Хасидские рассказы - Ицхок-Лейбуш Перец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И что же?
Не ножи оказались, а пилы какие-то, не про вас сказано! А резником оказался не кто иной, как Шмуил резник!
4. Могила
У ребе в садике лежит огромный камень, а наверху на горе, возле развалин старого графского замка лежит такой же камень. Знаете, что это означает?
Над этим замком когда-то возвышалась башня, башня чуть ли не до самого неба! Там днем и ночью ходил часовой с трубой и сторожил, чтоб враг неожиданно не напал на замок. И лишь только кто-нибудь покажется, он начинал трубить в трубу, будить графскую дружину, которая взбиралась на стены.
Все как у пророка «Иезекиеля» писано — они ведь все у нас позаимствовали!
И кроме часового еще кто-то сидел в башне.
У графа на службе был чародей — нечто вроде звездочета: он постоянно сидел и смотрел вверх, на созвездия и записывал; а затем спускался вниз к графу и объяснял ему, рассказывал все, что ему суждено…
И граф этот, как водилось в то время, был еще судьей и судил всю округу.
Однажды пришли к графу два брата христианина для разрешения спора о наследстве; граф же в это время отправлялся на войну. Лошадь уже стояла под седлом, а граф уже одел шпагу — и он отослал братьев к звездочету, — чтоб тот их рассудил… Поднялись они к чародею на башню и рассказывают: у нас спорное дело, а граф послал нас к тебе, и как ты решишь, так и будет…
Чародею пришлось согласиться, только под условием, чтобы они честно давали показания, ничего не скрывали и не говорили неправды, не то он накажет их!
Согласились, начали излагать свои жалобы, но забылись и стали врать; — он напоминал им, предупредил раз, другой, третий — ничего не помогло. Разозлился он, дунул на них, и они вылетели из окошка, окаменели и упали: один — на гору, а другой — в садик…
Когда «он», да продлит Бог дни его, откупил у наследников графа эту землю, он сказал, что он мог бы воскресить их, но не хочет этого сделать, потому что были большими ненавистниками Израиля.
* * *
Но я должен вам правду сказать, есть другая версия… Страшная история… Старая-престарая — из давних, седых времен…
Граф еще был жив и воевал со всеми окрестными помещиками — храбрый и воинственный это был человек… Нападет, предаст огню целый ряд дворов… Повесит помещиков, надругается над их женами — страшное дело было…
А в местечке была дочь еврейская, замужняя, и происхождения хорошего, из почтенного еврейского дома, а муж ее — да почиет душа его в небесах — был совсем, совсем, одним, словом, видный человек.
Женщина эта была замечательной красавицей… И увидал ее раз граф… Вы знаете ведь, что значит «хозяин»… Лукавый победил… Ни про вас, ни про какую-либо дочь Израилеву будь то сказано…
И подземный ход вел от графского замка вплоть до домишек, где жили графские слуги, исполнитель его воли чародей, смотрители птичьего двора и псарни, начальник отряда казаков, с которыми граф опустошал все кругом…
И в этом подземелье были комнаты, где прятаться во время войны, и в одной из этих комнат у них происходили свидания!
Что ни ночь, муж отправляется на полуночную молитву, а она украдкой — из постели, одевается в праздничное платье, обвешивает себя драгоценностями, обливается разными благовонными духами — и через садик в подземелье… А граф тихонько оставлял свои апартаменты, где идет веселье на чем свет стоит, и в одной из самых красивых комнат они встречаются, лобызаются, обнимаются — упаси Бог каждого…
И так из ночи в ночь, из ночи в ночь…
Однажды, в разгаре страсти, у него блеснула мысль, и он сказал ей:
— Ривка, — так звали ее, — крестись, и я на тебе женюсь. — Граф был холостяком.
Но она все-таки была дочь Израиля, а может быть, настолько не распространяется воля искусителя, как бы то ни было, она отказалась.
Он снова повторяет свою просьбу, она все отказывается; — тогда он начинает грозить. Она припадает к его ногам, начинает молить; в нем вдруг просыпается граф, он становится зол, вырывается, покидает ее и выбегает вон!..
И затрубил в рог — как Нимврод, охотник, он постоянно носил его с собой — сбежался народ. И он велел завалить оба входа в подземелье огромными камнями, а себе велел оседлать коня, и ускакал.
Три дня и три ночи он скакал, три дня и три ночи доносились из подземелья слова: «Слушай, Израиль»!..
А когда гнев улегся в нем, проснулось раскаяние, и он вернулся на четвертый день, то у самого входа в подземелье лошадь пала под ним, так он гнал ее; но в подземелье уже было тихо.
И на кладбище стоить памятник, высокий, с золотыми буквами: «Здесь покоится прах жены великого святого раввина… Из дома почтенных святых евреев».
И приходят на могилу, припадают к ней… Поют заупокойную молитву… Молятся горячо над могилой, но могила — пуста!
Каббалисты
плохие времена падает в цене даже лучший товар — Тора.
От всего иешибота[4] в Лащеве остался только рош-иешива (руководитель иешибота) реб Иекель, с единственным учеником Лемехом.
Рош-иешива — старый, худощавый еврей с длинной, всклокоченной бородой и старыми, потухшими глазами. Любимый ученик; его — молодой человек, тоже худощавый, высокий, бледный, с черными вьющимися пейсами, черными, с темными кругами, глазами, высохшими губами и дрожащим, выдающимся кадыком. Оба, — с открытой грудью, без рубашек, в рубищах. Рош-иешива еле тащит свои мужицкие сапоги, у ученика башмаки валятся с босых ног.
Вот все, что осталось от знаменитой иешивы! Обнищавшее местечко, чем дальше, все меньше посылало съестного, все меньше давало «дней»[5], и ученики разбрелись, кто куда. Но реб Иекелю хочется умереть здесь, а его ученик остается, чтоб положить ему черепки на глаза.
И даже им вдвоем приходится подчас голодать. От недостатка пищи — недостаток сна, а от бессонных ночей и голодных дней — охота к каббале!
Действительно: если уж бодрствовать целые ночи и голодать целые дни, то хотя иметь от этого какую-нибудь пользу: пусть хотя будут эти посты «очистительными», и разверзаются врата мира тайн, обиталища духов и ангелов!
Давно-таки занимаются они каббалой!
Вот сидят они теперь вдвоем за длинным столом. У людей уже после обеда, у них — еще перед
