Сердце отравителя - Ива Лебедева

— Так как тебя зовут? — В отличие от меня Нин-джэ ела медленно, не отводя внимательного взгляда. Если бы она могла проникнуть под мою маску, наверное, уже оторвала бы голову. Или дала пинка, чтобы летел отсюда и до того самого каменного уступа, где она сожгла свои крылья.

Но отвечать что-то было надо. Я не боялся, что Нин узнает меня по голосу. Нет больше того голоса. А тем, что есть, на погосте хорошо каркать. Разговаривать — так себе.

— Ворон. Но ты можешь звать меня как угодно, если продолжишь кормить. — Я замаскировал вновь рвущийся смех глупой шуткой. Знала бы ты, милая, знала бы ты... — А как мне звать тебя, чтобы ты опять же не прекратила меня кормить?

— Ворон… Ну, значит, я буду Сойка.

Сначала я едва не подавился. Потом взял себя в руки. Сойка… она помнит. Жадная тьма во мне глухо ворочалась, рвалась — прыгнуть, объять, втянуть в себя и никогда не отпускать.

Тщательно разжевывая плотный кусок мяса, я дал себе время на раздумья. Как давно она вернулась? Сколько успела понять? И самое главное — как не дать ей сбежать и затеряться? Это важнее всего. Плевать, каким чудом или происками демонов она опять здесь, я ее больше не отпущу. А лучше сделаю так, чтобы она сама никуда не хотела уйти. Один ведь раз у меня получилось? Получится и второй. И больше я таких ошибок не наделаю.

А пока надо ее заинтересовать. Иначе спасет и даст под зад, мол, иди своей дорогой.

— А скажи-ка, ты всех бездомных к себе таскаешь? — Я потянулся к кувшину и попытался из него отпить. Воду последние годы глотать приходилось часто, вне зависимости от жажды, иначе горло, даже смягченное едой, начинало зверски болеть.

— Только самых раздражающих. — Девушка на корню обрубила бесстыжее покушение на сосуд, отбирая его и наливая мне воду в стакан. — Тебя не учили, что облизывать общую посуду в чужом доме не слишком прилично?

— Тебя не учили, что таскать в дом незнакомых мужчин не слишком безопасно? — ответил я только после того, как проглотил воду до последней капли. — Но вообще я тебя раскусил: того огрызка, что вчера пытался сделать меня чуть краше, ты не взяла потому, что он весит больше. Признайся, какие ограничения по весу для оказания помощи пострадавшим?

— Взяла тебя, потому что понадеялась, что ты немой. — Нин-джэ от греха подальше убрала кувшин. — Если ты вновь обрел способность ходить и трепать языком — можешь выметаться.

— Не гони меня, прекрасная госпожа, я тебе пригожусь. — Я дурашливо сложил руки в молитвенном жесте, она попыталась выглядеть сердитой, но в глазах поблескивала смешинка. Все та же, похожая на маленькую искру в погасшем очаге.

— Ты можешь остаться здесь еще на день, но потом я ухожу, а ты делай что хочешь. — Девушка составила посуду на поднос. — И раз сил на болтовню тебе достает, хватит и на мытье посуды. Принеси воды.

О, я принесу. И воды, и самого себя. Я столько принесу, что ты утонешь в этом всем, мною принесенном. Утонешь и останешься навсегда!

К моему возвращению она уже ждала с закатанными рукавами. Водрузив бадью на стол, я схватился за тарелку, протянул руку, чтобы взять у нее щетку, — и тут же пальцы дрогнули, отправляя посуду в недолгий полет.

— Аккуратнее! — Нин-джэ возмущенно шлепнула меня по руке, глядя на осколки глины, а я все еще бессмысленно пялился на до боли знакомый рисунок, расцветший на ее запястье.

В том отрывке ритуала, что мне удалось достать, точно был этот узор: цветок-пятилистник с шестью лепестками на шипастой ветке. Истолковать его не удалось, так что из сотворенного в итоге заклинания я его попросту исключил.

И вот теперь — на тебе сюрприз.

— Красивая татуировка. — Наверное, было поздновато делать вид, что ничего не произошло. Что же, лучшая ложь — та, что ближе всего к правде. — Видал я как-то такое.

— Где? — Вот теперь самообладание изменило уже Нин-джэ. Девушка даже чуть подалась вперед, прежде чем, одернув себя, вернула на лицо маску вежливой отстраненности.

— А ты меня не прогонишь, если скажу? — Я лукаво прищурил один глаз. Верь мне, девочка. Я просто милый седой пьяница, который все промотал и хочет крышу над головой, вот и вяжется. Мне скучно, я безопасен и могу быть полезен.

— Смотря что ты скажешь. — Нин-джэ несколько мгновений сверлила меня изучающим взглядом, пришлось немного смутиться. Я ведь простой как два медяка, даже веселая наглость мне не так легко дается. Верь мне. Верь мне. Ну поверь мне еще раз!

— Скажу, что как-то заглянул в одну о-о-очень старую книгу в одной о-о-очень старой библиотеке. — Тут я скорчил загадочное-презагадочное лицо. — И увидел там занятный обряд, связанный с такими страшными вещами, как некромантия и магия смерти. Ты некромантка?

— И что же ты делал в очень старой библиотеке? — Настороженная морщинка на миг расчертила белый лоб, но тут же исчезла.

— По большей части вытирал пыль и таскал тяжести. Но иногда еще и читал, — понизил я голос и заговорщически подмигнул. С моей новой рожей только подмигивать, конечно. Чтоб сразу все разбежались. Но Нин никогда не обращала внимания на такие мелочи, как внешнее уродство. — А еще там были хорошенькие служанки. И не менее хорошенькие жены библиотекарей. Ну, ты понимаешь.

— Пытаюсь не понимать, — с легкой брезгливостью отозвалась моя невозможность. — И что ты знаешь об этом ритуале?

— Совершенно ничего. — Я с невинным видом закатил глаза. — Разве что я мог бы напрячь память и вспомнить, как туда пробраться. Если бы ты вдруг захотела взять меня с собой и кормить.

Глава 10

Ли Нин

Нет, ну это надо? Спуститься с гор с полной головой самых разных мыслей и в первом же заштатном городке споткнуться о какого-то оборванца. Мало мне прошлого раза? Так и не научилась ничему.

Не научилась проходить мимо, когда лежащего в грязи пинают ногами. Особенно такого тощего, замурзанного и совершенно седого.

Я сначала решила, что это дед, скорее всего, старый слуга, которого «благодарные» хозяева вышвырнули за порог, как старого пса. Потому что он