако надо кому-нибудь идти, господа,- сказал он, помолчав немного,- приказано в семь часов быть на Рогатке... Послать фельдфебеля 1000 ! Кому же идти, господа, решайте,повторил он.

- Да вот они еще нигде не были,- сказал Черновицкий, указывая на Володю.

Батарейный командир ничего не ответил.

- Да, я бы желал,- сказал Володя, чувствуя, как холодный пот выступал у него по спине и шее.

- Нет, зачем! - перебил капитан.- Разумеется, никто не откажется, но и напрашиваться не след; а коли Апполон Сергеич предоставляет это нам, то кинуть жребий, как и тот раз делали.

Все согласились. Краут нарезал бумажки, скатал их и насыпал в фуражку. Капитан шутил и даже решился при этом случае попросить вина у полковника, для храбрости, как он сказал. Дяденко сидел мрачный. Володя улыбался чему-то, Черновицкий уверял, что непременно ему достанется, Краут был совершенно спокоен.

Володе первому дали выбирать. Он взял один билетик, который был подлиннее, но тут же ему пришло в голову переменить,- взял другой, поменьше и потолще, и, развернув, прочел на нем: "Идти".

- Мне,- сказал он, вздохнув.

- Ну, и с богом. Вот вы и обстреляетесь сразу,- сказал батарейный командир, с доброй улыбкой глядя на смущенное лицо прапорщика.- Только поскорей собирайтесь. А чтобы вам веселей было, Вланг пойдет с вами за орудийного фейерверкера.

21

Вланг был чрезвычайно доволен своим назначением, живо побежал собираться и, одетый, пришел помогать Володе и все уговаривал его взять с собой и койку, и шубу, и старые "Отечественные записки", и кофейник спиртовой, и другие ненужные вещи. Капитан посоветовал Володе прочесть сначала по "Руководству" о стрельбе из мортир и выписать тотчас же оттуда таблицу углов возвышения. Володя тотчас же принялся за дело, и, к удивлению и радости своей, заметил, что хотя чувство страха опасности и, еще более того, что он будет трусом, беспокоили его еще немного, но далеко не в той степени, в какой это было накануне. Отчасти причиной тому было влияние дня и деятельности, отчасти и главное то, что страх, как и каждое сильное чувство, не может в одной степени продолжаться долго. Одним словом, он уже успел перебояться. Часов в семь, только что солнце начинало прятаться за Николаевской казармой, фельдфебель вошел к нему и объявил, что люди готовы и дожидаются.