Мнемозина, или Алиби троеженца. роман - Игорь Соколов

Ближе к вечеру, когда она уже снова наполнялась бодростью и здоровьем, я снова кидал ей в чай снотворное и дожидался своего блаженного часа, чтобы снова с чудовищным стыдом и какой-то непонятной радостью вслушаться в ее звериный храп, вдохнуть запах ее сонного тела, уже пропитавшегося чудесной мазью Кацунюка, и похлопать от души плеточкой по ее оголенным ягодичкам.

Ну, а уж потом уснуть сном младенца, безгрешного и чистого, как она сама, ставшая только благодаря мне, такой чистой и незапятнанной!

Говорят, из таких женщин создают храмы, и молятся уже не Богу, а им, греховным и срамным частям тела. Иногда мне хочется отрезать свой член, чтобы никогда уже не быть мужчиной, настолько бывает порой противна и омерзительна эта животная связь.

Люди как-будто уже заранее заключают в себе что-то страшное, как саму смерть, и даже когда они наполняются оргазмом, и им не хватает воздуха, они дышат как рыбы, выброшенные на берег, то есть попадают в чужую для них среду, забывают про все и целиком поклоняются как своим, так и чужим детородным органам.

Люди – грязные сволочи, они не понимают того, что творят, и может, поэтому мне так приятно бить по попе Мнемозинку, потому что я осознаю, что бью ее за дело, бью за грех, за грязь, за связь, которая лишает ее напрочь духовного смысла!

Жаль, конечно, что она в это время спит и ничего не чувствует, но лишать себя такого блаженства я тоже не могу, а днем она бывает такая жалкая, такая сонная, что у меня никак не подымается рука!

О, Боже, она такая красивая, неужели свет может исходить из такой чудовищной и грязной души?!

И почему мой страх, мое смущение перед этой виноватой душой настолько огромен, что я не могу, как все остальные быть обыкновенным самцом, и не есть ли мое бездействие тоже грех перед Богом, а если грех, то, как он вообще допустил его?! Ведь это же ужасно и незакономерно.

Я гляжу на нее спящую, чуть дыша, дотрагиваюсь до нее и тут же с ужасом отскакиваю как от вселенской заразы!

Неужели вся моя жизнь навсегда останется только попыткою или усилием переломить самого себя, изувечить, чтобы стать таким же реальным, как все эти обыденные грешные твари, что всю жизнь только и делают, что сношаются, и так глупо радуются своему животному забвению, даже осознавая всю его непристойность!

Неужели люди не могут любить друг друга духовно, на расстоянии, как дети?! Неужели им обязательно нужен этот грязный отвратительный секс?

Детородные органы согревают им душу, и это, и есть его ужасная суть. Недаром, этими органами не только зарождают новую жизнь, но еще и испражняются! И будто в насмешку Бог дал мне заниматься производством унитазов и сливных бачков!

Воистину, грязь человеческая имеет смысл только физиологического употребления!

А всякие там цветочки, стишки, признания и клятвы, взаимные предваряющие сношения ласки, всего лишь мучительно-стыдливое приложение к их физиологическому употреблению себя в пищу!

Употребление себя в чужое животное состояние!

Однако, именно я себя до такого употребления не допустил, и судьбою своей Мнемозинки распоряжался как Бог. Я делал с нею все, что хотел, а она, бедняжка, об этом не догадывалась, поскольку ее очень радовал молодой, красивый, богатый муж, ну, а свою противоестественную сонливость она списывала на собственное нездоровье из-за перемены климата.

Однажды на пляже, когда она все еще полусонная снова попросила меня о сексе, я даже умудрился ей сказать, что уже лишил ее невинности, и что вполне возможно она станет матерью моего ребенка.

Эта новость ее так потрясла и обрадовала, что она вмиг протрезвела, и даже на пляже прилюдно чуть не изнасиловала меня.

Пришлось моей Мнемозинке удвоить дозу снотворного!

Так что на следующий день она поднялась только в полдень, к обеду. Я за это время уже успел сходить искупаться и поиграть с нашим соседом по отелю, владельцем бензоколонки, Мишаней в теннис.

Мишаня слишком подозрительно интересовался у меня, почему моя жена ходит вся такая сонная и подолгу спит.

Пришлось и ему наврать с три короба! Сказал, что у нее такая болезнь, что она из-за любого малейшего волнения впадает в спячку как медведь по зиме.

– Надо же, какие есть болезни на свете, – удивлялся Мишаня.

И все же, хотя он мне и поверил, я после этого старался избегать с ним каких-либо встреч. Как говорится, не буди лиха и сиди тихо!

– Почему ты так сторонишься этого мужчину? – зевнула за обедом Мнемозинка.

И тут мне опять пришлось ей наплести что-то вроде того, что он мой конкурент по бизнесу и поэтому общение с ним может быть для нашей семьи очень вредно.

Мнемозинка мне тут же поверила и тоже стала бояться Мишаню, поэтому, когда этот здоровенный осел неожиданно присел с нами за стол, она заорала на весь зал таким чудовищным матерком, что Мишаня отскочил от нашего стола как ошпаренный, даже стул уронил!

С этих пор многие отдыхающие сочли мою жену сумасшедшей, и по возможности старались пореже попадаться нам на глаза.

– Какие все-таки люди сволочи! – жаловалась, глубоко зевая, Мнемозинка.

– А ты еще сомневалась, – усмехался я и снова подбрасывал ей вирнол.

Таблетки растворялись с шипением и поэтому, чтобы не привлекать чье-то внима-ние, я целовал Мнемозинку.

Она как сонная рыбка раскрывала свой жалкий ротик и еле-еле прикасалась ко мне, а по всему моему телу разливалась какая-то странная жалость, и я думал о себе, как о самом нечестном и самом несчастном человеке, а самое главное, меня ужасно бесила собственная ложь.

– И во имя чего я лгу? – спрашивал я себя и тут же отвечал, – чтобы не потерять ее!

Плохая она или хорошая, но она моя, она вся в моей власти и я делаю с ней все, что угодно. Например, после «парада планет», я научился втирать в ее иссеченные плеткой ягодицы питательный крем с облепихой, после чего рубцы и ссадины быстро затягивались, и Мнемозинке было уже совсем, почти не больно сидеть на попе!

О, Боже, я играю роль, едва надеясь на аплодисменты! Если только закидают какими-нибудь тухлыми яйцами! Интересно еще, как бы поступили Леонид Осипович и Елизавета Петровна, узнав об этом?! Наверное, попытались бы отнять Мнемозинку у меня, а меня самого упечь за решетку, Боже, как интересно! Я псих, садист-одиночка, но об этом никто не догадывает-ся, даже Мнемозинка бедная думает, что у меня что-то не в порядке с головой!

Это у человека, сумевшего в этой блядской стране организовать свой бизнес и получить прибыль, и не от нефти с газом, или золота с платиной, а от обыкновенных унитазов!

Срать надо поменьше, господа! А пока извольте, купить себе унитаз на любой вкус, выбор очень большой, есть даже с музыкой, вода льется из сливного бачка, а в это время грохочет сексуально распущенная музыка Оффенбаха!

И человек неожиданно наполняется гордостью от того, что только что испражнился! Очистил свое брюхо! Запачкал своим говном всю родную планету!

Когда Елизавета Петровна зашла в первый раз в наш туалет, она оттуда выскочила пулей, чуть ли не без трусов!

Вот насколько наших необразованных граждан, а особенно гражданок, пугает музыка Оффенбаха во время ритуального опорожнения кишечника!

Боже Всемилостивый! Прости мне грехи мои, хотя бы за музыку в сортире, ведь это я сделал для того, чтобы люди наслаждались собственным сраньем и облегчались безо всякой заботы! Чтобы когда их мучил запор или понос, они могли бы забыться в ласковой истоме французских опереток, а когда подтирались бумагой, слышали звон хрустальных бокальчиков!

Помните граждане! Все на этой земле рано или поздно превратиться в говно! Поэтому я пою свою хвалебную песню в честь говна, приносящего деньги!

Из дневника невинного садиста Германа Сепова: Атопос (странный, неуместный): Мнемозинка волшебным образом отвечает необычности моего желания, и больше всего моему неординарному характеру, всему стилю моего поведения…

Иными словами, Мнемозинка – служанка, раба моего Атопоса, и будет служить ему до конца своих дней…

Правда, иногда мне кажется, что своей атопичностью я привожу ее в дрожь… Возможно, и сама жизнь со мной ей кажется мучительно ложной вещью…

Хотя любой из нас остается до конца невыясненным, а значит, и неутоленным, невостребованным, как само желание… Мнемозинка хочет секса, требует секса, ищет его в моих бедных чреслах, но все же, если она захочет, она может превзойти саму себя, взяв себе за истину, что секс – это всегда грязь, место общей мерзости и действие всеобщего отвращения, превращения всех без исключения в скотов…

Мой Атопос бережет Мнемозинку и не дает ей оскотиниться, и пусть она этого еще не понимает до конца, но она уже это терпит, а значит, есть надежда на полное ее выздоровление…

Глава 6. Богатство как приманка